К лету 1941 г. напряженность во внутриполитической обстановке в Прибалтийских республиках продолжала сохраняться. Из-за невыполнения ряда предвыборных обещаний депутатами государственных органов, применения насилия и методов террора в осуществлении промышленного развития и проведении коллективизации, массовых депортаций населения советскими органами госбезопасности идея социализма и Советский Союз теряли среди трудящихся свою былую привлекательность.
Многие из тех, кто требовал установления советской власти по образцу Советского Союза, знали, по выражению академика А. Никонова, «лишь фасад советской действительности, искренне веря написанному и сказанному»[717].
С конца 1940 г. началось объединение внутренних и эмигрантских сил для борьбы против новой власти, укреплялись их контакты с немецкими разведывательными органами. Спасшиеся от депортации бежали в леса и создавали отряды так называемых «лесных братьев». Накануне фашистской агрессии они развернули против СССР вооруженную борьбу, устраивали диверсии и поджоги предприятий и советских учреждений.
Утверждения историков-марксистов из Прибалтийских республик о том, что их народы в период острого предвоенного политического кризиса связывали с вхождением в СССР свои надежды на лучшую жизнь, на мир и на сохранение своих наций перед лицом нашествия гитлеровской Германии, соответствует действительности. Эти надежды еще теплились в течение нескольких месяцев после вступления на их территории советских войск осенью 1939 г. Но позже они постепенно стали рассеиваться и летом 1941 г. исчезли совсем. Лучшей жизни – ни материальной, ни духовной – они не получили. Их мирное развитие также не было обеспечено – в течение нескольких недель после начала Великой Отечественной войны советские войска вынуждены были оставить территорию Прибалтики, на которую вступили войска вермахта. Установлением немецко-фашистской оккупации в Литве, Латвии и Эстонии начался новый акт трагической драмы в их новейшей истории.
Изложенные выше события 1939–1941 гг. в Прибалтийских странах независимо от того, проходили ли они эволюционным или революционным путем, действительно имели неординарный характер и заслуживают того, чтобы попытаться дать им политическую и правовую оценку.
Нарушение сталинским руководством норм международного права, элементарных прав человека, репрессии и особенно массовые депортации нанесли тяжелый урон народам Прибалтики. Эти действия советского руководства в те годы не ускорили построение социалистического общества в Литве, Латвии и Эстонии, а, наоборот, прервали естественные процессы прогрессивных социальных преобразований, скомпрометировали идею социализма.
Не подходят ли к сложившейся тогда в Прибалтийских республиках ситуации слова, сказанные президентом ЧСФР В. Гавелом, о том, что Чехословакии была навязана «тоталитарная власть, которая навела бюрократический «порядок» в живом беспорядке истории», в результате чего «история была забальзамирована»?[718]
В Прибалтийских республиках с лета 1940 г. начала действовать новая политическая власть. Констатация этого факта требует выяснения по крайней мере двух вопросов: во-первых, имела ли провозглашенная советская власть подлинно социалистический характер или она была копией той деформированной Сталиным модели «социализма», которая существовала тогда в Советском Союзе, и во-вторых, явилась ли эта власть результатом социалистической революции низов, возникшей на местной почве, или же следствием экспорта революции извне и выполнением директив сталинского руководства СССР.
На вопрос, как можно оценить обстановку в Латвии в 1940 г., бывший известный государственный деятель Латвии видный представитель латышской социал-демократии Б. Калниньш ответил: «Никакой революции не было. Коммунисты в большинстве своем были либо расстреляны в России, либо сидели в центральной тюрьме в Латвии. Когда меня назначили политическим руководителем армии, они сразу взбудоражились: Калниньша нельзя, он – меньшевик. Больше у них ничего не спрашивали. Все устроили Деревянский и Вышинский». Далее он заявил, что в 1918 г. была подлинная революция. В ульмановский период имели место и определенные положительные моменты, но от свободы Латвии и от того, что прокламировали в 1918 г., при Ульманисе мало что осталось[719].
Если события 1939–1941 гг. и признавать революцией, то следовало бы непременно уточнить, что это была революция, экспортированная советским руководством.
Довольно жесткую оценку событий лета 1940 г. в Литве дал секретарь ЦК компартии Литвы В. Балтрунас. На научной конференции, состоявшейся в Вильнюсе в июне 1989 г., он сказал: «…С научной точки зрения не соответствует исторической правде утвердившаяся в прежние годы трактовка событий, начавшихся в Литве, Латвии и Эстонии в середине июня 1940 г., как чисто местных социалистических революций. На самом деле решающее воздействие на дальнейший ход политических событий оказывали директивы сталинского руководства, которые усердно претворялись в жизнь чрезвычайными уполномоченными – В. Деканозовым, В. Вышинским и А. Ждановым. Они не только определяли состав народных правительств, но и наметили в неимоверно сжатые сроки характер выборов в парламенты трех республик, механизм включения трех государств в состав Советского Союза в качестве союзных республик»[720].
Иное мнение об этих событиях высказал руководитель бывшей коммунистической партии Литвы М. М. Бурокявичюс. Он заявил в середине 1990 г., что с 1935 г. в стране начала складываться революционная ситуация. В первой половине 1940 г. она полностью созрела. Когда в середине июня 1940 г. было создано Народное правительство во главе с Ю. Палецкисом, мирным путем началась политическая революция. Бурокявичюс считает, что она была социалистической по содержанию и одновременно антифашистской, антигитлеровской, а по форме – народной[721].
М. М. Бурокявичюс также считает «странными» упреки в том, что выборы в июле 1940 г. «в Литве проводились в то время, когда в ней были дислоцированы по договору части Красной Армии». И далее он приводит пример с ФРГ, где после войны выборы проводились в условиях, когда на ее территории были размещены войска США, Великобритании и Франции. «Но мы не говорим, что выборы там недействительны, – утверждает автор. – Так почему такое негативное отношение к выборам в Народный сейм Литвы в 1940 году?»[722]
Из приведенного высказывания следует, что М. М. Бурокявичюс не отрицает, что выборы проходили в условиях пребывания Красной Армии в республике. Он лишь считает «странным» утверждение об их недемократическом характере. Конечно, вывод М. М. Бурокявичюса выглядел бы более убедительно, если бы он использовал фактические аргументы о положении в своей республике, а не метод сравнения с выборами, проводившимися в оккупированной Западной Германии. К сведению М. М. Бурокявичюса, власти как западных союзников, так и Советского Союза на основе Потсдамских решений довольно активно вмешивались в политическую жизнь оккупированной Германии, включая и организацию выборов. Это делалось с целью воспрепятствовать профашистским элементам прийти к власти.
А какую же цель преследовали органы советской власти, непосредственно или косвенно вмешиваясь в избирательную кампанию неоккупированной, как считает М. М. Бурокявичюс, Литвы?
Наибольшую сложность вызывает оценка вхождения Прибалтийских республик в состав СССР. Литвинов в ноте, переданной Шуленбургу, о потере самостоятельности малыми государствами, имея в виду Чехословакию, писал: «Трудно допустить, чтобы какой-либо народ добровольно соглашался на уничтожение своей самостоятельности и свое включение в состав другого государства, а тем более такой народ, который сотни лет боролся за свою независимость и уже двадцать лет сохранял свое самостоятельное существование»[723]. Эти слова, сказанные применительно к Чехословакии, могут относиться и к странам Прибалтики, присоединение которых к СССР было осуществлено почти одновременно с вхождением в состав Советского Союза Западной Украины и Западной Белоруссии. Однако следует учитывать и принципиальное различие при этом: вышеназванные территории являлись как бы частями Украины и Белоруссии, поэтому их присоединение к единокровным братьям в Советском Союзе по замыслу, но не по методам осуществления воспринималось в сложившихся условиях как естественное. Статус Латвии, Литвы и Эстонии был совершенно иной – они являлись суверенными государствами, хотя и входившими в свое время в состав царской России, и потеря своей независимости была воспринята ими весьма болезненно.
Первый секретарь ЦК КПЗ В. Вяляс имел основание на XVI пленуме ЦК компартии Эстонии 7 декабря 1989 г. заявить: «Давайте называть вещи своими именами. Верховный Совет ЭССР заявил 12 ноября, что вступление Эстонии в состав СССР в 1940 году не отражало свободного волеизъявления эстонского народа. И эстонский народ всегда осознавал это, знали это и члены Государственной думы, принявшие в 1940 году решение… То, что каждый народ желает жить в условиях своей государственности, является столь неоспоримой, элементарной истиной, что для ее выяснения бессмысленно проводить съезды и референдумы»[724].
