Из боевого приказа на поход: «…Подводной лодки Л-3 занять позицию в районе Утэ и после двухдневной разведки на себя выставить минное заграждение на фарватере Утэ. Затем перейти в район, ограниченный параллелью Виндава-Нидден и меридианом 20 градусов 30 минут, где выставить минное заграждение на подходах к Мемелю и на установленных фарватерах противника, после чего оставаться в том же районе для уничтожения транспортов и военных кораблей противника…»
Начало похода было весьма неудачным. Уже при форсировании Финского залива «Фрунзенец» подсёк мину. Раздался оглушительный взрыв прямо под подводной лодкой. Но, наверное, всё же силён русский бог, каким-то чудом Л-3 не получила повреждений и смогла продолжить свой путь.
Из журнала боевых действий Л-3:
«…2.11, произведя разведку на себя, в 14.15 командир начал минную постановку, которую закончил в 14.23. Выставлено 10 мин. В 22.10 в направлении выставленного минного заграждения слышен сильный взрыв.
3.11 в 08.48 обнаружили 6 тральщиков типа „Фритьоф“, производящих траление в том же районе.
5.11 в 12.18 начали и в 12.21 окончили минную постановку, выставив 7 мин, в районе, где постоянно наблюдались дозорные корабли противника и работа их звукоподводной связи.
6.11 при всплытии вокруг подводной лодки обнаружено много огней, а на курсовом угле 15 градусов левого борта миноносец. В 00.07 с приходом его на угол упреждения 10 градусов с дистанции 4,5 кабельтова произвели 2-торпедный залп. Торпеды в цель не попали, однако через 1 минуту 20 секунд по пеленгу залпа был слышен взрыв, причину которого установить не удалось.
12.11 получено радиодонесение о возвращении в базу.
13.11 в 12.30 обнаружен караван из 4 транспортов… в охранении тральщиков… Начали маневрирование для выхода в атаку на двухтрубный транспорт. Шумы целей сливались, и поэтому акустик давал пеленга с ошибкой. Командир решил подвсплыть с глубины 10,5 метра, безопасной от таранного удара, на перископную 9,5 метра. Через 1 минуту командир определил, что акустик даёт пеленг с ошибкой на 5 градусов. Одновременно увидел в перископ заклёпки корпуса другого корабля. Только успел перископ опуститься на полметра, как последовал сильный удар, из-за которого подводная лодка получила крен до 20 градусов правого борта. Капитан 2-го ранга Грищенко получил ушиб головы и на 15–20 секунд потерял сознание…»
А вот описание происшедшего в изложении самого командира Л-3:
«Рано утром решаю поставить последнюю минную банку и начать движение к Либаве. Но вдруг раздаётся сигнал торпедной атаки. Вахтенный офицер Луганский обнаружил конвой, идущий курсом на юг. Заняв своё место у перископа в боевой рубке, выхожу в атаку. Избираю объектом один из самых больших транспортов. Расстояние до цели примерно четыре мили. Море — полный штиль. От низкой температуры воздуха над морем стелются полосы тумана. Видимость быстро ухудшается, и вскоре цели уже не видно.
Решаю маневрировать по данным гидроакустика. Пеленги на шумящие цели — корабли, Жеведь (акустик Л-3. — В.Ш.) обычно даёт с точностью до градуса. Для атаки этого вполне достаточно. Вначале всё шло хорошо, но на боевом курсе акустик доложил: „Трудно пеленговать“. Л-3, видимо, попала в середину конвоя — со всех сторон шумы, маскирующие основной объект атаки.
Чтобы не попасть под таран, приказываю боцману Настюхину: держать глубину 15 метров. Это обеспечивает безопасность от таранного удара транспортом средних размеров и в то же время даёт возможность наблюдать в перископ.
Приняв дополнительно в цистерну две тонны воды, Крастелев придаёт лодке отрицательную плавучесть.
— Аппараты, товсь! — даю команду в носовой отсек.
Поднимаю перископ, чтобы уточнить пеленг залпам, — нос вражеского корабля настолько близок, что хорошо видны аккуратно зачеканенные заклёпки на форштевне!
Не успеваю опустить перископ, как по нему происходит таранный удар. Транспорт проходит над лодкой. Эти три десятка секунд я лежу на палубе боевой рубки без сознания, с пробитой перископом головой. Очнувшись, слышу голос Коновалова из центрального поста:
— Товарищ командир! Что с вами? Почему вы не отвечаете?
Погружение Л-3 после таранного удара транспорта удалось задержать на глубине 42 метра. Принцип Крастелева — плавать с отрицательной плавучестью — себя оправдал. Мы были спасены от неминуемой гибели. Если бы Крастелев не принял дополнительно две тонны воды, то Л-3 не ушла бы так легко на глубину после таранного удара, а боевая рубка вместе с командиром была бы полностью снесена за борт.
На наше счастье, конвой нас не обнаружил. В отсеке мне оказали медицинскую помощь. Отлежавшись на грунте, приступили к постановке мин. Последние мины мы поставили к северу от Либавы, на прибрежном фарватере врага…»
«…С 13.30 до 13.04 поставили минную банку из 3 мин. После всплытия в надводное положение было обнаружено: тумба ограждения перископа наклонена на правый борт на 30 градусов. Командирский перископ согнут вправо на 90 градусов и развёрнут в корму на 135 градусов. Зенитный перископ не работает. Антенны левого борта сорваны и держатся отвесом на рубке, правого борта — вынесены наружу. В 20.05 по пеленгу 156 градусов в дистанции 5 кабельтовых обнаружили подводную лодку типа „Щ“ в надводном положении. Обе подводные лодки погрузились.
14.11 в 18.57 — всплыли в надводное положение. Шторм. Ветер 10–11 баллов, море 9–10 баллов, пасмурно. Ввиду попадания воды через рубочный люк в центральный пост пришлось идти с задраенным люком….
15.11 в 02.25 — начали форсирование Финского залива, во время которого дважды задевали за минрепы.
18.11 в 12.20 в сопровождении катеров МО вошли в бухту Лавенсари, где ошвартовались к пирсу».
Как не вспомнить здесь стихотворение поэта-подводника Алексея Лебедева, погибшего в походе к полуострову Ханко на Л-2:
Когда мы подвели итог тоннажу
Потопленных за месяц кораблей,
Когда, пройдя три линии барражей
Гектары миннобоновых полей,
Мы всплыли вверх, — нам показалось странно
Так близко снова видеть светлый мир,
Костёр зари над берегом туманным,
Идущий в гавань портовой буксир.
Небритые, пропахшие соляром,
В тельняшках, что зараз не застирать,
Мы твёрдо знали, что врагам задаром
Не удалось в морях у нас гулять.
А лодка шла, последний створ минуя,
Поход окончен, и фарватер чист,
И в этот миг гармонику губную
Поднёс к сухим губам своим радист.
И пели звонко голоса металла.
О том, чем каждый счастлив был и горд:
Мелодию «Интернационала»
Играл радист. Так мы входили в порт.
Именно так возвращалась с моря израненная, но непобеждённая Л-3. Итак, позади у «Фрунзенца» остался ещё один тяжелейший поход. Пока подводники переводили дух и приходили в себя от пережитого, в штабах анализировали результаты их деятельности. Действия Грищенко были признаны грамотными и правильными, даже, казалось бы, его неудачная торпедная атака, закончившаяся сломанным перископом, была признана исключительно полезной, так как ею впервые в подводной войне на Балтике была доказана возможность бесперископной атаки по данным приборов гидроакустики. При этом отмечалось лишь то, что командиру для её успешного завершения следовало бы избрать несколько большую глубину погружения.
Из отчёта о боевой деятельности подводных лодок третьего эшелона: «…В 3-м эшелоне действовало 16 подводных лодок, потеряно 8. По данным разведотдела штаба КБФ и наблюдениям командира, на минах, выставленных Л-3 в районе Утэ, подорвался и затонул транспорт противника водоизмещением 4 тыс. т…»
Ну а как нашла отражение деятельность командира подводного минзага в официальных документах?
Из боевой характеристики капитана 2-го ранга Петра Грищенко за 1942 год: «…В 1942 г. товарищ Грищенко сделал два боевых похода в Балтийское море, длившихся в общей сложности 54 суток. Четыре раза с большой осторожностью и искусно, не обнаружив себя, форсировал Финский залив, преодолев все средства ПЛО противника. Пять раз подрывался на антенных минах, но повреждений не имел. В последнем походе после тарана без перископов привёл Л-3 в базу. Дисциплинирован, смел и решителен в бою, осторожен и расчётлив там, где необходимо. Занимаемой должности вполне соответствует. Достоин выдвижения на должность командира дивизиона подводных лодок среднего тоннажа…»
Казалось бы, что теперь-то у Грищенко всё будет хорошо. Командир дивизиона — это новая достойная ступень на служебной лестнице. Однако на эту должность Грищенко так и не назначили. Почему? Это одна из многих тайн, окружающих и по сей день судьбу выдающегося подводника. Зато состоялось другое назначение. Приказом наркома Кузнецова в феврале 1943 года Грищенко был назначен старшим офицером отдела подводного плавания Балтийского флота. Должность весьма почётная и важная, но, увы, самая что ни есть береговая. Почему надо было убирать опытнейшего командира корабля, остаётся неясным. Разумеется, что каким-то образом объяснить такое назначение вроде бы можно: кому как не ему, командиру с академическим образованием и огромным боевым опытом, заниматься планированием подводных операций? Всё это так, но ведь в то время не менее острым был и дефицит командиров такого уровня, как Пётр Грищенко, который к тому же и сам не хотел покидать подплав. И если командование флотом так дорожило им, как специалистом по организации и планированию подводной войны, то как объяснить тот факт, что буквально в сентябре того же года капитан 2-го ранга Грищенко был вообще переведён служить в разведотдел штаба флота, в котором и пробыл до самого конца войны. И это при том, что ни единого нарекания на него со стороны начальства не отмечают ни ветераны, служившие в то время бок о бок с командиром «Фрунзенца», ни скупые строки официальных документов, в том числе и личного дела Грищенко. Наоборот, все отзывы и все служебные характеристики самые прекрасные. Кому же и зачем надо было убрать в самый разгар боевых действий с действующего корабля самого талантливого из командиров-подводников, лишив тем самым наш флот не одной победы…
