мужчины отобразился гнев, но он заставил себя улыбнуться.
— Ты не очень-то много и знаешь, Гарри!
— Я знаю достаточно, чтобы не разговаривать с полицейскими, — ответил я, и прежде чем он успел ответить, вернулся в дом. Мне едва исполнилось шесть лет, но меня уже приучили ничего не рассказывать незнакомцам о своей семье и подозревать, что все вокруг — полицейские.
Насилие было первейшим, а не крайним средством решения проблем, даже в семье. Однажды дождливым днем к дому подъехали три патрульные машины. Полицейские довольно долго разговаривали с моим отцом: как ни странно, они искали моего дядю Уолли. На кухне он коротко переговорил с моей мамой.
— Я поеду с ними. Генри ранили.
Уолли и Генри провернули незаконное дельце, для которого понадобились обрез ружья и несколько наемных работников. Генри, очевидно, руководил этим предприятием, а после его завершения разделил выручку. Уолли остался недоволен разделом: брат оставил себе шестьдесят процентов.
— Я хочу половину, — потребовал Уолли.
— Я планировал всю работу и финансировал ее, потому заслуживаю шестьдесят процентов, — возразил Генри.
— Это не имеет значения. Мы партнеры. Я взял на себя половину риска, и заслуживаю половину прибыли.
— Ни за что. — Генри был непреклонен.
— Если ты не отдашь мне всю мою долю, я тебя пристрелю.
Потом Генри рассказывал, что все происходившее чем-то напоминало вестерн. Он встал и через маленький стол посмотрел своему брату прямо в глаза.
— Если ты выстрелишь в меня, то это будет только в спину. — И, повернувшись, начал уходить.
Когда он рассказывал мне эту историю много лет спустя, дядя Генри улыбался — наполовину с удивлением, наполовину с раздражением: «Этот ублюдок выстрелил в меня. Я не верил, что он это сделает».
Уолли был арестован за попытку убийства. Жизнь Генри висела на волоске, так как выстрел из дробовика попал ему в затылок. К счастью, заряд был с мелкой дробью (если бы там была картечь, он почти наверняка умер бы мгновенно). Тем не менее, операция по их удалению была признана слишком рискованной, поскольку некоторые из них пробили череп Генри и засели в опасной близости от мозга и позвоночника. Когда он пришел в сознание, было принято решение оставить их. До самой смерти в голове Генри оставалось двадцать две дробинки.
Теперь семейная верность взяла верх. Братья могли драться и даже стрелять друг в друга, но столкнувшись с общим врагом, они сомкнули ряды. Генри отказался выдвигать обвинения против своего брата. Не успокоившись на этом, полиция предъявила Уолли обвинение в незаконном хранении огнестрельного оружия. Генри дал показания в пользу защиты, заявив под сдержанный смех в переполненном зале суда, что его брат нашел ружье и оно случайно выстрелило как раз в тот момент, когда он собирался сообщить об этом в полицию. Но несмотря на все усилия, Уолли получил три года.
*****
Именно на этом этапе мой отец нашел себе новую женщину, которая разделила его жизнь — или, по крайней мере, его постель. Однажды днем он пришел с ней домой и спокойно объявил, что моя мать вольна остаться или уйти, но отныне эта женщина будет спать с ним. Мама пришла в ярость и попыталась напасть на незваную гостью с ножом. Я помню крики, оскорбления, плач детей, физическое сдерживание матери моим отцом. Через несколько часов она ушла, чтобы найти прибежище у своих родственников. После этого в моей семье все полетело под откос. Какой бы ужасной ни была жизнь, ей предстояло стать еще хуже. К счастью, самого худшего мне удалось избежать.
Я вернулся в Глазго и попал под крыло своей бабушки Марты, которая стала главным источником всего того хорошего, что наполнило мою жизнь. Она была заботливой женщиной, с мягкой и вежливой речью, которая всем своим естеством была истинной леди. Жили мы на Алландер-стрит, 33, в неблагополучном районе Поссил-Парк. Это был трехэтажный доходный дом, на каждом этаже которого находилось по две входные двери, каждая из которых вела в квартиру с двумя спальнями, гостиной, кухней и туалетом, расположенными в центральном коридоре. Мы с бабушкой жили на втором этаже.
Меня записали в начальную школу Святой Терезы. Последующие два года оказались единственным временем стабильности, которое я познал в детстве. Но район был суровым, а моя школа — тяжелым полигоном для обучения искусству выживания на улице. Почти все состояли в бандах, а отдельные личности всегда становились жертвами. Моя самая ранняя стычка случилась в первый же день в школе, и произошла она с тремя учениками моего же класса, которые остановили меня в коридоре.
— Деньги есть?
— Нет.
— Врешь!
— У меня нет денег.
Я попытался было пройти мимо, но самый большой мальчишка, которого звали Солтер, ударил меня прямо в челюсть. Нрав Маккалионов, который я впоследствии должен был контролировать всю свою жизнь, вырвался наружу. Я начал наносить дикие удары всем вокруг, крича при этом во весь голос. Мне удалось повалить Солтера, но больше по счастливой случайности, чем благодаря умению, остальные же убежали от безумца. На следующий день ко мне подошли другие мальчики, которые хотели, чтобы я присоединился к их банде. Меня приняли.
Все в этой местности делилось по районам. Наш маленький мир охватывал несколько кварталов улицы Алландер. Верхняя часть улицы была мне неизвестна, так как если я выходил за ее пределы, то сразу же подвергался нападению со стороны детей, которые там жили. Мы, в свою очередь, преследовали и избивали любого беззащитного пацана, которого обнаруживали в своем районе.
Моя первая по-настоящему серьезная драка произошла через несколько месяцев после моего приезда. Началась она с перебрасывания камней между нашей улицей и мальчиками с соседней, но по мере того, как она продолжалась, в нее вовлекалось все больше и больше детей, пока не разгорелась настоящая битва. Это был хаос. Мы спускались с холма и разгоняли их, а они перегруппировывались и гнали нас назад. В бой оказались втянуты дети постарше, а кирпичи и камни были заменены бутылками и импровизированными деревянными дубинками. Я оказался в груде тел. Передо мной возникло лицо, искаженное гневом и страхом, к моей голове полетел сжатый кулак, отбросивший меня назад. Падая, я увидел серебряный блеск в руке нападавшего, и когда начал подниматься, то почувствовал, что по моему лицу стекает что-то мокрое — у меня сильно текла кровь.
Пошатываясь, я пошел прочь, как раз в тот момент, когда вдалеке послышались полицейские свистки. Бабушка чуть не умерла
