В 1774 г. вступил на престол султан Абдул-Гамид, по кончине брата своего, Мустафы; государь малодушный, предававшийся неге, только именовавшийся повелителем турок, ибо вся власть была в руках сестры его и верховного визиря Махмет-Мусун-заде. Театр войны переместился в Болгарию. Расположив лагерь свой в горах, визирь, избегавший генерального сражения, вывел против пятидесяти тысяч россиян двухсоттысячное войско. Когда часть его армии выступила из укреплений, Румянцев с несколькими отрядами обошел турецкий стан, ворвался во фланг, овладел многими орудиями, всем обозом. В это время Каменский, по распоряжению главнокомандующего, отрезал визирю всякое сообщение с Адрианополем, запер его в собственном лагере. Страх обуял турок: они вышли из повиновения и рассеялись во множестве. Визирь заговорил о мире и согласился на все условия, предписанные ему победителем.
Кючук-Кайнарджийский договор от 10 июля давал крымским татарам независимость; России – Азов с его областью, Керчь и Еникале в Крыму, Кинбурн в устье Днепра и степь между этой рекой и Бугом, свободное плавание по Черному морю и через Дарданеллы до самого Константинополя, четыре миллиона пятьсот тысяч рублей за военные издержки.
Велики были заслуги Румянцева перед Отечеством, но и награды, полученные им от справедливой монархини, соответствовали оным. Екатерина, в день торжества 10 июля, по случаю заключения мира 1775 г., пожаловала графу Петру Александровичу: 1) именование Задунайского, для прославления его опасного перехода через Дунай; 2) грамоту с прописанием побед его; 3) за разумное полководство – алмазами украшенный фельдмаршальский жезл; 4) за храбрые предприятия – шпагу, алмазами обложенную; 5) за победы – лавровый венок; 6) за заключение мира – масличную ветвь[142]; 7) в знак монаршего благоволения – крест и звезду ордена Св. апостола Андрея Первозванного, осыпанные алмазами; 8) в честь полководца и для поощрения примером его потомства – медаль с его изображением; 9) для увеселения его – деревню в пять тысяч душ в Белоруссии; 10) на построение дома – сто тысяч рублей из Кабинета; 11) для стола – серебряный сервиз; 12) на убранство дома – картины.
Мало того, Екатерина умела и наградам своим придавать оттенки для возвышения заслуг и самой благодарности. В списке удостоенных 10 июля монаршего благоволения первое место занимал по старшинству князь Александр Михайлович Голицын, второе – Румянцев, но государыня хотела отличить последнего перед первым и собственной рукой добавила к его титулу слово господин, между тем как Голицын именован был просто генерал-фельдмаршалом! Она желала, чтобы Задунайский, по примеру римских полководцев, имел въезд в столицу через триумфальные ворота на колеснице. Скромный герой, привыкший к лагерной жизни, отказался от почестей и еще более явил себя великим в глазах соотечественников! Малороссия снова поступила под начальство его, оттуда Румянцев вызван был в С.-Петербург (1776) для сопровождения наследника престола в Берлин по случаю намечавшегося бракосочетания его с племянницей короля Прусского, принцессой Виртембергской[143].
«Приветствую победителя оттоманов, – сказал Фридрих Великий Румянцеву, когда фельдмаршал склонил перед ним победоносное чело свое. – Я нахожу великое сходство между вами и генералом моим, Винтерфельдом». – «Государь! – отвечал Румянцев. – Для меня весьма лестно было бы хоть немного походить на генерала, столь славно служившего Фридриху». – «Нет, – возразил король, – вы не этим должны гордиться, а победами вашими, которые передадут имя Румянцева позднейшему потомству». Уважая достоинства российского полководца, король приказал военному штабу своему явиться к Румянцеву с почтением, с поздравлениями; наградил его орденом Черного орла; собрав весь гарнизон в Потсдаме, назвал примерным Кагульское сражение, которым сам предводительствовал[144].
Орден Черного орла
Орден Черного орла – высшая награда Пруссии – был учрежден королем Фридрихом I в 1701 г.
Согласно уставу ордена, его гроссмейстером был король, принцы становились его кавалерами при рождении. Прусским подданным орден вручался за высшие военные и гражданские заслуги; им также награждались иностранные монархи и высшие сановники.
В Берлинской академии наук славный Формей произнес речь, в коей, восхваляя добродетели наследника престола российского, коснулся и Румянцева: «Да будет великая и процветающая империя, предназначенная вашему высочеству, – сказал он, – всегда опираться на столбы столь же прочные, каковые и ныне поддерживают ее. Да первенствуют всегда в советах ваших министры, в армиях – полководцы, одинаково любимые Минервой и Марсом. Да будет герой этот (здесь я невольным образом предаюсь восторгу, ощущаемому мною при виде великого Румянцева) еще долгое время ангелом-хранителем России! Распространив ужас своего победоносного оружия за Дунаем, он ныне украшает берега Шпрее доблестями не менее славными, вызывающими удивление. Но чтобы достойно возвеличить мужа, который с храбростью Ахиллеса соединяет добродетели Энея, надобно вызвать тени Гомера и Вергилия: голос мой для сего недостаточен». Здесь до́лжно добавить, что в том собрании Румянцев сидел подле короля, тогда как два принца Брауншвейгские и три Виртембергские стояли[145].
Бенжамен Патерсен. Марсово поле и Румянцевский обелиск.
1806 г.
В 1798 г. Павел I издал указ о сооружении в Петербурге обелиска в честь побед недавно скончавшегося фельдмаршала П. А. Румянцева. Монумент по проекту Винченцо (Викентия Францевича) Бренна изначально был установлен на Марсовом поле, а затем, при Александре I, его перенесли на Васильевский остров и установили на бывшем плацу между Академией художеств и Меншиковским дворцом.
Возвратясь в отечество, граф Петр Александрович вступил по-прежнему в управление Малороссией. В то время Потемкин, бывший в Турецкую вой-ну под начальством его, был первым лицом в государстве, могуществом своим превосходя всех своих предшественников. Благоволение императрицы к кагульскому победителю не изменилось: она соорудила в его честь обелиск в Царском Селе, наградила Румянцева орденом Св. Владимира 1-й степени в день учреждения оного (1782), пожаловала его в подполковники Конной гвардии (1784), наименовала главнокомандующим Украинской армией, выставленной против турок в 1787 г. Но вместе с тем Задунайский был уже второстепенным предводителем: Потемкин стал главным.
Когда Екатерина предприняла путешествие в Тавриду, Румянцев встретил императрицу на границе малороссийской и присоединился к особам, сопровождавшим ее. «На лице этого знаменитого воина, – пишет очевидец, граф Сегюр, – изображались отличительные черты его характера, смесь скромности и вместе с тем гордого благородства, которое всегда украшает истинное достоинство; внутренняя печаль и досада, чувствуемые им от предпочтения, оказываемого Потемкину, омрачали величественное чело его. Он открыто изъявлял неудовольствие, в то время как другие царедворцы тайно старались вредить любимцу счастья, который, по званию президента Военной коллегии и первого министра, представлял к наградам только одних своих подчиненных, строил великолепные здания во вверенном ему наместничестве, новой красивой одеждой придавал блеск армии своей, тогда как воины Румянцева носили ветхие мундиры, офицеры не получали повышений, казенные работы приостановились в Украине».
Вражда эта в том же году, по-видимому, прекратилась. Потемкин, по открытии военных действий, написал Задунайскому письмо, называл себя учеником его, испрашивал советов или, лучше сказать, повелений своего наставника.
Когда Таврический осаждал Очаков (1788), Румянцев, оставаясь в Украине, быстро вводил войска в Молдавию, но, предвидя, что соперник его будет преграждать ему дорогу на ратном поле, сказался больным ногами, сдал армию Потемкину, который присоединил ее к своей.
Удалясь в 1789 г. близ Киева в мирное уединение, занимаясь сельским хозяйством, победитель турок ласково беседовал со своими поселянами, воспоминал в кругу отставных воинов о днях прошлой славы. Любя чтение, даже в шуме военных бурь он посвящал тогда оному большую часть дня. «Вот мои учителя», – говорил Румянцев, указывая на книги. Нередко, в простой одежде, сидя на пне, удил он рыбу. Однажды любопытные посетители, приехавшие взглянуть на героя кагульского, не могли отличить его от других. «Вот он, – сказал им ласково Румянцев. – Наше дело города пленять, да и рыбку ловить». В доме его, богато убранном, были и дубовые стулья. «Если великолепные комнаты, – говорил он своим приближенным, – внушат мне мысль, что я выше кого-либо из вас, то пусть эти простые стулья напоминают, что я такой же человек, как и вы».
