Эту главу я посвящаю "следственной фантастике", наиболее выдающимся ее образцам, с которыми мне пришлось столкнуться в Холодногорске.
1. Отравители Каспийского моря
"Была темная бурная ночь. В горных ущельях бушевал ветер. Из черных туч лился дождь вместе со снегом. Гремел гром и блистали молнии. Под покровом этой темной бурной ночи мы крались к морю, чтобы совершить страшное преступление. В руках у нас были бутылки и кульки с ядом…"
Так писал дагестанский рыбак Егор Долженко под диктовку своего следователя. Приблизительно так же было написано и в протоколах с признаниями других рыбаков. Каждый из них признавался в том, что хотел отравить… Каспийское море.
"Признания" были, конечно, дикие. Некоторые из рыбаков, не желавшие их писать и подписывать на первых допросах, заявляли следователю:
— Да ведь это же чепуха. Нужны целые горы или реки яда, чтобы отравить Каспийское море. Разве это возможно?
Следователь невозмутимо отвечал:
— Для врагов народа возможно.
— Но откуда же мы смогли бы достать столько яду?
— От немецких фашистов…
По "делу" отравителей Каспийского моря было арестовано 205 рыбаков и работников Дагестанского рыбтреста. Всем им предъявили стандартное обвинение, наспех состряпанное в краевом управлении НКВД:
"Завербован немецкой разведкой и получил от нее задание, путем отравления вод Каспийского моря и рыбы в них, совершить массовый террористический акт против значительной части населения СССР, потребляющего эту рыбу в пищу".
Обвиняемые, один за другим, "признавались" на "конвейере пыток". Следователи, ведшие их "дела", предвкушали получение орденов и премий и повышения в чинах.
Однако, раздача орденов и чинов не состоялась. У московских энкаведистов головы оказались трезвее, чем у северо-кавказских. Посланные в Москву приговоры по "делам" отравителей Каспийского моря были возвращены обратно на "переследствие". Вместе с ними Северо-кавказское управление НКВД получило из Москвы и приказ:
"Дело об отравителях Каспийского моря прекратить. Обвинения арестованных по этому делу переквалифицировать на вредительство и антисоветскую агитацию. Виновников допущенного перегиба со следственной работы снять, с наложением на них дисциплинарных взысканий".
Участь арестованных рыбаков от этого не улучшилась. На новых допросах новые следователи цинично говорили Егору Долженко:
— Что вам не все равно из какого моря рыбу ловить? Вместо Каспийского будете плавать по Белому. Государству рыбаки всюду нужны…
Жили в городе Пятигорске профессор с мировым именем и серый, малокультурный энкаведист в чине майора. Стремясь быстрее повысить свой чин, энкаведист попытался погубить профессора. Попытка удалась и профессор погиб.
Подробности этого грязного дела таковы:
Во многие страны мира Советский Союз вывозит знаменитую лечебную минеральную воду, называемую нарзаном. Источники ее находятся в городе-курорте Кисловодске, на Северном Кавказе. Главные из них два — в курортном парке, города. Первый известен еще с времен Лермонтова; второй открыт профессором Огильви незадолго до революции, но использование его началось уже в годы советской власти. Этот источник "доломитный нарзан" — по лечебным свойствам оказался лучше первого. Его вывели в Нарзанную галерею и прикрыли стеклянным колпаком на мраморном постаменте. Источнику было присвоено имя профессора Огильви, о чем для всеобщего сведения сообщала надпись, сделанная золотыми буквами на мраморе каптажа доломитного нарзана.
Профессор Огильви был директором пятигорского бальнеологического института и считался крупнейшим в Советском Союзе бальнеологом. Ряд его печатных трудов переведен за границей на английский, немецкий, французский и итальянский языки.
И вот, в 1937 году, этот ученый, — бальнеолог с мировым именем, — по приказу начальника северо-кавказского управления НКВД майора Булаха был арестован. Его обвинили в том, что он, будто бы, пытался совершить террористический акт против "знатных людей» СССР, лечащихся в Кисловодске и для этого отравил источник доломитного нарзана.
Учитывая то, что Огильви крупный ученый и осудить его, как рядового "врага народа", невозможно, Булах, во избежание недоразумений с Москвой, подвел под следственное "дело" бальнеолога солидный криминальный фундамент. "Делом Огильви" занимались лучшие и наиболее зверствующие следователи из отдела по борьбе с экономической контрреволюцией. Были тщательно подготовлены два десятка лжесвидетелей и несколько экспертов. В качестве неопровержимой улики умело использовали случайное и кратковременное загрязнение источника во время грозы…
— Все эти обвинения совершенная чепуха. Разве мог я решиться на отравление моего источника? Ведь он мне дороже родного сына, — со слезами на глазах говорил энкаведистам старый профессор.
— Бросьте сантиментальничать и признавайтесь, — требовали у него…
Повышение в чине и орден за это грязное "дело" Булах получить не успел. Его арестовали вскоре после осуждения профессора Огильви.
— Будешь ты признаваться или нет? — спросил следователь у подследственного, только что снятого теломехаником с "конвейера пыток".
— Буду, — еле выдавил из себя окровавленный человек.
— Сознаешься, что готовил террористическое покушение на жизнь начальника краевого управления НКВД, товарища Дагина?
— Сознаюсь…
Дальше допрос производился обычным порядком. Следователь писал, а обвиняемый в террористическом покушении работник комитета заготовок, латыш Симсон-Земит переписывал и подписывал. После подписания им последнего протокола с признаниями его отправили обратно в камеру; обвиняемому предоставлялась возможность относительно спокойного ожидания того момента, когда от бренного тюремного бытия его освободит пуля энкаведиста.
Ждать пришлось около четырех месяцев. По прошествии этого времени Симсон-Земита вызвали ночью, но оказалось, что не на расстрел. Следователь встретил его в своем кабинете злобными, но несколько театральными выкриками и руганью:
— Ты что же это, гад, дурачить нас вздумал, так твою? Издеваться над нами захотел, перетак твою? Думаешь, что мы не сумеем тебя разоблачить?
Подследственный растерянно моргал глазами. Следователь ругался и спрашивал:
— Как ты мог покушаться на Дагина, если он тоже враг народа? Почему ты признался, что подготавливал против него террористический акт, когда он является главой вашей шайки террористов? Хотел скрыть его следы? Отвести от него карающий меч советского правосудия?
— Ничего я не хотел, — дрожащим голосом возражал подследственный. — Вы требовали — я признавался, вы писали — я подписывал,
— Что?! Ах ты гад, антисоветская сволочь, вражеский недобиток! Ты теперь на меня клевещешь! Стараешься на мою голову свалить свою террористическую вину! — орал следователь…
После получасового потока криков и ругани он потребовал:
— Признавайся, что по заданию ныне арестованного Дагина ты замышлял убить, председателя краевого исполкома советов, товарища Пивоварова. Ну? Признаёшься или тебя еще раз на конвейере прокатить?
"Катать" Симсон-Земита на "конвейере пыток", однако, не понадобилось. Он "признался" быстро и охотно:
— Пивоваров, так Пивоваров. Чорт с вами признаюсь. Пишите…
Через три месяца повторилась подобная же история.
Следователь кричал, ругался и требовал от подследственного признаний в сообщничестве с террористом Пивоваровым, который до своего ареста, будто бы, пытался отравить секретаря краевого комитета ВКП(б) Евдокимова. Подследственный "признавался" и подписывал протоколы уже по привычке.
Когда арестовали и Евдокимова, Симсон-Земит впал в недоумение и растерянность.
— Кого же они теперь ко мне пришивать будут?
Подходящих для обвинений в терроре людей на воле, пожалуй, уже не осталось.
В конце концов обвинительное заключение по "делу" Симсон-Земита было составлено без точной квалификации его преступлений. В этой "обвиниловке" кратко и туманно констатировалось:
"Привлекающийся к суду по данному делу (имя-рек) покушался на жизнь ряда руководящих работников Северо-Кавказского края".
На суде Симсон-Земит вел себя с вызывающим нахальством и даже буйствовал. Он бросался с кулаками на председателя суда и прокурора и, удерживаемый стражей, кричал:
— Чего вы от меня хотите, сволочи? Тоже признаний в терроризме? Ладно. Признаюсь. Я на вашем конвейере пыток привык признаваться. Да, я террорист! Всех коммунистов стремился убить. И вас, сукиных сынов, тоже…
