И несколькими страницами ниже она предлагает женщинам свое горькое, но действенное «лекарство от ничтожности»:
«Если всем своим сознанием женщина настроена на подчинение мужчине, если с обретением супруга женщина достигает своей жизненной цели и покойна, испытывая мелочную гордость и удовлетворение, заполучив столь заурядный венец, то пусть себе влачит безмятежное существование на уровне пресмыкающегося. Но если в борьбе за высшее предназначение взгляд женщины устремлен в будущее, пусть она совершенствует свой разум, не оглядываясь на нрав того, кто дан ей судьбой в супруги. <…> Я допускаю, что надлежащее образование или, точнее выражаясь, разностороннее развитие позволит ей вести независимую жизнь. <…> Если женщины способны в действительности вести себя как разумные существа, то нельзя обращаться с ними как с рабынями или как с домашними животными, друзьями человека, низшими по разуму. Нет, надо развивать ум женщин, ограждая их здоровыми, возвышенными жизненными принципами, и пусть женщины, обретя достоинство, почувствуют себя зависимыми лишь от Господа Бога»{ Там же.}.
Мэри Уолстонкрафт умерла от родильной горячки 10 сентября 1797 г. Умерла, подарив жизнь своей второй дочери – дочери писателя и философа Уильяма Годвина, ее третьего «гражданского» и первого законного мужа, человека, к которому она в полной мере могла отнести слова, сказанные некогда в «Защите прав женщин»: «Я испытываю любовь к мужчине как к равному себе». Дитя их любви, крошечная новорожденная девочка, которую в память умирающей матери назвали Мэри, позже станет Мэри Годвин Шелли, автором «Франкенштейна» – короткой повести, открывшей для литературы совершенно новые горизонты.
Эксперименты в области любви
В 1801 г. некий полковник Хэнгер предложил для укрепления добродетели разрешить разводы, «в некоторых случаях – полигамию», а также принять «закон, требующий, чтобы каждую молодую женщину перед предполагаемой свадьбой принимал какой-нибудь достойный прелат. Она должна дать перед алтарем Божьим торжественный ответ, избран ли будущий муж ею самой, по доброй воле, и не заставили ли ее согласиться на брак угрозы и принуждение со стороны родителей. Обычно браки заключаются в изрядной спешке и стороны не успевают узнать друг друга достаточно хорошо»{ Здесь и далее цит. по: Эптон Н. Любовь и англичане. Челябинск: Урал Л.Т.Д., 2001.}.
Это, конечно, уже эпатаж в духе «Утопии» канцлера Мора, где жениха и невесту раздевают донага и показывают друг другу, чтобы каждый из них знал доподлинно, с кем вступает в брак, и все же проект полковника Хэнгера – свидетельство того, что идея союза, основанного на взаимной симпатии, уже нашла приют в сердцах здравомыслящих англичан.
Другим следствием того же процесса стала мода на браки «уводом», а точнее – совместные побеги в Шотландию, где влюбленные могли обвенчаться быстро, тайно и без лишних формальностей. Разумеется, побег и тайный брак англичанам были не в новинку, но в конце XVIII в. «уводы» превратились в своеобразный вид спорта; зрители даже заключали пари, удастся ли очередной юной чете добраться до Гретны-Грин – ближайшей деревушки на границе с Шотландией, где можно обвенчаться без помех, или разгневанные родители успеют поймать и вернуть свою легкомысленную дочь. Другим приютом для влюбленных душ был остров Гернси – тех, кто желал попасть туда в Саутгемптоне, всегда ждало на причале небольшое судно, однако сильные шторма делали такое путешествие по-настоящему опасным. Напротив, поездка в Гретна-Грин была сродни увеселительной прогулке, и некоторые пары именно так ее и воспринимали. Уже знакомая нам Мэри Марта Шервуд рассказывает в своем дневнике о даме и кавалере, которые играли в одной пьесе роли сбежавших в Гретна-Грин любовников. В перерыве между репетициями мужчина неожиданно предложил: «А что если нам действительно туда съездить?». Так они и сделали, однако ничего путного не вышло – новоиспеченные супруги прожили долгую жизнь вместе, но никогда особенно не любили друг друга.
Английские романтики быстро внесли свежую струю в понимание супружеской любви – они обнаружили, что романтическая любовь в браке быстро проходит. Байрон (устами Дон Жуана) сравнивал любовь с вином, а супружество – с уксусом, и заключал: «Не ладят меж собой любовь и брак!» А Перси Шелли (зять Мэри Уолстонкрафт) писал уже от своего имени: «Любовь свободна! Обещание вечно любить одну и ту же женщину не менее абсурдно, чем обет всегда оставаться приверженцем одной и той же веры: такая клятва в обоих случаях исключает для нас всякую возможность познания». При этом он совершает классическую мужскую ошибку – рассматривает женщину как предмет, пусть даже предмет сакральный, объект поклонения.
Идол действительно остается неизменным, но женщина, будучи, по определению Марианны Бауер, «умным мыслящим существом», способна не только сама развиваться, познавая мир, но и побуждать к развитию и познанию своего спутника жизни. Возможно, Марианна Бауер смогла бы многому научить Шелли, если бы они встретились и если бы он был готов учиться.
ту историю хочется начать как сказку: «Жили-были три сестры. Жили они в маленьком домике, затерянном среди пустошей и болот. Долгими осенними вечерами, когда за окнами завывал ветер и хлестал дождь, сестры различали в вое голоса трех страшных чудовищ, которые всегда бродили неподалеку от их домика, – Бедности, Болезни и Одиночества. И тогда они разводили пожарче огонь в очаге, закутывались в шали и отправлялись в волшебное королевство Гондал».
Но на самом деле начать нужно так: «В 1812 г. Патрик Бронте, ирландец, младший священник, происходивший из бедной фермерской семьи, и Мария Брэнуэлл, дочь скромного торговца из Корнуэлла, вступили в законный брак. Восемь лет спустя Патрик получил собственный приход в деревне Хоуорт, расположенной в Йоркшире, и семья, в которой к тому времени уже было шестеро детей: пять девочек и мальчик – перебралась в маленький пасторский домик, стоящий рядом с кладбищем».
Мария Брэнуэлл, недавно родившая своего шестого ребенка, недолго прожила на новом месте. Она умерла в сентябре 1821 г., повторяя: «Господи! Бедные мои дети!» Опеку над детьми и заботу о доме взяла на себя ее сестра. Под ее руководством девочки учились чтению, музыке, рукоделию. Когда в 1824 г. шестилетняя Эмили поступала в школу для дочерей духовенства в Коуэн-Бридж, в документах записали: «Читает очень недурно, умеет немного шить».
Пансион в Коуэн-Бридж сыграл роковую роль в истории семьи Бронте. Туда отправили четырех сестер – Марию, Элизабет, Шарлотту и Эмили, а домой вернулись только двое. Мария и Элизабет умерли от туберкулеза. Много лет спустя Шарлотта опишет нравы, царившие в пансионе, на страницах романа «Джейн Эйр». А пока она вместе с Эмили возвращается домой к брату Брэнуэллу и младшей сестре Энн.
В 1829 г. тринадцатилетняя Шарлотта делает такую запись в своем дневнике:
«Наши пьесы были созданы: “Молодые люди” – июнь 1826 г., “Наши сотоварищи” – июль 1827, “Островитяне” – декабрь 1827. Вот наши три великие пьесы, которые не держатся в тайне. Лучшие пьесы Эмили и мои были созданы 1 декабря 1827. Остальные в марте 1828-го. Лучшие пьесы – значит, тайные пьесы, они очень хорошие. Все наши пьесы очень странные»{ Здесь и далее цит. по: Спарк М. Эмили Бронте // Эти загадочные англичанки: Антология. М.: Рудомино, Текст, 2002.}.
Откуда появились эти «тайные» и «великие» пьесы? Из детской игры. И юная хронистка так рассказывает об этом: «“Пьеса молодых людей” возникла из деревянных солдатиков Брэнуэлла, “Наши сотоварищи” – из басен Эзопа, а “Островитяне” – из нескольких событий, которые произошли на самом деле. Я опишу происхождение наших пьес более ясно, если сумею. Сначала “Молодые люди”. В Лидсе папа купил Брэнуэллу деревянных солдатиков. Когда папа вернулся домой, была ночь и мы уже спали. И вот утром Брэнуэлл пришел к нам с ящиком солдатиков. Мы с Эмили спрыгнули с кровати, я схватила одного и воскликнула: “Это герцог Веллингтон! Он будет герцог!” Когда я сказала это, Эмили также взяла солдатика и сказала, пусть он будет ее; и Энн, когда спустилась, тоже сказала, что один пусть будет ее. Мой был самый красивенький, самый высокий, самый хороший. А солдатик Эмили был очень серьезный, и мы назвали его Серьеза. А у Энн он был какой-то маленький, как она сама, и мы дали ему имя Пажик. Брэнуэлл выбрал своего и назвал его Боунапарте. <…>
Пьеса “Островитяне” сложилась в декабре 1827 г. следующим образом. Однажды вечером в те дни, когда ледяная крупа и бурные туманы ноября сменяются метелями, мы все сидели вокруг теплого огня, пылавшего в кухонном очаге, как раз после завершения ссоры с Табби касательно желательности зажигания свечки, из каковой она вышла победительницей, так и не достав свечу. Наступила долгая пауза, которую в конце концов нарушил Брэнуэлл, лениво протянув: “Не знаю, чем заняться”. Эмили и Энн тут же повторили его слова.
