Завершим мы рассказ о трудах, днях и скитаниях российских адвокатов выдержкой из письма Б.Л. Гершуна от 6 июня 1940 года, т.е. в разгар наступления германских войск на Париж:
События, нас постигающие мы переносим спокойно. В находящийся от нас в двух шагах лицей Мольера попала бомба; к счастью, в этом учебном заведении с начала войны прекращены занятия и жертв не было. Отклонение падения сверху на один миллиметр могло лишить меня удовольствия писать Вам. Мы не оставляем Париж, веря в то, что к этому нет оснований, а бомбы могут всюду упасть. Но если Париж будет в опасности, на что мы не рассчитываем, веря в то, что нас отстоят, мы под началом Гитлера не останемся и станем вновь беженцами. А пока жизнь идет своим чередом, каждый делает свой долг, чтобы поддержать течение жизни, и каждый должен так поступать, а не дезертировать «в страхе иудейском».
Большинство русских адвокатов пока не уезжает. Тесленко на днях уехал на юг и свалил на меня председательствование в Объединении. Приходится помогать находящимся в нужде коллегам из имеющихся пока сумм, так как пополнение их теперь немыслимо. Действует и будет действовать Очаг для евреев-беженцев, и мы кормим еще теперь по 250 человек в день. Средства у нас пока имеются. Эвакуировать наших старцев, живущих в Очаге, некуда и надо и о них заботиться. Т.И. Левина, которой теперь уже 76 лет, будет, вероятно, увезена сыном. Дело налажено и пойдет своим обычным ходом: голодные продолжают желать обедать каждый день и от этой привычки их не отучить.
Л.М. Зайцеву удалось вместе с его двоюродным братом, у которого он жил, выехать в день вступления немецких войск из Брюсселя. Он сначала попал в Тур, а на днях приехал в Париж, но должен отсюда уехать туда, куда ему, как бельгийскому беженцу, укажут. Все вещи оставил в Бельгии. Кадиш, Забежинский, Конгиссер528 еще здесь529.
Надежды Гершуна не оправдались. Через восемь дней Париж был объявлен открытым городом. Для русских евреев, независимо от их профессиональной и даже конфессиональной принадлежности, начались испытания, по сравнению с которыми бледнели все предшествующие.
Говоря об истории русской «адвокатуры в изгнании» между двумя мировыми войнами, или, иначе, между революцией и войной, можно заключить: юристы проявили высокую способность к самоорганизации, профессиональной и человеческой солидарности. И, в традициях лучших представителей российской дореволюционной присяжной адвокатуры, способность и «вкус» к общественному служению, к защите интересов соотечественников, оказавшихся в положении изгнанников в чужом и не всегда доброжелательном мире.
Глава 5
СОЦИАЛИСТЫ, СИОНИСТЫ, МОДЕРНИСТЫ…
(РУССКО-ЕВРЕЙСКИЙ БЕРЛИН: КУЛЬТУРА
И ПОЛИТИКА)
«Русский Берлин» в период расцвета
Вначале 1920-х годов Берлин становится культурной столицей русской эмиграции: в городе действовали творческие объединения русских эмигрантов, театры, книжные магазины, туда приезжали русские писатели и художники, там выходило в свет огромное количество русских газет, журналов и книг. «Русскость» Берлина отмечают многие мемуаристы. С. Сегаль, один из авторов берлинского юмористического журнала «Веретеныш», иронизировал по поводу русского ландшафта западной части города:
Мы – старожилы – привыкли. А вот заезжему человеку чуть ли не странным кажется это обилие русских магазинов, кафе, ресторанов, кабаре и т.д. И в самом деле: пройдешься в области «Вестена» – и зарябит перед глазами от великого множества вывесок, витрин, плакатов, реклам: «Здесь говорят по-русски», книжный магазин «Родина», ресторан «Медведь», кафе «Москва», концерт такого-то… А в газетных киосках тоже бубнят о себе заголовки газет и журналов: «Дни», «Накануне», «Руль», «Сполохи», «Жар-птица»… Вот уж подлинно-мирное завоевание! А немцы – ничего, привыкли. И даже Шарлоттенбург шутливо переименовали в Шарлоттенград. Еще острят: будто через год эдак можно будет в промежутке от Шарлоттенбурга до Зоологического сада основать «Русскую эмигрантскую республику», а Курфюрстендамм переиначить в «Проспект Курфюрста». Что же, все возможно…530
Н.Д. Набоков, племянник В.Д. Набокова и двоюродный брат В.В. Набокова, «отдавал» русским центральную часть Берлина:
Были русские школы и церкви, русские библиотеки и кабаре… русские художественные галереи, продовольственные магазины… Центральная часть западного Берлина полностью покорилась русскому нашествию. Каждый второй встречный говорил либо по-русски, либо по-немецки, но с грубым русским акцентом531.
«Культурный ландшафт» русского Берлина в изображении И.Г Эренбурга выглядел следующим образом:
Не знаю, сколько русских было в те годы в Берлине; наверное, очень много – на каждом шагу можно было услышать русскую речь. Открылись десятки русских ресторанов – с балалайками, с зурной, с цыганами, с блинами, с шашлыками и, разумеется, с обязательным надрывом. Имелся театр миниатюр. Выходило три ежедневные газеты, пять еженедельных. За один год возникло семнадцать русских издательств; выпускали Фонвизина и Пильняка, поваренные книги, труды отцов церкви, технические справочники, мемуары, пасквили532.
Старожил русского Берлина И.В. Гессен вспоминал:
Беженцы составляли горсточку в четырехмиллионном Берлине и, казалось бы, должны в нем бы раствориться, а сумели они так намозолить немцам глаза, что однажды в «Ульке» – иллюстрированном приложении к «Берлинер Тагеблатт» – появилась карикатура под заголовком «Картина будущего», изображавшая «Курфюрстендаммский проспект» и «Тауэнцивскую улицу», пестрящие русскими вывесками и названиями и редкими надписями в окнах магазинов: здесь говорят по-немецки!533
Германию и прежде всего ее столицу рассматривала как важную зону влияния и советская власть: для нее это была территория, представляющая из себя «ворота» в западный мир и при этом открытая идеологическому и культурному влиянию534. Большевики экспортировали советскую культуру в Германию. Они поддерживали просоветские интеллектуальные течения в эмиграции, в первую очередь «Смену вех», просоветские публичные лекции, гастроли в Берлине советских театров, показ советских кинофильмов, выставки работ советских художников, издание книг и периодики535. Культурным центром становится советское дипломатическое представительство в Берлине. В Германию направляются советские дипломаты – Л.Б. Красин, А.А. Иоффе, – говорившие по-немецки, знакомые с Германией и немецкой культурой и служившие посредниками в диалоге между советской властью и немецким обществом536.
В Берлине проходят гастроли русских театров: МХАТа (в 1920/1921, 1922 годах – под управлением К.С. Станиславского, в 1930 году – под управлением В.И. Качалова), Московского государственного камерного театра под руководством А.Я. Таирова, Русского драматического и Русского романтического театров; организуются показы советских фильмов и выставки нового советского изобразительного искусства. Гастроли неизменно вызывали ажиотаж. И.В. Гессен вспоминал:
И кого только мы не перевидали – и труппу Александринского театра, и троекратные гастроли Художественного и его «студии» с Михаилом Чеховым во главе. На чужбине их спектакли производили не столько непосредственное впечатление, сколько вызывали – условным рефлексом – бурю реминисценций о тех мыслях и чувствах, которые пробуждали их представления в Петербурге и Москве, и теперь мучительно воскрешали безвозвратное прошлое, погружали в потонувший Китеж. А с каким жгучим нетерпением я отправился смотреть «новые достижения» Мейерхольда, Камерного театра, Габимы, оперетты Немировича-Данченко537.
Новые театральные эксперименты, впрочем, вызвали у Гессена отвращение.
Некоторые из гастролеров в конечном счете предпочли жизнь в эмиграции возвращению в СССР. Среди них была труппа театра Габима (1926), в большинстве своем отправившаяся в конечном счете в Палестину, великий актер и теоретик актерского мастерства Михаил Чехов (1928).
Еще 30 ноября 1918 года Д.П. Штеренберг, заведовавший петроградским Отделом изобразительных искусств при Наркомпросе, направил «Воззвание русских прогрессивных деятелей изобразительного искусства к своим немецким коллегам», в котором предлагал сотрудничество и обмен опытом538. 25 марта 1919 года немецкий «Рабочий совет по искусству» ответил «Воззванием к революционным художникам России», в котором выразил надежду, что художественные выставки станут шагом к национальному взаимопониманию539. Идея начала реализовываться два года спустя, после окончания Гражданской войны в России. В начале 1921 году прошла первая русская выставка в послевоенном Берлине – выставка работ И.А. Пуни (30 января – 25 февраля 1921 года, галерея «Der Sturm» на Потсдамерштрассе), в рамках которой был прочитан доклад К. Уманского, советского корреспондента в Берлине, автора книги «Новое искусство в России 1914 – 1919» (1920, Потсдам; Мюнхен), «Новое искусство в Советской России». В мае 1922 года в той же галерее была организована выставка Л.М. Козинцевой-Эренбург, жены И.Г. Эренбурга.
