Марина Цветаева. Письма 1937-1941 - Марина Ивановна Цветаева

Пушкина на французский (стихотворения, размером подлинника: — К морю, Бесы, К няне, Песня из Пира во время Чумы, Пророк, Когда для смертного угаснет шумный день — и т. д. и т. д., — работа целой зимы) и ряд переводов на французский русских и немецких революционных и советских Песен мне говорят: Предложите в Интернациональную литературу [523], это ее очень заинтересует — а что мне предложить? Восстановить из памяти все — невозможно.

То же со стихами, из которых, несомненно, многое бы подошло для печати [524].

Без архива я человек — без рук и без голоса.

<Зачеркнуто: Правда, мне со всех сторон обещают переводы: с грузинского, с французского и с немецкого, но в руках еще ничего, а время идет. Не могли бы Вы, уважаемый товарищ Фадеев, как-нибудь поспособствовать мне в ближайшем получении стихотворных переводов>

Впервые — Toronto Slavic Quarterly (публ. Е.И. Лубянниковой и С.А. Ахмадеевой по черновому автографу РГАЛИ (ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 34, л. 6–8). http: sites.utoronto.ca/tsq/25/lubyanikova_ahmadeeva25.shtml#top;. Печ. по: Лубянникова Е.И., Ахмадеева С.А. Неизвестное письмо М.И. Цветаевой к А.А. Фадееву. Сб. докладов: Семья Цветаевых в истории и культуре России. М.: Дом-Музей Марины Цветаевой, 2008. С. 390–416. Печ. без обозначения сокращений, т. е. без угловых скобок, как это принято в наст. издании и с частичным использованием комментариев. Все сноски принадлежат авторам первой публикации.

<Не позднее 23 декабря 1939 г.> [526]

Обращаюсь к Вам по делу арестованных — моего мужа Сергея Яковлевича Эфрон и моей дочери — Ариадны Сергеевны Эфрон. Но прежде чем говорить о них, должна сказать Вам несколько слов о себе.

Я — писательница. В 1922 г. я выехала заграницу с советским паспортом, и пробыла заграницей — в Чехии и Франции — по июнь 1939 г., т. е. 17 лет. В политической жизни эмиграции не участвовала совершенно — жила семьей и литературной работой. Сотрудничала главным образом в журналах «Воля России» и «Современные записки», одно время печаталась в газете «Последние новости», но оттуда была удалена за то, что открыто приветствовала Маяковского в газете «Евразия». Вообще — в эмиграции была одиночкой.

Причины моего возвращения на родину — страстное устремление туда всей моей семьи, Сергея Яковлевича Эфрон, дочери, Ариадны Сергеевны Эфрон (уехала первой в марте 1937 г.) и моего сына, родившегося заграницей, но с ранних лет страстно мечтавшего о Советском Союзе. Желание дать сыну родину и будущность. Желание работать у себя. И полное одиночество в эмиграции, с которой меня в последние годы уже не связывало ничего.

Мне было устно передано, что никогда никаких препятствий к моему возвращению не имелось.

В 1937 г. я возобновила советское гражданство, а в июне 1939 г. получила разрешение вернуться в Советский Союз, что и осуществила вместе с 14-летним сыном Георгием — 18 июня 1939 г.

Если нужно сказать о происхождении — я дочь заслуженного профессора Московского университета Ивана Владимировича Цветаева, европейски-известного филолога, долголетнею директора быв<шего> Румянцевского музея, основателя и собирателя Музея изящных искусств — ныне Музея изобразительных искусств им<ени> Пушкина — 14 лет безвозмездного любовного труда.

Моя мать — Мария Александровна Цветаева, урожденная Мейн, была выдающаяся музыкантша. Неутомимая помощница отца по делам музея, она рано умерла.

Вот — обо мне.

Теперь о моем муже, Сергее Яковлевиче Эфрон. Сергей Яковлевич Эфрон — сын известной народоволки Елизаветы Петровны Дурново (Лизы Дурново) и народовольца Якова Константиновича Эфрона. О Лизе Дурново при мне с любовью вспоминал вернувшийся в 1917 г. П<етр> А<лексеевич> Кропоткин, и поныне помнит Н<иколай> Морозов. Есть о ней и в книге Степняка «Подпольная Россия». Портрет ее находится в Кропоткинском музее. Детство моего мужа прошло в революционном доме, среди обысков и арестов. Все члены семьи сидели: мать — в Шлиссельбуржской крепости, отец — в Вильне, старшие дети — Петр, Анна, Елизавета и Вера Эфрон — по разным тюрьмам. В 1905 г. Сергею Эфрону, моему будущему мужу, тогда 12-летнему, уже доверяются матерью ответственные революционные поручения. В 1908 г. Елизавета Петровна Дурново эмигрирует. В 1909 г. кончает собой в Париже, потрясенная гибелью 14-летнего сына.

В 1911 г. я знакомлюсь с Сергеем Эфрон. Нам 17 и 18 лет. Он туберкулезный. Убит трагической гибелью матери и брата. Серьезен не по летам. Я тут же решаю никогда, что бы ни было, с ним не расставаться и в январе 1912 г. выхожу за него замуж.

В 1913 г. Сергей Эфрон поступает в Московский Университет, на филологический факультет. Но начинается война, и он едет братом милосердия на фронт. В октябре 1917 г. он, только что окончив Петергофскую школу прапорщиков, сражается в рядах белых. За все добровольчество — непрерывно в строю, никогда не в штабе. Дважды ранен — в плечо и колено.

Все это, думаю, известно из его предыдущих анкет. Поворотным пунктом в его убеждениях была казнь комиссара — у него на глазах: — лицо, с которым этот комиссар встретил смерть. — В эту минуту я понял, что наше дело — ненародное. —

Но каким образом сын народоволки Лизы Дурново оказывается в рядах белой армии, а не красной? Сергей Яковлевич Эфрон это в своей жизни считал — роковой ошибкой. — Я же прибавлю, что так ошибся не только он, совсем молодой тогда человек, но многие и многие сложившиеся люди. В «Добровольчестве» он видел спасение России и правду, когда он в этом разуверился — он из него ушел, весь, целиком — и никогда уже не оглянулся в ту сторону.

По окончании добровольчества — голод в Галлиполи и в Константинополе — и в 1922 г. — переезд в Чехию, в Прагу, где поступает в Университет, кончать историко-филологический факультет.

В 1923–1924 г. затевает студенческий журнал «Своими Путями», первый во всей эмиграции печатающий советскую прозу, и основывает Студенческий демократический союз — в отличие от имеющихся монархических. Переехав в 1925 г. в Париж, присоединяется к группе «евразийцев» и является одним из редакторов журнала «Версты», от которого вся эмиграция отшатывается. За «Верстами» — газета «Евразия» (в ней-то я и приветствовала Маяковского, тогда бывшего в Париже) — про которую эмигранты говорят, что это — откровенная большевистская пропаганда. Евразийцы раскалываются. Правые — и левые. Левые вскоре перестают существовать, т. к. сливаются в Союз Возвращения на родину. (Евразийцем никогда не была, как никем не была, но была свидетелем и начала, и раскола).

Когда в точности Сергей Эфрон окончательно перешел на советскую платформу и стал заниматься активной советской работой не знаю, но это должно быть известно из его предыдущей анкеты. Думаю —