что вы корниловец, а знаете ли вы, что вас ожидает?
— А знаете ли вы, что вас ожидает? — с отчаянием кричу я. — Павловская площадь взята добровольцами, «Товарищ Артем» разбит, вот лента с матроса! Город окружен добровольцами, отсюда живыми вы не уйдете! Что вы здесь делаете?
— Мой полк в засаде, десять пулеметов расставлены по улице на крышах, за заборами; они только ждут сигнала от меня!
Мне стало противно жить! На секунду я задумался… Конец… Кубанец, видимо, забавляется моим отчаянием, смотрит на своих, кивает головой и, показывая на себя, снова вопрошает:
— А вы знаете, кто я?
Я молчу и только с ненавистью смотрю в его глаза, но, странное дело, я вижу серые, добрые глаза, с лукавым огоньком смотрящие на меня.
— Я сотник Канков, офицер Текинского полка {80}, вывезший генерала Корнилова из Быхова, и я, и мой полк желаем перейти на сторону Добровольческой армии…
Что я пережил в этот момент, могут понять только воскресшие из мертвых! В комнате поднялась свалка, крики, шум. Раздались выстрелы, кого-то били по голове револьверами, и те, которые несколько минут назад хотели быть моими палачами, были сами прикончены.
Что произошло в течение следующих нескольких минут, не поддается описанию. Меня окружили со всех сторон, мне жали руки, хлопали по плечу, обнимали, у многих были слезы на глазах; но вбежал часовой и закричал:
— Добровольцы идут!
Канков схватил меня за руки и изменившимся голосом говорил:
— Теперь дело за вами, переводите нас на сторону добровольцев!
Кричу:
— Давайте мне белую простыню или скатерть!
Через минуту у меня в руках была огромная белая скатерть.
Канков говорит:
— У нас есть кое-что получше!
И из распоротой подушки вытаскивается трехцветный флаг. Присутствующие все страшно заняты: из самых невероятных мест вытаскиваются погоны и торопливо прицепляются, прикалываются к плечам. У многих их нет, я советую прикреплять белые повязки на фуражки, шапки, рукава. Нельзя терять ни одной минуты, пробегают последние красные.
Решаем, что наступил момент, распахиваем ворота, и четыре человека выбегают на середину улицы: Канков и его сводный брат Б. держат трехцветный флаг, я и сестра милосердия размахиваем скатертью.
Просвистели последние пули, и наступило жуткое молчание. В полуквартале от нас идут добровольцы, краснеют погоны на плечах, жмутся к стенкам. Вижу к нам идет по середине улицы молодой офицер: загорелое, потное, пыльное лицо, в руках наган. Я выхожу вперед, отдаю честь и представляюсь:
— Разведчик штаба главнокомандующего такой-то. Командир советского стрелкового полка сотник Канков, бывший офицер Текинского полка, вывезшего Корнилова из Быхова, перешел со всем полком на нашу сторону!
Лицо поручика расплывается в радостную улыбку. Все жмут ему руку. Подошедшие цепи добровольцев, улыбаясь, наблюдают происходящее. Поручик уже деловито спрашивает, из кого состоит полк. Офицеры, казаки, вольноопределяющиеся — Канков ручается за каждого из них. Несколько коммунистов, политруков и командиров уже ликвидированы. Я подтверждаю этот факт.
Спрашиваю поручика, какого он полка и его фамилию.
— Сводного стрелкового, поручик X.
Он спрашивает Канкова:
— Сколько человек вы можете выставить сейчас?
— Человек сто, остальные сидят на крышах и в подворотнях с десятью пулеметами. Я пойду впереди ваших цепей во избежание каких бы то ни было несчастных случаев.
Пулеметчики радостно приветствуют своего командира и добровольцев. Красные бежали, не задерживаясь. Город был взят.
Канков поручил двум своим офицерам не отходить от меня ни на шаг.
— Он наш живой свидетель.
Вечером в особняке был устроен пир. Все, что было на складе полка, было выложено на стол: водка, вино. Я сидел рядом с Канковым, тут же были офицеры-добровольцы, встретившие своих однополчан.
Я невольно смотрел на пол: ковры были убраны и только темные пятна на полу напоминали мне, что, если бы судьбе было угодно, от меня также осталось бы только мокрое пятно…
Канков оживленно рассказывал, как в течение долгого времени он собирал всех, кто ненавидел большевиков. Собрал их в полк, ввел дисциплину. Его полк считался одним из самых надежных советских полков, хотя занимался главным образом охраной сахарного производства и ни в одном бою против добровольцев не участвовал, а только ждал удобного случая для перехода на нашу сторону. Когда ворвался к ним, он принял меня за подосланного коммунистами для проверки их надежности. И только убедившись, что перед ним настоящий доброволец, он решил, что момент для перехода наступил. Он говорил мне:
— Вы с такой гордостью заявили, что вы корниловец, что я убедился, что вы настоящий доброволец. Но если бы вы могли посмотреть на самого себя, когда я заявил, что я командир советского полка! У вас в глазах было такое отчаяние, что я еле смог удержаться, чтобы сказать вам правду. Только после того, как все коммунисты были обезврежены, я открылся вам, и вы засияли, как будто воскресли из мертвых! Жаль, что вы не пришли на десять минут раньше, мы захватили бы главковерха Межлаука и главу Чека Саенко. Они ушли через заднюю калитку за несколько минут до вашего появления!.. Да, забыл вам сказать: я послал сестру милосердия и нескольких санитаров, но они смогли спасти только двух человек из подвалов Губисполкома…
Канков интересовался, остался ли в живых кто-либо из офицеров Текинского полка. Я сообщил ему, что хан Хаджиев {81}, ротмистр Арон {82}, корнет Мистулов {83} и несколько всадников-текинцев были в конвое генерала Корнилова в Кубанском походе. О походе они ничего не знали. Он рассказывал, как погиб Текинский полк и как он и остатки 1-го эскадрона попали в плен к красным, как над ними издевались, но теперь он им отомстит за все.
Дня через два Канков получил предписание явиться к генералу Витковскому {84}. Канков, его сводный брат, я и еще один офицер отправились в гостиницу, где находился штаб Дроздовской дивизии. Генерал интересовался составом полка и его боеспособностью, расспрашивал о советских частях и т. д. Наконец Канков доложил
