Подняв прутик, Лобода принялся чертить на земле замысловатые узоры и вдруг неожиданно сказал:
— Отпусти меня, Матвей. Не могу я больше...
— Что?
— Тошно мне. Пора из этого ада кромешного уходить. Батька хочет сотню дать.
— Не понимаю я тебя, Иван, — проговорил Матвей.
— Жениться собираюсь... Ганнусю... и себя жалко. С ее стариками я уже договорился. Понимаешь, Матвей, пора мне. Больше тянуть нельзя.
— Не я тебя сюда посылал, Иван...
— Знаю.
— Буду в Харькове — доложу. Оставаться тебе здесь действительно опасно и не нужно. А про женитьбу... Скажу и про женитьбу.
Со стороны штаба, нервно поигрывая тросточкой, быстрыми шагами шел Барон. Канотье его было воинственно сбито на затылок, нижняя челюсть выдвинута вперед.
Наскоро попрощавшись с Иваном, Матвей собрал книжки и пошел в дом, к Гордееву. Вслед за ним в комнату ворвался Барон.
— Сидим, как пещерные жители! Настоящие питекантропы! Шляхта уже пять дней как ворвалась на Правобережье! Красные бегут! Самое время захватывать территорию, а батька, черт бы его побрал, вторые сутки пьет! Да будь у меня десятитысячная армия, как у него сейчас, я бы давно установил анархистский строй на всей Украине! А он пьет!
Он был вне себя.
Матвей, ошеломленный известием о нападении, притих за своим столом в углу комнаты. Очевидно, и Гордеев не мог справиться с удивлением:
— Что ты говоришь?
— То, что слышишь. Белополяки идут неудержимой лавиной. У красных нет сил их сдержать! Что с тобой, Илья? Ты перестал что-либо понимать! Махно пьет, когда нужно использовать момент. Он ничего не понимает в стратегии! Мне бы его десять тысяч повстанцев.
Поднявшись со стула, Гордеев принялся ходить из угла в угол.
— Мне бы эти десять тысяч! Уж я сумел бы завоевать территорию. На весь мир прогремел бы исторический Великий эксперимент!
— Так они у тебя есть — эти десять тысяч. Ты — председатель реввоенсовета.
— Ты идеалист, Илья... Командует пьяница Махно!
— Так заставь его.
— Как?! — трагически воскликнул Барон.
— Ну напиши, по крайней мере, Нестору Ивановичу... если боишься сам поехать и сказать, — негромко сказал Гордеев.
— Написать... Это идея! Но поехать — я не сошел с ума, — усмехнулся Барон. — Этот псих способен на все. Даже пристрелить человека, который пытается вытащить его на свет истории из колодца мерзостей! Подумать только, и от него зависят исторические судьбы строительства анархистского общества. Ты, Илья, набрал мою статью по вопросу теоретического обоснования нашей позиции?
— Нет еще.
— Жаль. Ее надо поставить в первый номер. Так что же написать этому «наполеончику»?.. — Барон легонько постукал себя по подбородку набалдашником трости. — Что?
Он быстро придвинулся к столу, взял листок, долго мычал, бросал на бумагу слова, зачеркивал, снова мычал:
— Вот. «Ты уехал пьянствовать к себе на родину. Некрасиво же оставлять своих товарищей пьянствовать в чужом селе. Председатель реввоенсовета — Барон».
— Не очень здорово... Но сойдет, — согласился Гордеев.
Матвей жалел, что Илья не посоветовал Барону написать резче. А еще лучше было бы уговорить Барона поехать на мельницу. Пусть бы схватились...
— Возьми, Матвей, отвези Нестору Ивановичу, — сказал Барон.
Не успел Бойченко подумать, что это распоряжение похоже на провокацию, как Гордеев вступился за него:
— Ну уж нет. Пошли вестового. Тому делать нечего, а Матвей у меня работает. Гранки вычитывает.
— Тоже верно, — быстро согласился Барон.
Матвей понял, от какой опасности спас его Илья.
Пакет передали в штаб, Барон остался ждать ответа в культотделе. Матвей засел за гранки и проработал два часа. Илья редактировал статьи, а Барон сидел у окна и нервно барабанил тросточкой по подоконнику.
Наконец ввалился бледный, как полотно, вестовой.
Барон вскочил:
— Что ответил Нестор Иванович?
Не говоря ни слова, вестовой снял шапку и проткнул пальцем дыру от пули:
— Господь хранил. Спасибо Левке Задову — под локоть подтолкнул батьку. Упросил его, чтоб не брал напрасный грех на душу. Вот и весь ответ, товарищ Барон.
— М-да... Благодарю, — медленно проговорил Барон. — Останусь-ка я, Илья, у тебя обедать.
Барон остался ночевать в культотделе, а наутро, чуть свет, прибежали его искать: батька созывал совещание командиров всех частей махновской армии, штаба и реввоенсовета.
— Все-таки он послушался меня! — воскликнул Барон. Он долго и с особой тщательностью одевался, крутился у зеркала, словно актриса перед выходом.
Вместе с Гордеевым на совещание отправился и Матвей.
Первым выступал Барон, говоривший долго, вдохновенно и до удивления непонятно. Махновские командиры зевали. Только когда Барон более или менее ясно выразил сущность своего эксперимента, а именно: необходимо завоевать территорию, чтоб организовать на ней свободное анархистское общество без коммунистов, продагентов и прочей контры, — его стали слушать. Особенно ревниво отнеслись к границам, в которых должен проводиться Великий эксперимент. Барон заявил, что в область эксперимента войдут Северная Таврия, Гуляйпольщина, Александровский уезд с городом Александровском и Гришинский уезд.
Поднялся шум. Махновские командиры из Полтавщины, Николаевщины и Херсонщины требовали включения и их территории в область Великого эксперимента.
«Эк, аппетиты разгорелись, — насмешливо подумал Матвей. — Включали бы зараз всю Украину. Чего стоит! Тут все кулачье из этих мест собралось. Еще бы им не одобрять Барона!»
Батька молчал, слушал, хмурился, кидал на Барона недобрые взгляды. После выступления Барона Махно объявил перерыв на обед. Ели долго, много пили, и только к концу трапезы поднялся батька и приказал замолчать. Он медленно обвел пристальным взглядом присутствующих, стукнул кулаком по столу:
— Слухайте меня! Так и будет! Завоюем территорию от Александровска, Синельникова, Павлограда и Гришино, аж до самого Азова. Всем командирам поднять народ и быть готовыми. Белашу разработать оперативный план. Барону собрать сюда анархистов со всей Украины. Ты, Гордеев, печатай в газетах, чтобы селяне знали, что батько Махно забирает территорию для свободной анархической республики на благо селян. Налей чарки, хлопцы, за то, що сказав батько Махно!
Командиры ликовали. Пили за батьку, за матушку Галину. Поднялся было подвыпивший Барон, желая произнести еще одну «историческую речь», но ему не дали.
Из соседней комнаты, где Матвей обедал вместе с Васькой-кучером, хорошо просматривался весь зал. Двери были распахнуты настежь. Бойченко приметил, что Белаш был чем-то недоволен, не пил, едва пригубил чарку, когда провозгласил здравицу в честь батьки. Не пил и растерянно озирался Гордеев, словно впервые попал на подобный пир.
Около полуночи, как обычно, Домащенко и Левка Задов увели охмелевшего Махно. Начали расходиться и гости. В зале стало тихо. Матвей слышал, как Белаш, проходя мимо Гордеева, сказал:
— Пойдем, Илья, и мы на покой...
Бойченко вышел следом. Белаш и Гордеев разговаривали негромко. У хаты, где помещалась типография, Илья обернулся:
— Иди спать, Матвей. Я поброжу.
В комнате Бойченко, не раздеваясь, лег на постель.
Много неясного, противоречивого чувствовал он в поведении Гордеева. Тот то работал запоем, словно хотел забыться, то часами сидел, уставившись в окно, стал рассеянным, терял страницы рукописей, а то и целые статьи. Потом они оказывались в мусорной корзине: так случилось с длиннющим теоретическим опусом Аршинова-Марина. Видно, неожиданное приближение к батьке как-то обескуражило Гордеева.
«Все это так... — размышлял Матвей. — Но и ждать больше нельзя. Надо ехать в Харьков, а Гордеев последнее время совсем перестал делиться со мной новостями. Создается впечатление, что я ему совершенно не нужен. Терпит он меня возле себя, скорее, по привычке... А пароль я должен назвать сегодня... Как-то он к этому отнесется? Это уже не имеет никакого значения. Я должен вызвать его на откровенный разговор во что бы то ни стало. И завтра же уехать в Харьков. Ждать нельзя!»
В открытое окно доносился легкий шелест листвы. Яркая луна висела высоко-высоко. Свет ее мерцал в едва приметном колыхании ветвей. Потом он перебрался на подоконник, двинулся по стене и погас.
Сад наполнился синими сумерками утра.
Стараясь не шуметь, в комнату вошел Илья, но зацепился за стул, выругался.
— Ты не спишь? — спросил Илья, разглядев одетого Матвея.
— Не спится.
— И мне не спится... Выпил, что ли, лишнего...
— Ты не пил.
— Верно, — рассеянно согласился Илья и вздохнул. — Мне до зарезу нужно попасть в Харьков. — Он прошелся по комнате, снова задел стул, шумно отодвинул его к стене. — Неотложно. Совершенно неотложно.
— А газеты? Нестор Иванович приказал тебе заняться газетами, — напомнил Матвей с тайной мыслью, что это категорическое распоряжение Махно заставит Илью отказаться от рискованной в его положении затеи. — Он тебя сейчас никуда не отпустит. Да и что вдруг тебе приспичило... А-а, Галочка... Жениться надумал?
