Знаю, что она оформила инвалидность и была направлена на реабилитацию в какой-то санаторий. Учитывая хороший характер, её пытались оставить в отделении техничкой. Но не получилось: нагибаться, чтобы мыть полы, и таскать тяжести ей было тяжело.
Прошло лет пять. Однажды я увидел ее в троллейбусе. Она была в старом пальто и стоптанных туфлях. Встав у стойки возле кондуктора, склонив свою все еще белокурую голову, она просила милостыню. Тогда в трамваях и троллейбусах нищенство было частым (убогие, цыгане, инвалиды).
Лицо ее выдавало уже некую печать алкоголизма. Она не узнала меня, когда мы встретились глазами. Кто она? С кем она? По-видимому, жизнь вытолкнула ее на обочину.
В Институте гематологии и переливания крови
В январе 1983 года проводилось совещание руководителей кафедр военно-полевой терапии Военно-медицинских факультетов страны. Руководил совещанием Главный терапевт МО генерал-лейтенант м/с проф. Е.В.Гембицкий. Принимали участие Г.К.Алексеев, Е.В.Ермаков, Б.Ф.Мурашов, А.Ф.Ершов и я (проф. Л.М.Клячкин поехать тогда не смог).
По программе встречи, в частности, было посещение Института гематологии и переливания крови. Военно-медицинская служба имела определенные достижения в этой области.
Мы прибыли в институт. Нас встретил проф. Файнштейн, известный гематолог. Состоялась беседа о достижениях в гематологии, о спорном предложении синтетической «голубой» крови, о лечении лейкозов, о заготовках костного мозга у космонавтов и т. д. Все было очень интересно. Потом нам показали асептический блок института.
Он помещался в отдельном отсеке института, занимая целый этаж. Кроме вспомогательных подразделений (лабораторий, хранилища компонентов крови, системы очищения воздуха и др.), было две или три палаты с туалетом и душевой установкой в каждой, изолированных от других помещений блока, с выходом в общий коридор. В каждую такую палату поступал специально отфильтрованный воздух с улицы и вытяжной вентиляцией удалялся через отверстие над плинтусом прямо в коридор. А из коридора на больничную лестницу. Это полностью устраняло присутствие в палате микробов.
В палатах находились больные с заболеваниями крови. Поскольку нам предстояло войти в одну из них, нас одели в защитную одежду (плотный халат, маска с прорезями для глаз, высокие бахилы). Это ограничивало микробный контакт с больным, но главный барьер заключался в непрерывной вентиляции воздуха, поступающего в палату.
Мы вместе с проф. Файнштейном вошли в палату. На широкой кровати лежала молодая женщина, по-домашнему одетая, с книгой в руках. Поздоровались. Читала она «Анну Каренину». Разговорились. Она страдала острым лейкозом. Медикаментозно и лучевым воздействием ей был радикально подавлен белый росток костного мозга (при этом страдал весь костный мозг). В результате она оказалась полностью беззащитной перед микробами, находившимися в воздухе, на ее коже и во внутренних органах. Её готовили к пересадке донорского костного мозга. А может быть, этот процесс уже происходил. Больная ходила по палате, как у себя дома, читала книги. Ее болезненное состояние выдавали лишь невысокий субфебрилитет и синяки в областях инъекций, в том числе на грудине.
Расчет состоял в том, что в условиях полного подавления измененного костного мозга здоровый костный мозг успешно приживется и обеспечит полную клинико-гематологическую ремиссию в течение лейкоза. Асептический блок позволял пройти этот период без инфекционных осложнений. А когда наступит ремиссия, будет осуществлен забор собственного уже восстановившегося костного мозга, и материал этот будет помещен в банк крови, расположенный здесь же. При возникновении в последующем рецидива лейкоза (а это было неизбежно) вновь будет проведена иррадикация костного мозга больной и достигнутая ремиссия будет использована вновь. Теоретически, да и практически, это создает условие для многократного достижения ремиссии и продления жизни.
Проф. Файнштейн привел десяток успешных примеров такой тактики. Без асептического блока она была бы невозможна.
В Институте сохранялись образцы костного мозга и космонавтов, и ученых в расчете на их использование при возникновении лучевой болезни.
Нам было рассказано о дальнейших планах Института по оборудованию целого асептического комплекса уже из 12 палат. Говорилось и о создании большей мощности воздухообмена в таких палатах, что приводило к достижению надежной асептики в зоне обитания больного. Микробы просто смывало бы воздухом, и посетителям можно было бы обходиться без специальной защитной одежды. Так, можно было запросто забежать к больному в болонье и поделиться впечатлениями о последнем футбольном матче…
Редко удается видеть больного лейкозом, у которого бы уже не было старого костного мозга, но еще не было нового, здорового.
В начале января 1989-го года мне довелось съездить в госпиталь в г. Ленинакане. Прошел почти месяц после трагического землетрясения. Здешние врачи рассказывали, как это было. Я привел эти наблюдения в своей книге «Армянская трагедия. Записки врача» (Саратов, 1996). Но они сохранились и в памяти.
Современное здание госпиталя было разрушено, при этом погибли 8 больных и три медсестры: все были раздавлены лестничными пролетами. Сохранилось лишь старое здание постройки 1834-го года, сделанное из армянского туфа. Подпрыгнуло, но устояло.
Каждый из медперсонала как-то пострадал. У кого-то семья погибла полностью, у кого-то чудом осталась целой, но завалило жилье, и некуда было деться. Сотрудники госпиталя бросились в город. Спасая своих, спасали чужих. Начальник медицинского депо потерял дочь и обезумел, его долго не могли найти, иначе раньше можно было бы получить палатки, имущество и развернуть работу.
Когда начали поступать раненые, оперировать их пришлось в барачной лагерной палатке. Хирург Юсибов, кстати, наш саратовский выпускник, уже у операционного стола обнаружил, что работает в тапочках. Семьи, оставшиеся без крова, разместили в палатках. Дети, холод, плач и стоны. Раздавали солдатскую пищу даже самым маленьким.
Условия работы оказались особенно тяжелыми во второй половине 7 декабря и в ночь на восьмое, так как не было освещения, недоставало растворов и стерильного материала. Сказывалось испытанное потрясение. Ночью работа шла при свете костров и автомобильных фар, а в операционной – при свечах. Диагностика повреждений и тем более состояния внутренних органов была затруднена (холод, невозможность раздеть раненых, скученность, нехватка персонала). Распознавание шока основывалось на констатации частого нитевидного пульса, холодного липкого пота и общей заторможенности раненого («засунул руку под фуфайку – холодный пот и скрип, значит, шок и подкожная эмфизема, что осложняет торакальную травму)».
Спустя 3–5 дней поступление раненых уменьшилось. Перевели работу госпиталя в старое здание. Отправили семьи в Союз, к родственникам. Но многие остались, ютятся по углам. Начальник госпиталя А.М. Нигматуллин, наш выпускник, потерял квартиру, живет у своего шофера, местного жителя.
Вместе с терапевтом я посмотрел больных, лежащих в госпитале. Их было 13. У одного бензиновая пневмония. Поначалу был тяжелым, сейчас поправляется. У другого – первичный, клинически яркий, суставной ревматизм, у остальных – бронхит, ангина. В палате более или менее тепло.
Познакомили меня с замполитом госпиталя. Он, как и все здесь, тяжело пережил первые сутки трагедии. У него полностью погибли и квартира, и добро, поначалу были какие-то неясности с семьей, хотя потом все они нашлись. Хоронил погибших. Он очень болезненно пережил все это. Произошел длительный нервный срыв. Все эти четыре недели он … плачет. Работает и плачет. Семью отправил в Уфу, там им уже выделили 3-х комнатную квартиру. Казалось бы, все позади, но нервная система кровоточит. «Не зарастет на сердце рана…» Сидит он в комнате, где сложены книги из госпитальной библиотеки. Бережет их. Охраняет он и пайки, которые пока что выдают военнослужащим. Говорит, что подписные издания были украдены в первую же ночь, а библиотекарша-армянка наутро же уволилась.
Хирург Юсибов, о котором я уже упоминал, лишь спустя три дня после непрерывной работы, смог отлучиться с территории госпиталя. На улице возле него остановилась легковая машина, и из нее вышли двое бородатых армян, хорошо одетых, в модных пальто и шарфах, с холеными руками и, подойдя к нему, сказали: «Мы знаем, что ты, азербайджанец, помогал нашему народу, оперировал и спасал наших детей, но к несчастью, ты – азербайджанец – наш враг, и мы будем вынуждены тебя убить. Даем тебе месяц. 7.01 или тебя здесь не будет, или расстанешься с жизнью. Каждые 5 дней мы будем тебе напоминать об этом». Сели в машину и уехали. Все делалось в открытую. Через 5 дней прибежал мальчик, передал записку-напоминание, спустя еще 5 дней – другую. Доложили по команде в Округ. Ждут решения. Пещерный, изощренный национализм «высоколобых».
