нескрываемую неприязнь. За годы совместной работы это привело к тому, что оперативники и все сотрудники аппарата ОГПУ вслед за своими начальниками тоже разбились на два конфликтующих лагеря. Чен немедленно примкнул к сторонникам Артузова, которого знал и уважал за оперативное мастерство и принципиальность, не находя этих качеств в Ягоде.
Марейкис подробно пересказал содержание своего разговора с военным атташе, и на некоторое время начальники задумались. Первым заговорил Чибисов:
– Арсений Тимофеевич, четыре года назад, когда Иностранный отдел, ИНО, купил этот проклятый Меморандум, вы объясняли нам, что его ни в коем случае нельзя публиковать и вообще нельзя показывать виду, что он у нас, потому что это немедленно вызовет конфликт СССР и Японии. Так?
– Так, – подтвердил Чен, понимая, куда клонит начальник.
– Строго говоря, вы предлагали вообще не покупать тогда этот документ, приводя аргументы в пользу того, что он фальшивка, – вставил свое слово Артузов.
– Я и сейчас убежден, что это фальшивка, Артур Христианович – ответил Марейкис.
– Но, насколько я понимаю, сейчас вы склоняетесь к тому, что опубликовать Меморандум все-таки надо? – уточнил Артузов.
– Решать не мне… – начал Чен.
– Естественно.
– Но ситуация резко изменилась, Артур Христианович. Тогда, в двадцать седьмом, нам за бешеные деньги совали в руки липовый Меморандум, чтобы поссорить нас с японцами, вовлечь в конфликт на стороне одной из китайских группировок, да еще и денег на этом заработать. Обычная восточная хитрость, доведенная до провокации глобального масштаба. К тому же существовала реальная опасность внедрения китайской агентуры в наш аппарат при покупке или раскрытия некоторых наших секретов в оперативной работе в ходе неизбежных в таком случае контактов между продавцом и покупателем. И, если бы у нас этого Меморандума сегодня не было, мы продолжали бы бороться с японцами привычными средствами. Но раз уж мы все равно купили эту фальшивку, а японцы, как выяснилось, ее панически боятся, предлагаю использовать ее на всю мощь. Решать не мне, конечно, но, думаю, настало время его опубликовать, чтобы привлечь внимание мирового сообщества к японской интервенции в Маньчжурии. Я уверен, начинается война, и за Маньчжурией придет очередь КВЖД, Монголии и Советского Союза. Квантунцев надо остановить!
– Но атташе вам правильно сказал, – заметил Чибисов, – что публикация Меморандума в таких условиях резко обострит отношения между СССР и Японией. И мы окажемся виновниками этого обострения. То, о чем нас предупреждали четыре года назад, свершится.
– Четыре года – большой срок. Для Советской республики, для Красной армии – просто огромный. Я думаю, что Арсений Тимофеевич прав с политической точки зрения, – протянул Артузов, – и Иван Федорович тоже прав, и тоже с политической точки зрения, – он невесело улыбнулся. – Во-первых, я обязан проинформировать о встрече Ягоду. А он, в свою очередь, полагаю, доведет эту информацию до Политбюро, до Сталина…
– И Политбюро в ответ задаст нам этот же самый вопрос: что делать? – поддержал Чибисов.
– Да. Что делать? Что же делать… – Артузов потер рукою бровь и решился: – Мы должны будем ответить. Я должен. И я отвечу. Меморандум, конечно, надо публиковать. И публиковать немедленно. Сегодня. В крайнем случае завтра. Товарищ Сталин решит, как, когда и где. Информация, полученная товарищем Марейкисом от атташе, действительно однозначна: в Китае начинается война. Она может стать большой войной, которая нам не нужна и сейчас недопустима. Но японцам, конечно, это не понравится и поставит под удар самого Марейкиса. Ему же поручено японцами добиться прямо противоположного результата. Это провал, которого мы не можем допустить. С другой стороны, о Меморандуме уже знают слишком многие, в том числе и с японской стороны. Надо сделать так, чтобы их контрразведка искала утечку у себя, а не у нас. А для этого необходимо переключить ее внимание на что-то другое. Нужен шокирующий прием. Мы с вами, товарищи, подбросим японскому посольству такую сенсацию, что они не смогут на нее не среагировать и вынуждены будут пропустить публикацию Меморандума мимо ушей. На политическую всеохватность Меморандума контрразведка, разумеется, претендовать не может – не нашего ума дело. Но вот обеспечить соответствующего уровня оперативную глубину отвлекающего удара нам с вами вполне по силам.
Артузов встал, достал сигареты, нервно закурил.
– Арсений Тимофеевич, мне нужны вы – как специалист по Японии и консультант в такого рода непростых делах. Иван Федорович, пригласите, пожалуйста, начальника американского отделения – будем вместе разрабатывать план операции, чтобы немедленно представить Ягоде.
Там же спустя четыре часа
Марейкис вышел из здания ОГПУ глубокой ночью – улица Дзержинского была пустынна. Через Милютинский переулок он спешил домой, на Тургеневку. Спешил неосознанно, по инерции – сил уже не оставалось, но организм помнил, что надо поторапливаться, и поторапливал себя сам. Обычно, если приходилось покидать Главный дом днем, Чен настаивал, чтобы его вывозили на автомобиле – нельзя было допустить, чтобы его заметил кто-то из знакомых. Хотя японцев в столице было немного. Он чувствовал, что ходит по лезвию меча. Но в обычной жизни правила конспирации соблюдались столичными чекистами нечетко, что всегда удивляло Марейкиса: казалось, что даже опытные контрразведчики во многом еще полагаются на везение и вечный русский «авось». Он все время добивался использования для встреч с начальством конспиративных квартир, но в реальности либо квартир не хватало, либо не получалось быстро организовывать там встречи. Приходилось рисковать и приходить прямо на улицу Дзержинского. В этот раз, по темному времени, бояться было нечего, и Арсений шел по ночному городу, наслаждаясь свежим морозным воздухом и прокручивая в уме детали только что обсуждавшейся операции.
Артузов был безусловным мастером масштабных контрразведывательных игр. «Настоящий синоби, – усмехнулся сам своим мыслям Чен, – жаль, он этого слова не знает. Причем не просто синоби, а дзёнин – руководитель, стратег, командир». Искусство ниндзя на рядовом, линейном уровне – тайное проникновение в чужие дома, воровство секретов, искусство слежки и ухода от нее – познать несложно. Куда труднее стать стратегом. Рютаро Сакамото, Арсений Чен, агент Марейкис – этот человек, у которого в разных анкетах и документах, оформленных на трех языках, от Ленинграда до Токио значился еще добрый десяток других имен – сам был настоящим ниндзя, синоби – тайным лазутчиком, умевшим делать то, что другим было недоступно. Чен специально учился этому ремеслу в школе «Черного дракона», но, самое главное, он был не просто умелым, но и умным разведчиком. Он все время думал и учился, учился и думал, совершенствуя себя, свое тело, свой
