По заявлению квартирной хозяйки, г-жа Холодная была отвезена на Вторую Параллельную улицу, дом 69, в квартиру некоего Андора Бабы-Оглы. При обыске на этой квартире были найдены: две дамские подвязки, две шпильки, две невидимки, которые по предъявлению матери были последней опознаны. Во время производства дознания было донесено, что артистка увезена в село Моштага, но ее там не оказалось.
По этому делу задержано несколько лиц. Сейчас дело еще окончательно не выяснено, но, судя по имеющимся показаниям, артистка убита и драгоценности переданы неизвестному лицу».
Откуда могла появиться эта фантастическая версия?
Последнее время перед приездом в Одессу Вера Васильевна часто выступала в концертах, ездила на гастроли. Могло быть так, что она выступала в Баку и ее отъезд совпал с каким-то нашумевшим преступлением, которое связали с ее именем…
* * *
В потоке домыслов и слухов, связанных со смертью Веры Холодной, существует одна заслуживающая внимания версия, которая расходится с официально объявленной.
В Одессе уже два месяца свирепствовал сыпной тиф.
Эпидемия испанского гриппа практически сошла на нет. И вдруг рецидив — да еще в такой тяжелой форме. Конечно, от единичных случаев болезни никто не застрахован — все это бывает.
Но некоторые медики считали, что отек легких, от которого последовала смерть, возможен не только при «испанке», но и при отравлении ядом. Естественно, этот аргумент не может опровергнуть официальную версию — смерть от «испанки».
Но настораживает цепочка странных обстоятельств.
У постели больной, в доме Папудовой на Соборной площади, помимо лечащих врачей — профессоров Ускова, Коровицкого и Бурды, были еще какие-то неизвестные люди. Срочно вызванному лучшему одесскому патологоанатому профессору Тизенгаузену неизвестным лицом было приказано произвести экстренное бальзамирование вместо положенного вскрытия. Тело привезли в собор по чьему-то распоряжению не днем, как обычно, а ночью.
В газетах писали:
«Вчера в 4 часа ночи при огромном стечении публики состоялся вынос тела Веры Холодной из дома Папудовой в Кафедральный собор… Тело ее набальзамировано».
И еще одно странное событие.
Сразу после кончины актрисы «неизвестные злоумышленники» похитили дочь профессора Ускова. Только после интервью, данного Усковым местным журналистам, в котором он подтвердил диагноз — отек легких после «испанки», дочь была благополучно возвращена родителям.
Дата смерти Веры Васильевны необычным образом связана с датами донесений «Шарля» в Центр.
Первое донесение датировано 27 января 1919 года, четвертое — 9 марта. Оба донесения были получены Центром.
Второе и третье донесения до Центра не дошли — они были перехвачены. Если предположить, что «Шарль» отправлял свои донесения регулярно, через равные промежутки времени, то возможное время второго донесения — конец первой половины февраля, то есть день смерти актрисы — 16 февраля следует непосредственно за перехватом донесения.
Судя по первому донесению («О даме буду писать отдельно»), во втором «Шарль» уже подробно пишет о своей беседе с актрисой, беседой, которая не понравилась деникинской контрразведке, и та могла принять свои меры — решительные и безжалостные.
В одном из донесений в деникинскую контрразведку от 21 февраля мелькнуло короткое сообщение: «Уморили красную королеву…»
Отравление актрисы — всего лишь версия, которая могла возникнуть в связи с рядом случайных совпадений. Но все же нужно согласиться с тем, что истинная причина смерти Веры Васильевны Холодной — ее последняя тайна — до сих пор окончательно не раскрыта.
* * *
Многие годы имя Веры Холодной замалчивалось, домыслы и толки о ее личной жизни и кончине не прекращались, фильмы с участием актрисы считались образцами мещанства, противоречащими потребностям и интересам новой революционной власти.
Личная и творческая реабилитация Веры Васильевны Холодной началась только в 60-е годы.
14 мая 1966 года в газете «Советское кино» появилась статья «Первая актриса русского экрана», один из авторов которой — бывший начальник одесской подпольной контрразведки Иосиф Южный — был свидетелем последних месяцев жизни Веры Холодной.
Он написал:
«На заре отечественного кинематографа Вера Холодная сделала многое для того, чтобы „великий немой“ становился настоящим большим искусством».
Одесский чекист Иосиф Южный в августе 1919 года пытался отыскать следы пропавшего разведчика Жоржа Делафара.
Отправляя Делафара в занятую интервентами Одессу, заместитель председателя ВЧК Кедров предполагал, что город наводнен агентами вражеских разведок и контрразведок.
Первое же донесение разведчика подтвердило это: в Одессе действовали деникинская контрразведка во главе с бывшим действительным статским советником Орловым, разведка «Азбука», которую опекал и направлял монархист Шульгин, французская контрразведка майора Порталя, петлюровская контрразведка князя Кочубея, гетманская «державная варта» — контрразведка гетманского корпуса генерала Бискупского.
Отношения между разными ставками были сложными и извилистыми — они следили друг за другом и все вместе — за агентами ВЧК.
Наиболее опасной среди них считалась «Азбука» — в ней работали опытные специалисты бывшего департамента полиции министерства внутренних дел.
В середине февраля 1919 года в Особом отделе ВЧК наступили дни тревожного ожидания — подошел срок второго донесения «Шарля», но его не было.
На одном из заседаний коллегии Дзержинский спросил Кедрова:
— Михаил Сергеевич, как там дела у нашего маркиза? Какие новости из Одессы?
— Одесское направление, Феликс Эдмундович, меня очень беспокоит. После первого донесения «Шарля» прошло более двух недель, но из Одессы — ни звука. Нарочный был надежным — я сам проверял. Думаю, что провал исключен. Скорее всего, донесение перехвачено, полагаю, «Азбукой». Есть у меня одно предложение, быть может, несколько авантюрное, но решаться на что-то нужно…
— Люблю авантюрно-приключенческие сюжеты, — заметил председатель ВЧК. — Помню, в 1907 году пришлось мне работать в подполье в Варшаве. Попались мне тогда несколько книжек о великом сыщике Нате Пинкертоне, продавались они на книжных развалах. Увлекательное, скажу вам, чтение. Простите, Михаил Сергеевич, что перебил. Что же вы предлагаете?
Кедров знал эту манеру Дзержинского — снимать напряжение серьезного разговора неожиданным замечанием, шуткой, воспоминанием.
— Я предлагаю, Феликс Эдмундович, послать в Одессу еще одного агента, свободно говорящего по-французски и не чуждого литературным занятиям. Наверняка, поэтические увлечения Делафара известны во французском штабе со слов Виллема, который его рекомендовал. Может быть удастся, хотя бы на время, пустить «Азбуку» или французскую контрразведку Порталя по ложному следу…
Председатель ВЧК усмехнулся.
— Вы что же, Михаил Сергеевич, думаете, что среди наших сотрудников полно французов — потомков знатных фамилий, да к тому же и поэтов? Впрочем, подождите. Мне помнится, что в Иностранном отделе Московской губчека работает бывший член французской интернациональной группы Рауль Шапоан, служивший во французской военной миссии генерала Лаверня, которую ранее возглавлял генерал Ниссель. Шапоан рассказал мне об одном активном члене интернациональной группы, бывшем штаб-ротмистре русской армии де Ла-Роже. Поговорите с Раулем Шапоаном…
— И еще один вопрос, Феликс Эдмундович, В одесской кинофирме «Мирограф» работает известный актер и режиссер Николай Салтыков-Огарев, завербованный Кабанцевым еще летом 1918 года. Конкретных поручений Салтыкову-Огареву Кабанцев пока не давал, к активной работе не привлекал, но доверяет ему полностью. Фамилия этого агента, согласитесь, крайне редкая. И вот что интересно — в нашем московском аппарате работает девушка с точно такой же фамилией. Выяснилось, что это сестра того одесского актера. Не послать ли ее в Одессу, разумеется не одну, а вместе с нашим агентом-двойником. Приезд сестры к брату никаких подозрений вызвать не должен, а узнать через Кабанцева можно многое, в том числе о Делафаре. Кабанцев ему сообщит, что после донесения «Шарль №1» мы ничего не получали.
Провожая Салтыкову-Огареву в Одессу, Кедров напомнил:
— Не забудьте наш уговор: вы едете повидаться с братом, которого давно не видели, и никаких других дел у вас в Одессе нет…
* * *
В середине февраля 1919 года на явку одесской подпольщицы Соколовской (она же Светлова, она же Мрийская) по адресу Спиридоновская №16/23 прибыл из Москвы работник с мандатом на имя Жоржа де Ла-Роза, безукоризненно владевший русским и французским языками.
С приездом де Ла-Роза работа подпольщиков оживилась. Под его руководством было создано нелегальное бюро переводчиков. На первых порах работа шла успешно. Подходя к французским солдатам, которые спрашивали о чем-то прохожих на своем языке, подпольщик предлагал свои услуги и постепенно, по мере знакомства, начинал выяснять политические взгляды солдат, их отношение к происходящим событиям.
