Андреевича Корякова.
Во исполнение постановления Совмина СССР министр судостроительной промышленности и главком ВМФ передали все служебные помещения Большого Меншиковского дворца, включая квартиры, в распоряжение филиала НИИ-400, куда въехали: 99 человек из состава ОТБ НТК ВМФ (в том числе 13 дипломированных инженеров и техников); 30 человек интернированных немецких специалистов, среди которых 4 доктора наук (Э. Любке, Ф. Гутше, Э. Клемке, Ф. Макбах), 8 дипломированных инженеров, а также инженеры и техники — члены их семей.
В ведение филиала передавались: трофейная (некомплектная) материальная часть инголиновой торпеды: резервуарная часть, турбинный двигатель, кормовые и хвостовые части; а также трофейная техническая документация.
Что же такое инголиновая торпеда? В 1939 г. фирма «Вальтер» в Киле начала опыты по использованию перекиси водорода (инголина) как окислителя в торпедных турбинных двигателях. Для изготовления опытных торпед в городе Аренсбурге под Гамбургом фирма создала опытное производство. Было построено несколько типов опытных и малосерийных перекисных торпед. Так, торпеда Stein Barsh («Каменный окунь») при скорости хода 45 узлов имела дальность хода 8 км и была практически бесследной в отличие от обычных парогазовых торпед. Немцы выпустили малую серию в 100 торпед Stein Barsh, которые, предположительно, использовались в боевых действиях.
Ту же скорость и дальности имела торпеда Stein Butte («Каменная камбала»), ее также выпустили серией в 100 штук.
Наиболее мощной была торпеда Stein Wal («Каменный кит»). Ее турбина развивала мощность 500 л.с. при общем весе торпеды 1801 кг. Вес боевой части составлял 300 кг, максимальная скорость 45 узлов, а дальность хода 22 км.
Инголиновые (перекисные) торпеды наряду с блестящими тактико-техническими данными обладали и серьезным недостатком — пожароопасностью. Командиры германских подводных лодок, на которые поставлялись опытные партии таких торпед, брали их крайне неохотно. Малейший разброс по времени в подаче основных компонентов топлива в камеру сгорания мог привести к тепловому взрыву, а малейшая утечка перекиси водорода внутрь или наружу корпуса торпеды или в отсек подводной лодки могла привести к пожару. Соприкосновение ее с органическими веществами (маслом, краской, обычной резиной) и некоторыми металлами (свинцом, углеродистой сталью) приводило к почти мгновенному возгоранию.
Кроме того, маловодная перекись водорода разлагается, что сопровождается выделением атомарного кислорода и тепла, а это, в свою очередь, при повышении концентрации паров перекиси водорода значительно повышает не только ее пожароопасность, но и взрывоопасность, особенно в замкнутых объемах.
Решением этих задач и занялись германские и советские ученые в Меншиковском дворце.
Немцы, работавшие в Ораниенбауме (Ломоносове), не имели официального статуса — то ли пленные, то ли наемные специалисты. С одной стороны, семейные специалисты получили отдельные квартиры в крыльях Большого Меншиковского дворца. Оклады немцев были существенно выше, чем аналогичных отечественных специалистов. Так, чертежницы получали 1500 рублей, а оклады дипломированных специалистов и докторов наук достигали 5–8 тысяч рублей. Молодые же советские специалисты, работавшие в филиале, получали лишь койку в общежитии. Оклад их составлял 890 рублей. Сам советский директор филиала «сидел» на ставке 3000 рублей, а главный инженер Кокряков получал «персональный» оклад 3300 рублей.
Но, с другой стороны, немецким специалистам и членам их семей выйти с территории Большого дворца можно было, лишь отметившись в вахтенном журнале на проходной, а при возвращении обязательно отметиться там же. В Ленинград же немцы могли поехать только в сопровождении переводчика, которых в филиале было трое: две военных (старшие лейтенанты) и одна женщина из гражданских.
Ветеран филиала НИИ-400 Ю.Н. Калинин писал: «Филиальские немцы были работниками высочайшей дисциплины и работоспособности. Чтобы опоздать на рабочее место хотя бы на минуту — это было исключено просто по определению. В течение рабочего дня они работали методично, усидчиво и квалифицированно. Зато после звонка они на службе ни минуты не задерживались. Всякие сверхурочные или авральные работы, какой-либо остервенелый российский энтузиазм им были просто чужды. Они брали тем, что умели плотно использовать нормальное служебное время — успевали, не торопясь. Затяжные перекуры, бесконечные разговоры на внеслужебные темы и вообще всякая волынка порученного дела для них казались немыслимыми…
Но к своему свободному времени они относились свято. Умели и отдохнуть, и развлечься. Многие обожали игру в преферанс, засиживались до часа, до двух ночи. Некоторые увлекались шахматами, любили ходить на городской стадион поболеть за местную команду, в которой играло несколько представителей филиала. Бывало даже, сопровождали выездные матчи в Ропшу, Ижору, Гатчину. Для этого, помимо сопровождающего, филиал выделял им грузовую машину с сиденьями в крытом брезентом кузове…
Много внимания немцы уделяли детям. Возили их в цирк, устраивали разные национальные игры в обширном дворе Большого дворца.
Для детей младшего школьного возраста в Парковской школе (здание Картинного дома великого князя Петра Федоровича) был организован спецкласс, которым руководила Александра Алексеевна Дедова. С ее слов, немецкие дети были не в пример нашим генетически дисциплинированны, аккуратны и учились только на “отлично”. Русским языком овладели молниеносно. Но, как и взрослые, любили ставить свою учительницу в тупик вопросами: “А почему за одинаковую работу моему папе платят в пять раз больше, чем вашим?”, “Кто на самом деле первым начал прошедшую войну?”, “А есть ли на самом деле Бог?” и так далее, и тому подобное.
В остальном были дети как дети: шаловливые, шумные на переменках, но всегда помнили свое. На замечание учительницы: “Левис, не балуй!” — мальчишка немедленно ее поправлял: “Я не Левис, а фон Левис!”
Отец этого мальчика был довольно интересный человек.
По рассказу одного из старейших работников филиала Петрова А.А., когда фон Левис стал собираться обратно в Германию, то стал приготавливать к отправке и какой-то допотопный, лубочно раскрашенный шкаф.
— Зачем тебе эта рухлядь? — спросил Петров.
— Знаешь, это фамильная ценность с 1600 (какого-то…) года. Я, когда сюда выезжал, поставил два условия: со мной поедут этот шкаф и семья!..
Когда в споре с фон Левисом кто-то сказал:
— Зато у вас на Западе есть безработица!
Он немедленно отреагировал:
— Пока вы много делаете это (он пнул ногой в лежащую на козлах [советскую. — А.Ш.] торпеду) у вас, конечно, безработицы не будет!» [137]
Плодом совместных усилий германских и советских специалистов стала дальноходная бесследная торпеда ДБТ с турбинным двигателем. Естественно, при ее создании был использован опыт производства германских инголиновых торпед.
Рабочую документацию на изготовление торпеды ДБТ выпускал филиал, изготавливалась торпеда на алма-атинском машиностроительном заводе им. С.М. Кирова, а испытание ее традиционно проходили на полигоне феодосийского завода «Гидроприбор» (полигон № 232).
На полигоне создали целый комплекс для испытаний новых торпед. Рядом со старым цехом подготовки и сборки парогазовых торпед был пристроен мощный бокс для проведения тормозных испытаний торпедной энергосиловой установки. Рядом, на береговом склоне, врыли бетонированное хранилище запасов маловодной перекиси водорода с системой безопасного наблюдения за ней.
Для проведения натурных испытаний в Двуякорной бухте построили буксируемый плашкоут с опускаемой пусковой установкой, обеспечивавшей стрельбу торпедами методом самовыхода.
Испытания на полигоне № 232 начались
