Он заключил союз с последним из ренегатов – и отчаяние может породить единство. Пережившая очередную смерть объединенная группа насчитывала девятнадцать человек, включая Байрона, Кэмпбелла, лейтенанта морской пехоты Гамильтона и хирурга Эллиота. Прошло два месяца с тех пор, как остальные покинули остров, а Чип и оставшиеся люди жили в поселении и добывали морские водоросли, а иногда морских птиц.
Чип, избавленный от того, что Байрон назвал «мятежными поползновениями, угрозами и волнениями неуправляемой команды» [608], казался обновленным, увлеченным, живым. «Сейчас он очень приободрился, – заметил Кэмпбелл, – ходил повсюду за дровами и водой, разводил костры и оказался превосходным поваром» [609]. Чип и остальные люди, пользуясь навыками, которые они приобрели при ремонте баркаса, смогли починить разбитый ялик и укрепить потрепанную барку. Тем временем из затонувшего «Вейджера» выловили три бочонка говядины, и Чипу удалось сохранить часть мяса для предстоящего путешествия. «Тогда я начал питать большие надежды» [610], – писал Чип в дневнике. Теперь все, что требовалось ему и другим людям, – это чтобы утих шторм, тогда они смогут отправиться в путь.
Пятнадцатого декабря Чипа разбудил проблеск света – сквозь тучи пробивалось солнце. Вместе с Байроном и еще несколькими людьми он поднялся на гору Несчастья и оглядел горизонт. Вдалеке виднелись бурные волны. Но людям не терпелось бежать с острова. Многие из них, напуганные бесконечным невезением, были убеждены, что, поскольку никто не похоронил моряка, которого Джеймс Митчелл убил на горе Несчастья, его дух преследует их. «Однажды ночью нас встревожил странный вопль, похожий на крик утопающего, – писал Байрон. – Многие из нас выбежали из хижин к берегу, откуда доносился шум, и мы разглядели, но смутно (ибо в лунном свете) нечто напоминающее человека, плывущего наполовину высунувшись из воды. Звук, который издавало это существо, был настолько не похож ни на одно животное, которое доводилось слышать раньше, что он произвел на людей большое впечатление, и они часто вспоминали об этом привидении во время своих бедствий» [611].
Потерпевшие кораблекрушение начали укладывать немногочисленные припасы в семиметровую барку и пятиметровый ялик. Эти суда представляли собой открытые лодки с поперечными досками вместо скамеек. У каждого была единственная короткая мачта, позволявшая идти под парусом, но главным движителем должны были служить весла. Чип втиснулся в барку вместе с Байроном и еще восьмерыми. В путанице тел, веревок, парусов, бочонков с едой и водой у каждого из них не было и полуметра свободного пространства. Кэмпбелл, Гамильтон и еще шестеро точно так же втиснулись в ялик, толкая соседей локтями и коленями.
Чип взглянул на поселение. Все, что осталось, – это несколько разбросанных, продуваемых ветром убежищ – свидетельства борьбы не на жизнь, а на смерть, которые вскоре будут сметены стихией. Капитану не терпелось уйти – как он выразился, тоска наполнила «все мое сердце» [612]. По его сигналу Байрон и остальные отчалили с острова Вейджер, пустившись в долгое и опасное путешествие на север. Им предстояло пройти больше ста пятидесяти километров по заливу Боли, а затем – свыше четырехсот вдоль побережья Тихого океана до острова Чилоэ.
Вскоре начался проливной дождь, с запада подул холодный и пронизывающий ветер. Лавины волн накрывали лодки, и Чип приказал Байрону и остальным помешать потопу, сформировав живую стену спиной к морю. Вода продолжала прибывать, заливая суда. Моряки не успевали достаточно быстро вычерпывать воду шляпами и руками, и Чип знал, что, если они не облегчат и без того перегруженные лодки, те затонут во второй раз у острова Вейджер. И людям пришлось совершить немыслимое: выбросить за борт почти все припасы, в том числе драгоценные бочонки с продовольствием. Изголодавшиеся, они смотрели, как прожорливое море поглощает их последние припасы.
К ночи моряки добрались до бухты. Они сошли на берег и поднялись в горы, надеясь найти укрытие для сна, но в конце концов рухнули спать прямо под открытым небом. Многие, прежде чем заснуть, думали о своих убежищах на острове Вейджер. «Здесь у нас нет другого дома, кроме огромного мира, – писал Кэмпбелл. – Ударил такой сильный мороз, что к утру некоторые из нас чуть не умерли» [613].
Чип знал, что нужно продолжать плавание, и поторапливал людей вернуться в лодки. Они гребли час за часом, день за днем, иногда останавливаясь, чтобы счистить водоросли с подводных скал и приготовить блюдо из того, что они называли «морской кашей». Когда ветер сменился на южный, они поплыли по ветру, расправив паруса из сшитых вместе полотнищ.
За девять дней после выхода с острова Вейджер они прошли на север больше полутора сотен километров. На северо-западе виднелась вершина мыса с тремя огромными выступающими в море утесами. Они были почти в конце залива, самое худшее в путешествии они, несомненно, выдержали.
Чип и его люди остановились на берегу, чтобы поспать, а когда проснулись на следующее утро, поняли, что на дворе декабрь. Они отпраздновали Рождество минимумом «морской каши» и чашками свежей речной воды – «адамова вина», как они ее называли, потому что это было все, что Бог дал Адаму для питья. Чип выпил за здоровье короля Георга II.
Путешествие продолжалось. Через несколько дней люди спустились на мыс, самую критическую точку маршрута. Сходящиеся здесь моря бурлили от непреодолимых течений и колоссальных волн с пенистыми вершинами, которые Кэмпбелл называл белоснежнейшими. Чип приказал матросам спустить паруса, пока они не перевернулись, и налечь на весла.
Чип подгонял людей. Спустя несколько часов они поравнялись с первым из трех утесов, но вскоре волны и течение отбросили утлые суденышки назад. Попытка засветло отойти в ближайшую бухту тоже провалилась – матросы слишком устали, поэтому все заснули в лодках, лежа на веслах. После восхода солнца люди отдыхали в бухте, пока Чип не приказал снова попытаться добраться до мыса. Нужно налечь на весла ради своего короля и страны. Ради жен, сыновей и дочерей, матерей и отцов, возлюбленных и друг друга. На этот раз потерпевшие кораблекрушение достигли второй скалы, однако их вновь отбросило назад, и они вернулись в бухту.
На следующее утро условия были столь суровы, что у Чипа не оставалось сомнений: никто не рискнет обходить мыс, поэтому он приказал отправиться к берегу на поиски пищи. Нужно набраться сил. Один из потерпевших кораблекрушение наткнулся на тюленя, поднял мушкет и застрелил его. Моряки приготовили его на костре, отрывая и пережевывая куски жира. Ничего не пропало впустую. Байрон даже сделал обувь из шкур, обмотав ими свои почти обмороженные ноги.
Шлюпки стояли на якоре недалеко от берега, и Чип назначил по два человека на каждое судно для несения ночной вахты.
