А потом звонили из райкома. Требовали тоже поторопиться с самыми решительными мерами. И ни в коем случае не покрывать дебошира и пьяницу.
Весь день она не находила себе места. После работы собрала комитетчиков. Те пожимали плечами. А узнав мнение директора, сказали: придется исключить.
Неужели, думала она, и в самом деле придется? Надо немедленно увидеться с Алексеем.
Пошла к Драчуку. Насвистывая, он протирал мокрой тряпкой запыленные стекла, капот машины. На приветствие не ответил.
— Не подбросишь?
Проводя по фаре несколько раз тряпкой, он нехотя разогнулся.
— К нему, что ль?
— К нему.
Ехали молча. Татьяна смотрела в сумеречную даль, и ей становилось жутковато. Ей подумалось: здесь, в этой неуютной степи, может совсем потеряться он.
Драчук оглядывался вперед. Небо начинало чернеть.
Лучи от фар встречных автомашин, как шпаги, вспарывал темноту. Сюпь гудела затухающим гулом.
— Скажи, Николай, — спросила она наконец, — он тебя, правда, первый ударил?
— Чего? — не понял Драчук.
— Он ударил тебя?
— А, ерунда.
— Выходит, не ерунда, если ударил.
— Коли хочешь, можно что угодно не ерундой обернуть.
— Промежду прочим, кому до этого дело? В харчевне я все уладил, и за посуду внес, что надо. Хватит, из мухи слона…
Драчук повернул машину с дороги. Показался черный прямоугольник вагончика, весенне-осенняя резиденция трактористов.
В вагончике было тепло. Пахло бензином и старой, немного подопревшей соломой. Засветив фонарик, Алексей по-хозяйски захлопотал. Достал откуда-то сахар, хлеб. Из закопченного чайника разлил по кружкам ароматный чли.
Пока Татьяна отхлебывала из споен дымящейся кружки, выкладывал бригадные новости.
— Знаешь, — разговорился он, — вчера и сегодня, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, мотор, как зверь, работал.
Теперь смогу в «самоволку» каждый вечер. Хочешь?
— У меня завтра комитет, — прервала его Татьяна.
— Ну зачем так часто?
— Скажи, это было не так, как говорят?
— Почти так.
На комитете, вопреки опасениям Алексея, царила атмосфера непринужденности. Несмотря на требования секретаря говорить по одному, не вставлять замечании, не бросать реплик, ребята невообразимо шумели. Галдеж поднялся особенно после выступления молоденького парнишки, инструктора райкома комсомола.
Взяв слово, инструктор выразил сожаление, что некоторые не понимают всей пагубности проступка комсомольца Китова. При рассмотрении подобных персональных дел, многозначительно подчеркнул он, требуется особенная принципиальность и непреклонность. Злостная выходка Китова сводит-де ка нет заслуги всей организации.
Он говорил и говорил. Члены комитета нетерепеливо ерзали на стульях.
Алексей сидел, уперев в колени бугристые ладони. Глядел прямо перед собой. Он никогда не видел таким бледным Танюшкиного лица. Временами их взгляды встречались.
Его и Драчука несколько раз спрашивали об обстоятельствах злополучной драки. Алексей молчал. Драчук отвечал неохотно. Когда все выговорились, решили поставить вопрос на голосование. Вмиг воцарилась тишина. Ее нарушил комсорг.
— Кто за то, чтобы Китову объявить…
— Простите, — перебил инструктор. — Насколько помнится, предложение об исключении внесено первым?
Тишина стала такой, что слышалось тиканье наручных часов. Татьяна обвела ребят несмелым взглядом.
— Кто за то, чтобы исключить?
Никто не шелохнулся. Тишина казалась абсолютной.
— Кто за выговор?.. — словно боясь, что снова прервут, выдохнула Танюшка.
Руки взметнулись.
— Заседание окончено, — прикрыв липкими ладошками глаза, она побежала за дверь. Алексей выпрямился, встал и. не сказав ни слова, последовал за ней…
И пошли они берегом реки. Медленно, молча, глотая надвигающуюся ночь, как вкусную воду. А кругом затухающим гулом волновалась весна. И трава пугалась у них под ногами. И мир обоим казался таким удивительным…
* * *
Незнакомец выпрямился, привстал с камня, глядя в тихо темнеющую даль, где речка пряталась в зарослях ивняка. Он смотрел на берег и видел тихо идущих в обнимку — себя и Тянюшку. Да, да, это она: белая кофточка с глубоким вырезом па груди, туго уложенные на голове косы.
А это — вельветовая куртка, кирзовые сапоги, помятый картуз в руках он, Лешка — чуть не закричал что есть духу незнакомец. В этот миг раздался детский голос:
— Пошли домой, Драчук!
Незнакомец тяжело опустился на уже холодный камень.
…Что же было потом?
Их всюду видели вместе. Совхозный поселок хорошел, разрастался новыми постройками. Из бараков-общежитий люди переселялись в добротные домики.
Как-то строительная бригада делала прикидку нового дома. Бригадир, зайдя к Алексею, сказал:
— Не подкинешь, Леш, на своем тракторишке щебенку под фундамент? — и, хитро прищурясь, добавил: — Может статься, на новоселье в тот дом пригласить. Заодно и свадьбу сочиним.
Карьер от поселка недалече. Алексей подогнал трактор с прицепом. Грузчиков не было. Взял лопату и сам стал набрасывать дробленый камень.
Намек бригадира не выходил из головы. А что, если правда свадьба? Работал лопатой все быстрей и быстрей.
Когда почувствовал, что руки не подчиняются, бросил ее в прицеп и, шумно дыша, опустился на камень.
Обыкновенный большой валун. В карьере таких великое множество. Их постепенно вывозят.
Немного погодя Алексей поднялся, подошел к своему «ДТ», отыскал молоток и, возвратившись, стал что-то выстукивать на камне. Искры брызгами сыпались во все стороны.
Слова бригадира сбылись. Алексею и Татьяне предложили вселиться в новенький дом. На новоселье один из гостей, поднимая стакан, сказал:
— Дому стоять вечно. Фундамент держится на Татьяне…
Это был Николай Драчук, шофер строительной бригады.
Гости, разумеется, не поняли его намека. Татьяна, хотя и залилась краской, тоже ничего не поняла. Буква «Т» оставалась тайной.
Между Китовым и Драчуком установились приятельские отношения. Николай еще ранее женился на Танюшкиной подруге, тоже медсестре. Звали ее Наташей. В свободное время молодые собирались вместе. На курултай, как любил выражаться Драчук, утверждавший, что это самое емкое и красивое казахское слово, означающее одновременно и деловой разговор и пиршество.
Все было хорошо. И ни Алексей, ни Татьяна не могли тогда предположить, какую роковую роль сыграет Николай в их жизни.
Близилась весна, а трактор Алексея стоял на приколе.
Сам он не находил себе места. Позарез нужны были запчасти. Все попытки достать их оказались тщетными. Объездил соседние совхозы, смотался в область — безрезультатно.
В это время к нему заглянул Драчук. Как бы между прочим спросил:
— Сколько ты, Леха, без работы маешься?
— Вечность, — не скрывая досады, сказал Алексей.
— И долго лодыря валять думаешь?
Алексей в сердцах выругался.
— Могу пособить, — сказал Драчук. — Ребятишки к соседям вечером едут. Туда, говорят, две машины комплектов подбросили. Если хочешь…
Прошли сев, уборка. Потом взмет зяби. Алексей работал, как черт. Танюшке нахваливал безотказного коня.
Но о ночном вояже в соседний совхоз не вспоминал.
Втайне же он считал своим долгом рассказать ей об этом вояже. Как-то, сидя за обедом, решился. Но она его опередила. Подойдя, обняла за плечи и сказала ту же фразу, с которой он собирался заговорить:
— Ты ничего не знаешь, Алеша?..
Он повел плечами.
— Не догадываешься? — она взяла его руку и прижала ее к животу.
— Танюшка! — Алексей вскочил и, стиснув ее лицо большими ладонями, покрыл его поцелуями.
До конца дня он носился выше седьмого неба. Сидя за рычагами трактора, гадал, кто будет: сын или дочь. Подсчитывал, когда: в мае или июне. И как назовут. И что он подарит Танюшке…
Трактор был послушней ягненка. Жирные пласты земли ложились один за другим, подминая под себя золотую стерню только что скошенного хлеба. Алексею казалось, его взмыленный «ДТ» не грохочет, как всегда, а поет. Поет мотор. Поет степь. Поет небо…
С нетерпением дожидаясь окончания дня, он неожиданно увидел машину Драчука. Она шла навстречу прямо но полю. Подъехал Драчук, резко затормозил.
— Знатному пахарю — салют!
— Здорово! — приглушив мотор, ответил Алексей.
Последнее время он редко видел Николая.
— Будь готов, трудяга. Вечером заедем. Дельце есть.
— Валяйте, — безотчетно бросил Алексеи и дал газ.
Трактор застрочил, как пулемет. Машина Драчука скрылась в облаке пыли.
К концу дня Алексей вспомнил об этой встрече. Чтобы она означала? Николай давно стал непонятным и неуловимым. Алексей не раз слыхивал, что он замешан в каких-то неблаговидных делах. Наташа, его жена, была часто расстроена, задумчива, неразговорчива.
