Июль 1980 года. Афганистан. Старший лейтенант Востротин, недавно назначенный начальником штаба батальона, в том походе исполнял обязанности комбата.
Десантники совершали марш в один из отдаленных горных районов. В узком ущелье колонна попала в засаду. Востротин, находившийся в командирской машине, увидел, как взметнулся вверх сноп огня на том месте, где мгновеньем раньше была головная БМД[1], шедшая в передовом дозоре, — в ней взорвались от прямого попадания вражеского снаряда боеприпасы.
Разгорелся жестокий бой. Востротин приказал засечь огневые точки душманов и подавить их. Вышел на связь, чтобы отправить радиодонесение на КП, но едва он отнял руку от пульта рации, как его оглушило взрывом — в БМД стреляли в упор из гранатомета. Снаряд, пробив броню, взорвался в командирской кабине прямо под сиденьем. От самого крупного осколка, который мог оказаться роковым, голову прикрыла рука: в горячке боя, успокаивая себя, прикурил сигарету, поднес ее для очередной затяжки, и именно в этот самый момент… Опаленный с ног до головы пламенем, иссеченный осколками, теряя зрение, комбат продолжал управлять боем.
— Командира, командира ранило, — механику-водителю, видимо, казалось, что он кричит, на самом же деле он еле прошептал это, не сводя глаз со старшего лейтенанта Востротина.
А он, окровавленный, тянулся к шлемофону, в котором рокотал голос вышедшего на связь полковника Сердюкова:
— Что случилось? Почему молчишь? Ты ранен?
— Есть немного, — прохрипело, проклокотало в горле. — Веду бой.
Десантники, выполняя приказ Востротина, прорывали кольцо засады, а он, их командир, ослепленный красным туманом, застившим глаза, искал руками оружие и рацию. Попадались фляга, пачка галет из сухпайка, и лицо старшего лейтенанта искажала гримаса нетерпения.
— «Вертушки», вызывай «вертушки»! — теперь уже в самом деле кричал механик-водитель авианаводчику.
Вертолеты показались через несколько минут. Один из них ювелирно приземлился в ущелье, возле БМД Востротина, второй прикрывал, наседкой кружил вверху. Этот вертолет был сбит очередью вражеского ДШК[2]. Но ничего этого не видел Востротин, когда его поднимали на носилках в грузоотсек вертолета. Только услышал:
— Вот такой ценой, браток, — сдавленно прошептал летчик, закрывая люк вертолета.
— Я вернусь сюда! — выдохнул Валерий.
Летчик безнадежно махнул рукой, — благо десантник ничего не видел.
* * *
Народ в Каслях живет особенный. В трудные времена выковывалась крепкая каслинская порода. Еще до Демидовых бежали сюда с Руси беглые крепостные людишки, каторжники, керженцы — старообрядцы. Шли за волей. В дальний путь за неведомый Каменный Пояс отваживались податься лишь самые отчаянные, смелые, да и силушкой не обиженные.
Каслинцы на слово не верят: приветят встречного, а потом испытают, каков он есть. Знают себе цену. Народ упрямый, настырный: ни в работе, ни в ученье, ни в забавах первенства никому не отдадут.
Востротиных в Каслях много… Есть и родня, а больше однофамильцы — фамилия в городке самая распространенная, такая же как Чупруновы, Ахлюстины. Фамилии в большинстве произошли от прозвищ, которыми в старину одаривали всякого каслинца. Востротин… Напрашивается на язык «востер-от», так прежде на Урале говорили о тех, кто острым, смекалистым умом вникал в суть любого дела: заводского ли, крестьянского иль ратного, сноровкой брал.
Отец Героя Александр Васильевич Востротин прошел с боями по дорогам войны, Великой Отечественной, от Москвы до Данцига, да еще на Дальнем Востоке с самураями воевал. Служил в 67-м гвардейском минометном Мелитопольском орденов Александра Невского и Красной Звезды полку, на вооружении которого находились славные наши «катюши». Полк, в котором служил гвардии старшина Востротин, особо отличился в боях при прорыве границы Восточной Пруссии. Ночью поступила команда: выдвинуться вперед и обеспечить продвижение танкового корпуса, глубоко вклинившегося в оборону противника. Корпусу угрожало быть зажатым в клещи. Но двенадцать полковых залпов «катюш» сорвали намерение врага — наступление успешно развивалось.
В детстве Валерий часто донимал отца:
— Расскажи, как вы фрицев провели и оторвались от них…
— Да я ж тебе рассказывал уже.
— Как дал он по ним из автомата… Очередь — та-та-та.
— Это ефрейтор Бумажкин… Молодец — не растерялся!
— А ты?
— А я — за руль. Мое дело шоферское: развернул машину — и ходу…
Мать Валерия, Александра Ивановна, сухонькая, подвижная, про таких говорят: годы не берут, вспоминает: «С садешнего возраста мечтал он стать военным. Мне товарки в роддоме нагадали — будет твой сын героем. Кто их разберет, может, приметы знали…»
Еще в первом классе Валерий заявил родителям, что пойдет в суворовское училище.
— Дело хорошее, — одобрил отец. — Но, чтобы стать суворовцем, сам понимаешь, надо хорошо учиться, физкультурой заниматься… ну, закаляться еще. Не то какой с тебя вояка…
Валерий каждое утро после пробежки обливался водой из колодца, зимой снегом обтирался. А учась во втором классе, он отправил рапорт начальнику суворовского училища. Рапорт вернулся с генеральской резолюцией: «Рановато тебе, сынок… Придется обождать».
Однажды, когда Валерию было одиннадцать лет, отец взял его с собой на озеро. Отошли на лодке от противоположного берега, сын спросил отца:
— Пап, останови моторку…
— Это еще зачем?
— Попробую сам доплыть.
— Ну что ж… пробуй, — сказал отец с доброй усмешкой.
Валерий преодолел оставшееся расстояние до берега — пять километров вплавь. Отец шел рядом на моторке, для подстраховки.
* * *
…На несколько мгновений пришел в себя в Кабуле. Кто-то ходил рядом, дотрагивался, он же ничего не видел: веки были прижаты повязкой. К тому же на каждое шевеление — дикая боль в руке.
Снова пришел в себя уже в Ташкенте. Машинально открыл глаза: в левом — боль, правый — ничего, моргает. Только пелена непонятная… впрочем, это же бинт! Ну да, бинт в одно сложение, даже видно через него кое-что.
— К вам жена. С дочерью, — сказал кто-то рядом.
Замер, сжался перед встречей. И все же увидел, узнал сквозь бинт Ирину.
— Доченька, Юля, поцелуй папу, — говорит сквозь слезы она.
И голос дочушки:
— Папа, а ты умывался?
Глянув в зеркало, он не узнал себя: лицо иссечено, нос перебит, пятна крови, зеленки, в общем, смотреть не на что — семнадцать швов…
Потом был Ленинградский госпиталь. Из глаза извлекли два осколка, но начался воспалительный процесс в руке.
Еще операция, еще… Осколков, извлеченных из тела Валерия, набрался целый спичечный коробок, он по сей день хранится у него дома.
…Но теперь сознание старший лейтенант не терял. Раз за разом прокручивал в своей памяти «афганскую» жизнь. В декабре 1979 года вместе со своей ротой, которой он командовал, одним из первых десантировался на взлетно-посадочной полосе Кабульского аэропорта. Его роте была поручена охрана президентского дворца. Первые бои. В апреле 1980-го — орден Красного Знамени. И тот бой, в ущелье… Нет, он ничего не забыл. Бередило душу услышанное там, где его ранило, от летчика вертолета: «Такой ценой…» Да, он нужен там. Там, где остались его боевые друзья. Он узнал цену жизни, там сейчас нужны его знания и опыт, а он сумеет сделать немало, чтобы отвести беду не от одного парня. Чтобы побеждать без напрасных потерь.
После госпиталя на несколько дней Валерий вырвался домой, в Касли. Нас всегда тянет к родному истоку…
* * *
Отчий дом в Каслях, выкрашенный в зеленый цвет, с резными наличниками, палисадом, с крепкими тесовыми воротами, смотрится как новый. Его и ставили не так уж и давно, когда Валерий учился в школе. А прежде была старая хибарка. Издавна осели Востротины на каслинской земле. Прадед Валерия ловил рыбу к столу хозяев-заводчиков, дед работал на мельнице, хозяином которой был немец Комберг.
Много чего осталось от той старины в Каслях. Город в своей старой части мало чем отличается от того, что изображен на музейной фотографии прошлого века. И теперь еще увидишь ажурные деревянные кружева, которыми прежде каслинцы украшали фасады домов. Ходишь по улицам — не налюбуешься: знали люди толк в красоте. То ли природа настраивала их души на особый лад жизни, но нарождались и творили свою, рукотворную красу люди, наделенные настоящим художническим даром. От того дара и пошло знаменитое каслинское литье. Утверждают, что иностранцы, восхищенные чудом чугунным, нарекали свои города в честь Каслей. Так появились британский Касл и Нью-Касл в Америке.
В годы войны каслинские умельцы железного дела вместе со всей страной ковали Победу. Касли давали фронту мины и снаряды. Город отряжал, снаряжал на войну отважных бойцов; что ни фамилия — отделение, а то и взвод. Одних Ахлюстиных, только из тех, что увековечены на военных фотографиях в каслинском музее, — четверо, стоявших насмерть на Курской дуге, защищавших Сталинград, бравших Берлин. Пятеро каслинцев — Гаяз Баймурзин, Александр Сугоняев, Петр Кашпуров, Егор Зеленкин, Степан Мозжерин — удостоены за подвиги в Великой Отечественной звания Героя Советского Союза.
