Ознакомительная версия.
Ответ был очевиден для обеих сторон; официальная германская монография называет 4 октября «черным днем»: «Мы выдержали это только с огромными потерями», – говорил Людендорф. Но то, что произошло дальше, явилось для британцев огромным разочарованием: погода вновь испортилась. Снова дождь обрушился проливными ливнями. «Наш самый эффективный союзник», – назвал его принц Рупрехт. Земля стала «кашей из грязи». В этих ужасных условиях, едва поддающихся описанию словами, британцы вступили в последний и наихудший период кампании. Он был отмечен сражениями: при Пелькапелль (9 октября), Пасшандель-1 (12 октября) и Пасшандель-П (26 октября). Деревня Пасшандель, представлявшая собой «нечто» чуть больше кирпичного цвета пятна посреди залитой водой местности, была занята канадцами 6 ноября, а шесть дней спустя кампания закончилась. Ужасная цена последней стадии битвы иллюстрирована соответствующими числами в британской официальной истории: потери с 31 июля по 3 октября составили 138 787 человек, с 4 октября по 12 ноября – 106 ПО человек.
Единственным утешением для союзников был успех 23 октября еще одного ограниченного наступления Петена, на этот раз на Эне, принесшего 8 тысяч пленных. Но это было ничто по сравнению с крушением их главных надежд. За день до этого Петроградский Совет устранил Керенского. Троцкий декларировал немедленное заключение мира; совершилась большевистская революция. Через день после победы Петена Конрад предпринял последний бросок австрийской армии под Капоретто. Итальянцы в своем последнем наступлении на Изонцо потеряли 165 тысяч человек; солдаты были деморализованы. Австро-германское наступление началось блестяще, и до его окончания были захвачены 275 тысяч пленных и 2500 орудий. Капоретто был, подобно Горлице-Тарнову, одним из самых захватывающих успехов Первой мировой войны. Но видимость не всегда соответствует действительности: часто она вводит в заблуждение. Италия подошла к гибели, но не погибла. Во Фландрии достижения британцев были более основательными, чем блестящий триумф Конрада. Людендорф говорил: «Прошел октябрь, и с ним один из самых трудных месяцев войны. Мир… видел только Тернополь, Черновцы, Ригу, а позже Озель, Удино, Таглиоменто и Пьяве. Но никто не видел ни моего беспокойства, ни моего глубокого сочувствия страданиям наших войск на западе. Мои мысли были на востоке и в Италии, мое сердце было на Западном фронте. Урон в крупных действиях четвертого сражения во Фландрии был необычайно высок, нужно признать, что некоторые соединения больше не одерживали побед в оборонительных боях, как они делали это ранее».
Но цена согласованного подавления на ограниченном фронте теперь становилась невыносимой. То, что могли сделать Веллингтон и Блюхер за три дня в 1815 году, что делал Грант в кровавых 1864–1865 годах, теперь союзники сделали за три с половиной года только частично – ценой краха России, поражения Италии, упадка Франции. Могли ли британцы выдержать темп? Британская официальная история определяет их потери во Фландрии в 244 897 человек – это число было представлено ставкой главного командования Высшему военному совету в феврале 1918 года, когда потребовалось дальнейшее расширение британского фронта и выделение для британских дивизий части общего резерва с учетом их потерь. Немецкие потери могут быть приведены только как оценочные; они никогда точно не объявлялись. Но по всем признакам можно полагать, что они были равны потерям союзников в этом сражении, а возможно, превышали их. Но потери британцев, с учетом их апогея при Аррасе и Сомме, были огромными. Ллойд Джордж и его кабинет были потрясены ценой, уплаченной за узкую полоску грязи во Фландрии, не зная о том, как германские лидеры расценивают свои потери при ее обороне[20]. Глубокой раной Британии стало ухудшение взаимного понимания между правительством и Верховным командованием.
Снова возник вопрос: можно ли отыскать другие средства для достижения победы. Этот трагический год принес еще одну обманчивую иллюзию, которая на миг приподняла занавес в будущее, но затем опустила его вновь. 20 ноября на фронте 3-й британской армии под командованием генерала Джулиана Бинга, сражавшейся у Камбре, в 6 часов 20 минут утра, прикрывшись артиллерийской завесой из 1000 снарядов, совершенно внезапно и без всякой артиллерийской подготовки, волна из 378 танков под «зонтом» из 289 самолетов, возглавила атаку 8 дивизий на немецкую позицию, являвшуюся частью линии Гинденбурга. Генерал-майор Хью Эллес, командуя королевским танковым корпусом, информировал своих солдат: «Я сам намерен возглавить атаку на дивизии центра». Это намерение он выполнил, находясь в танке «хильда» модели «Марк-IV», на котором был укреплен самый большой флаг танкового корпуса, какой можно было достать. Это был достойный жест, поскольку считалось, что танковый корпус в этой атаке очень рисковал, причем не только своими машинами и жизнями своих офицеров и солдат, но и своим существованием. Если бы танки не смогли добиться успеха, то этот род механизированного оружия был бы надолго отставлен. Но танки не проиграли. Повсюду противник был захвачен врасплох и деморализован. Танки сокрушили немецкие проволочные заграждения, огромные фашины падали на их траншеи, помогая танкам преодолевать их; продвижение вглубь составило 3–4 мили на 6-мильном фронте, этот участок линии Гинденбурга был захвачен. Было взято 6 тысяч пленных и более 100 орудий. К 4 часам пополудни 20 ноября одно из самых удивительных сражений в истории было выиграно. Резервных танков не было, и экипажи, сражавшиеся целый день, очень устали. Пехота была еще более утомлена, и дальнейшее продвижение было невозможным.
День 20 ноября был триумфальным, но в нем уже виделись признаки последующего упадка. В этом бою было потеряно 179 танков. Конница, полностью готовая к активным действиям, потерпела неудачу. Траншейная война почти полностью убила «кавалерийский дух»; тяжелый урон всадникам могли нанести даже одиночные пулеметы. Хуже всего было то, что ключевая позиция, нависающая над флангом поля боя – гряда Бурлон, – оставалась в руках противника. И не было танковых резервов. Из-за этих обстоятельств вспыхнувшее сражение не было похоже на то, что планировал Хейг. Германская активность возродилась: к фронту, находившемуся под угрозой, потекли резервы. Британская же армия, истощенная и ослабленная, не имея резервов (ее последний резерв, сотня тяжелых орудий и пять дивизий, находился теперь в Италии), нашла в себе силы для очень кропотливой борьбы – ярд за ярдом, траншея за траншеей, сопротивляясь частым и яростным контратакам, она шла вдоль гряды Бурлон. Это продолжалось в течение недели, пока их не заставил остановиться острый недостаток боеприпасов; теперь британцы, полные надежд, отдыхали, подсчитывая свои успехи. Теперь немцы в свою очередь преподнесли сюрприз. 30 ноября, вскоре после рассвета, они нанесли сильный ответный удар новыми, спешно подобранными силами. Через два дня они вернули себе почти все, потерянное перед этим, захватив почти столько же пленных, сколько взяли британцы. С помощью оставшихся танков и прославленной в британской армии гвардейской дивизии их удалось остановить. Через три дня сражение при Камбре закончилось, унеся с собой по 45 тысяч человек с каждой стороны.
Разочарование участников сражения было острым, но это было не самое худшее. Уильям-Эллис писал: «Когда 21 ноября колокола в Лондоне продолжали звонить в честь победы при Камбре, то, сознательно или нет, в звоне слышался погребальный звон по старой тактике и приветствие новой. Камбре стал Вальми новой эпохи войны, эпохи войны механической техники».
Это было совершенно верно. Камбре дал безошибочный ориентир в будущее. Но тогда эти колокола с их преждевременными восторгами были самым ярким символом разбитых надежд и трагических заблуждений 1917 года. В беспросветном мраке приближалось последнее военное Рождество.
…кажется очевидным, что невозможно надеяться разбить превосходно обученную, дисциплинированную и оснащенную армию, принадлежащую воинственному народу, не имея большого численного превосходства. На это нет шансов до тех пор, пока не подойдут американцы; но разумно ли предполагать, что они будут в состоянии выставить громадную трехмиллионную армию, в которой каждый солдат будет иметь все от волосяного матраца и термоса до патефона и личной аптечки, которая, как они говорят нам, доберется до Берлина, чтобы «приготовить гуся из кайзера»? Но когда? Если они появятся в следующем году, это может дать желаемые военные результаты. Но есть ли хоть один довод, что это произойдет на следующий год, или годом позже, или еще через год?… Поэтому с чисто военной точки зрения я не вижу признаков приближения победы.
Ф.С. Оливер, 2 мая 1918 г.
Никогда еще такие крупные таланты и такое количество добрых намерений не подвергались стольким насмешкам. Союзники оказались одинаково обманутыми как своими успехами, так и неудачами. В 1917 году численность их сил в Салониках составляла свыше 600 тысяч, а выйти на поле боя могли только 100 тысяч, и предпринятая в мае генералом Саррелем попытка разрушить этот «концлагерь» потерпела полную неудачу. В августе город Салоники был разрушен сильным пожаром, что подчеркнуло сплошные несчастья этой бесполезной экспедиции. Генерала Таунсенда оставили в Месопотамии, где в конце 1915 года он был осажден в Кут-эль-Имаре; в апреле 1916 года он сдался вместе с 10 тысячами британских и индийских солдат. В декабре в Кут повторно вступил генерал Стэнли Мод со значительно большими силами, в марте 1917 года ему удалось получить приз, который манил Таунсенда и привел его к падению, – знаменитый город Багдад. Это было утешением за обманутые надежды, правда довольно дорогостоящим. К 1 декабря 1917 года в Месопотамии было сосредоточено 413 432 человека; трудности умножились в связи с событиями в России, которые приблизили турецко-немецкие войска к ценным нефтяным месторождениям в Баку и спровоцировали беспорядки в Персии. В Палестине под давлением правительства, не подкрепленным, однако, свежими силами, британский командующий Арчибальд Мюррей предпринял попытку атаки турецких позиций близ Газы. В марте подтвердилось, что здесь, как и в любом другом месте, полууспех опаснее, чем полная неудача; Мюррей был вынужден в апреле продолжить наступление, которое привело только к дальнейшим потерям. За это он был наказан увольнением; расстроенное британское правительство заменило его Эдмундом Алленби.
Ознакомительная версия.
