Покойный Миклуха, следя за адмиралом и помня его наставления, выраженные в одном из приказов, что "полная темнота есть лучшая защита от миноносцев", не приказывал светить прожекторами и запретил стрелять из орудий, рассуждая, что своими 'двумя фонарями мы не только не защитимся от неприятеля, а напротив привлечем на себя его атаки.
И он был прав, так как мимо нас прошло несколько миноносцев и из них три совершенно близко за кормой, очевидно, не замечая нас, а направляясь к группе светившихся судов, лучи прожекторов коих нередко останавливались на своих же товарищах, освещая их к полному удобству врага.
Получив от командира категорическое приказание ни в коем случае без его команды не открывать огня и сообщив это распоряжение орудийной прислуге, я, измученный тяжелым днем боя, прилег тут же на мостике на ящик с сигнальными флагами и сразу же заснул, несмотря на несмолкаемую канонаду и пронизывающий ночной холод.
Апатия ко всему происходящему была такая, что о кишащих вокруг миноносцах, делающих свое грозное дело, я вовсе и не думал. Было лишь одно желание-отдохнуть хоть немного и забыться от ужасной действительности того несчастного дня.
Около полуночи меня разбудили и позвали в штурманскую рубку, где командир собрал совещание из офицеров. В это время канонада стихала и лишь откуда-то издалека доносились слабые звуки выстрелов. Вокруг нас не было заметно миноносцев, и ни одного огонька не виднелось поблизости.
Оказалось, что имея затопленным все носовое отделение, "Ушаков" сильно зарывался носом и на крупной зыби при полном числе оборотов не мог давать более 10 узлов. Из-за этого один за другим обогнавшие нас корабли, следуя за идущим впереди “Николаем”, скоро ушли от нас, и к полуночи мы сильно отстали от эскадры, шедшей не менее 12-12,5 узлов, и, таким образом, в описываемые минуты находились в полном одиночестве.
На совещании командир, показав на карте наше место (штурманам удалось определиться по звездам) и изложив действительное положение броненосца, предложил высказать свои мнения относительно дальнейших действий. Все единогласно решили продолжать идти тем же, назначенным адмиралом курсом (NO 23), и стараться самым полным ходом догнать ушедшую вперед эскадру. Если же это не удастся, то попытаться так или иначе самостоятельно прорваться во Владивосток. Но, принимая тогда это решение, мы и не думали, до какой степени оно было неисполнимо, а особенно с нашим ничтожным ходом.
Мы и не предполагали, как все предусмотрели японцы, и не знали, что еще вечером адмирал Того приказал всем боевым судам собраться к утру у острова Дажелет и что все Японское море было покрыто сплошной и непрерывной сетью быстроходных японских разведчиков.
Впоследствии, когда после гибели "Ушакова" нас подобрали неприятельские крейсера, японские офицеры показывали карту Японского моря с обозначением районов действия каждого разведчика, и нам действительно пришлось убедиться, что вырваться из этого магического кольца нашему тихоходу "Ушакову" было непосильной задачей.
Около 3 часов ночи, совершенно продрогнув на мостике, я спустился вниз и прошел в кают-компанию, шагая через лужи переливающейся от качки воды, которая около перевязочного пункта была красно-бурого цвета. Никогда мне еще не приходилось видеть нашу кают-компанию при столь мрачной обстановке, какая царила теперь. Прикрытая лампочка слабо освещала фигуры спящих на диванах офицеров и лежащих на полу в своих застывших позах покойников.
Сурово глядели в полумрак с портрета пристальные глаза Ф.Ф.Ушакова, как бы осматривая эту послебоевую картину.
Найдя на кают-компанейском столе кое-какие оставшиеся объедки, я вдруг вспомнил, что с утра ничего еще не ел, и сразу почувствовал приступ сильного голода. Не обращая никакого внимания ни на мертвых, ни на засохшие пятна крови, я с жадностью, без помощи ножа и вилки уничтожил все, что было на тарелке, запил это глотком вина и, войдя к себе в каюту, заснул как убитый, едва коснувшись койки. Тяжелый это был сон… Безумная усталость, ломота во всем теле, духота и жара в наглухо задраенной каюте-все это создавало какой-то ужасный и мучительный кошмар. Но мне все-таки удалось немного поспать.
Около 5 часов утра, едва лишь рассвело, я почувствовал, что меня трясут за плечо. С трудом очнувшись от тяжелого забытья, я открыл глаза и увидел своего товарища мичмана Г-ва, который усердно будил меня, говоря:
– Вставай, Н. Н., опять японцы идут, скоро снова бой начнется.
– Сколько их один, два?-спросил я.
– Нет, много и с разных сторон.
Трудно передать то давящее чувство безысходности, которое охватило меня при этих словах, и очень не хотелось подыматься с подушки, а, напротив, заснуть до самого конца, только бы этот конец приходил поскорее. Но, делать нечего. Я поднялся и вышел наверх.
Вот какая картина представилась глазам, когда я поднялся на мостик и в свой сильный бинокль стал осматривать горизонт. Солнце только что взошло и мягко освещало своими лучами гладкое, спокойное море. Мы шли тем же курсом NO 23, а впереди нас и немного левее виднелось облако дыма и чуть приметные очертания кораблей. Это и был опередивший нас миль на 15 за ночь Небогатовский отряд.
В 8 или 9 милях расстояния наперерез нашему курсу шел слева отряд из шести японских судов, среди которых различались силуэты однотрубных крейсеров: "Матсушима". “Итсукушима" и "Хашидате”. Все они, не обращая внимания на нас, быстро шли вдогонку отряда Небогатова.
Сзади же и справа уже прямо на нас двигались два рангоута: один высокий, а другой рядом с ним маленький, и, судя потому, как вырастали эти рангоуты, можно было заключить, что неприятель догоняет нас большим ходом.
Через некоторое время в одном из них мы опознали крейсер "Читозе" и один миноносец.Приблизившись к нам на 35 кабельтовых, "Читозе" со своим спутником вдруг круто повернул и полным ходом стал отходить в сторону и назад.
У нас пробили боевую тревогу, навели орудия и все время держали врага в прицеле. Мое предложение разрядить по "Читозе" нашу кормовую башню командир отклонил, не желая стрельбой привлекать на себя внимание целой неприятельской колонны. Хотя, рассуждая так, капитан 1 ранга В.Н.Миклуха оказался прав. Но все же жалко было выпускать такую хорошую цель, тем более что появилась надежда на успех и на возможность нанести хоть какой- нибудь вред неприятелю. Видя, что догнать наши корабли нет никакой возможности, т. к. между нами теперь находились японские суда, В.Н.Миклуха, выждав пока скрылся "Читозе", повернул вправо и лег на восток, удаляясь от неприятельской эскадры.
Последний бой
15 мая. около шести часов утра, как раз в то время, когда “Читозе" быстро настигал нас и мы готовились к бою, на шканцах "Ушакова” была совершена церемония погребения в море наших погибших друзей.
Сначала старший офицер предлагал предать морю их тела согласно обычаю, то есть, зашив в парусину, но обстоятельства принудили все то упростить и ускорить. Убитых вынесли и положили на шканцах. Все четверо лежали радом, прикрытые родным и многострадальным Андреевским флагом. Наш судовой священник отец Иоан, бледный и взволнованный, дрожащим голосом прочел необходимые молитвы, посыпал трупы горстью песка, и затем матросы сбросили в море своих недавних товарищей.
Грузно ударились в воду четыре тела и, увлекаемые привязанными к ногам тяжелыми балластами, исчезли в пучине моря. Казалось бы, что после всех ужасов вчерашнего боя можно было спокойно отнеслись к этому погребению, а между тем впечатление, произведенное на всех присутствующих, было невыносимо тягостное. Сердце рвалось на части от жалости к ним, и в то же время у меня мелькнула мысль, что им выпала благая участь, что им уже нет никакого дела ни до японцев, ни до всех тех мучений, которые еще предстояло испытать и нравственно, и физически многим из нас.
