до Янова Стана, но, как сообщила нам Марина, узнавшая это от радиста Татаринова, дальше двигаться не собирались. Автомобильную дорогу дальше Янова Стана заключённые ещё не расчистили. До Таза им предстояло проехать на оленях по тундре ещё сто пятьдесят километров, а это займёт по меньшей мере две недели, если вообще они доберутся туда живыми...
Мне сшили необыкновенную по размерам доху из оленьих шкур и меховые чулки (которые я не раз примерял) с собачьими унтами, и я был готов окунуться в холодную пустыню, чтобы выполнить нелепый приказ высокого начальства.
Ежедневно я узнавал от Марины, что делается в Янове Стане и когда оттуда выедут, — хотя и знал, что никуда они не поедут, да и мне ехать было не на чем: ненцы по-прежнему отказывались отправляться в далёкий путь.
Марина узнала, что Татаринов шлёт через Игарку телеграммы в Москву министру об отмене поездки. Охотно делившийся с ней новостями радист передавал, что они жарят шашлыки из оленины.
Кибитка моя стояла на нартах. Приехавшие в Уренгой ненцы, глядя на неё, смеялись.
— Всё равно халмер будет, — говорили они. — Куропаткин чум, и то не поможет. Такой мороз надо с пучей в чуме лежать.
Ненцы уже успели обморозить щёки, носы, подбородки. Мороз был такой свирепый, что стоило побыть на улице десять минут, как незаметно прихватывало лицо.
Наконец Марина приняла приказ заместителя министра, отменяющий эту никому не понятную поездку.
Чего хотел добиться генерал Гвоздев, бросая нас надолго в объятия полярного холода? Может, хотел доказать, что на Севере, где строится эта дорога, не так сурова зима? А может, наоборот, начитавшись Джека Лондона, хотел сделать из нас «покорителей белого безмолвия»? Но мы уже были покорителями — в пределах разумного...
Маленький Уренгой окружала белая безмолвная тундра. Даже в самом посёлке ничто не нарушало тишины, нависшей над полярной землёй; только в лесу иногда трещали деревья, раздираемые холодом, да падали с них комья снега.
Когда на небе начинали мерцать звезды, огромные стрелы и полотнища северного сияния заслоняли их, трепеща и перемещаясь по небосводу жёлтыми, пурпурными и зелёными переливами. Временами оно затухало, но потом с новой силой и в ещё более ярких красках взвивалось от горизонта до зенита, прорезая холодный небосвод.
Пришла весна. За зиму мы успели закончить все камеральные работы и проверить правильность проложенной нами трассы. Оказалось, что на отдельных, наиболее трудных участках бугристой тундры можно найти новые, лучшие варианты. Найти их нам помогли летние работы. В изысканиях железных дорог это обычная история: чем больше вариантов, тем легче и экономичнее можно будет построить дорогу.
Изменения в трассе были продиктованы в некоторых местах наличием пригодного грунта для отсыпки насыпей. Мы теперь хорошо знали тундру. Геологи ещё летом обследовали огромные её пространства и могли сказать строителям, откуда брать грунт. Они страшно обрадовались, найдя в долине Ево-Яхи гравийно-песчаный материал, годный для балласта. Эти совсем редкостные в тех местах отложения, оставленные мощными потоками талых ледниковых вод, позволяли намного удешевить строительство дороги.
Надо сказать, что здесь, у Полярного круга, где вся земля скована вечной мерзлотой, в руслах рек мерзлота отсутствует, а на левом берегу реки Надым были встречены даже песчаные дюны — такие же, как в знойной пустыне: высота дюн нередко достигала пятнадцати метров и более. И не удивительно, что рядом с безжизненной, угрюмой тундрой в долинах рек живёт роскошный кедровый лес.
Итак, второе лето в Заполярье мы встречали уже старожилами, зная о тундре почти всё, что должны знать изыскатели. Партии заранее были оснащены, в тундре уже давно стояли изыскательские домики и склады, в которых хранилось заранее завезённое продовольствие. У нас не было спешки, как в первую весну: весь наш пятисоткилометровый участок строители разделили на два плеча — от Надыма до Уренгоя должно было строить Обское управление, а от Уренгоя до Таза — Енисейское. Оба управления вели пока работы за пределами участка нашей экспедиции, и мы могли спокойно заниматься изысканиями. Единственно, что нас беспокоило, это вода в тундре для снабжения паровозов и посёлков: озера и речки здесь зимой промерзают до дна, и задача водоснабжения была нелёгкой. Оставалась одна надежда на скважины; мы готовились к глубокому бурению в вечной мерзлоте и в руслах речек, имея смутные надежды на подрусловые потоки.
Читать подробное описание наших работ во втором году было бы мало интересно — это походило бы на технический отчёт. Скажу только, что работали мы с неменьшим подъёмом, чем в первое лето. У меня, Рогожина (который ещё до распутицы вернулся в Уренгой, оставив Нину Петровну в Томске учиться на курсах повышения квалификации), да и у всех окрепла вера в надобность дороги. Самый размах строительства укреплял эту веру. На западном и на восточном участках дороги оба строительные управления должны были в 1950 году проложить четыреста километров железной дороги, а это для Заполярья очень много. Страна посылала экскаваторы, автомашины, строительные материалы и много другого. Правда, когда мы читали газеты и журналы, слушали радио о великих стройках на юге страны, нам иногда было обидно, что про нашу не менее величественную стройку никто не пишет; но мы понимали, что, возможно, писать о ней ещё рано или что писать и говорить о ней в условиях начавшейся «холодной войны» вообще не стоит. Мы были уверены, что делаем для страны и народа ценное, доброе дело. У всех в памяти были походы «Седова», «Красина», «Челюскина», слава пролагателей Великого Северного морского пути, соединяющего европейский и азиатский Север нашей страны, делающий доступным Северный Ледовитый океан с его предполагаемыми природными богатствами. Но, при любом героизме и мастерстве мореплавателей, Северный морской путь не может быть круглогодично непрерывным; мы же своим трудом дадим то, чего нельзя получить от ледового моря... Так думали все — или почти все.
Благодаря столбовой линии связи у нас в штабе стоял селектор, и мы всегда знали, что происходит на строительстве. Передавались сводки выполненных работ за день, выработки экскаваторов, продвижение укладки, открытие движения по новым мостам и многое другое. Зимой, когда затихали работы, мы иногда слушали селекторные совещания, проводимые Антоновым. Начинал он их почти всегда поздно ночью. В это время на линии других разговоров уже не велось и слышимость
