повествования.
Мои рассказы, то есть хроники военных будней «Шторм Z», в которых мне довелось принимать участие, потихоньку подходят к концу.
Наш первый выезд вместе с мистером Фьюжном закончится неудачно.
Нас накроет артиллерия задолго до выхода на точку, и мы откатимся.
Мы эвакуируем часть группы и раненых утром, но все мы не влезем в «тайфун». Я останусь с мистером Фьюжном, и мы спустя какое-то время начнем отход оставшимся составом.
Мы перебежим пустую раздолбанную дорогу под наблюдением вражеского коптера, повисшего где-то в ярко-голубом, солнечном небе, и скроемся в спасительном кустарнике.
А маленькие, с высоты полёта дрона, человечки с жовто-блакитными флажками на рукавах кинутся к своим орудиям.
И вот…
…я бегу, продираясь сквозь заросли акации, по сухой, выжженной солнцем траве…
Круг замкнулся.
Мне больше нечего рассказать о своих «боях и походах».
Мой путь на фронтах СВО, во всяком случае его пройденная часть, не был ярким и героическим.
Да и сам я никакой не герой.
Но я — настоящий. Такой, какой есть. И люди вокруг меня описаны такими, какие есть.
Если они кому-то не нравятся, извините.
Но других у меня нет.
И у вас нет других нас.
Крайний выход подарил мне ещё одну возможность побыть наедине с собой.
Закончив работу в штабе и вернувшись в строй, я убыл на поддержку штурмовиков в составе группы эвакуации.
Больше двух месяцев не был я на передке и, конечно, не мог не обратить внимание на те изменения, которые тут произошли.
Лесополки превратились в чахлые насаждения беспомощных кустиков, а то и просто изогнутых палок, воткнутых в расплывшийся чернозём.
Дороги, по которым мы шустро перемещались летом и осенью в кроссовках, расплылись потоками грязи, в которых исчезали, с хлюпаньем заглатывая чёрную жижу, резиновые сапоги.
Перемещение самого себя, в броне, каске и с автоматом, стало реальным квестом.
Как в этих условиях можно кого-то ещё таскать — вопрос риторический.
С огромным трудом, еле успевая за группой, я прошёл длинную лесополку.
За это время я пару раз улетал в темноте в окоп, путался в полёвке, с размаху плюхаясь в липкую, тягучую грязь, бился о поваленные деревья.
Дальше был переход в перпендикулярную лесополосу, выкошенную артиллерией. Пробирались через поваленные деревья, разбросанные кусты в абсолютной, кромешной тьме.
Падали, вставали, снова шли, теряя силы.
Где-то в этом буреломе я снова полетел куда-то в темноту, кувырком, сильно, до искр из глаз, зашибив колено.
Я и так сильно отстал от группы, но сейчас моё перемещение значительно усложнилось.
Понимая, что я превращаюсь в балласт и обузу, я крикнул командиру, чтобы меня не ждали.
— Дай направление и координаты, я буду следовать за вами самостоятельно.
Подумав немного, командир дал мне команду на возвращение в точку спешки.
Группа ушла, а я ещё долго выбирался из завалов сучков и деревьев, освобождая то одну, то другую ногу, нащупывая слетевшую с головы каску.
Потом долго, опираясь на автомат, как на костыль, выкарабкивался из лесополосы на дорогу.
И вот я снова один, как тогда, в Н-ке.
Я снова в каком-то непонятном месте, где никогда не был и никогда не хотел быть.
Я снова наедине сам с собой.
Где-то рядом бормочет арта, слышен гул выходов и грохот прилётов.
Но здесь только тишина и темень, сквозь которую смутно вырисовываются очертания лесополок.
В ночи они кажутся густыми зарослями, но, когда входишь в них, это просто жалкие, обкорнанные кустики, пеньки, куча сучков и поваленных жидких деревьев.
Я проковылял до перекрестка и повернул налево, туда, откуда мы пришли.
Долго, с передышками, чавкал по грязи, вслушиваясь в низкое, тёмное небо.
Изредка оно озарялось вспышками выходов «градов» где-то очень далеко.
Нога болела, я еле волок сам себя по жирной жиже.
За два месяца я полностью растерял форму.
Одышка, налитые свинцом ноги, мокрая, хоть выжимай, форма под тяжелющим броником. Капающий из-под шапки и каски пот. По мере того как всё медленнее и менее энергично я шёл, мокрая одежда начинала превращаться в холодный, до озноба, мешок, ещё больше сковывающий движения.
Я брёл и брёл дальше, отсчитывая шаги.
Наконец я добрался до первого в этой лесополке поста.
Меня окликнули, я коротко, по сути, обозначился. Уточнил, где тут пустой блиндаж, я знал, что такой есть, нам говорили о нём по дороге сюда.
— Метров сто, потом спустишься в окоп и прямо. Не пройдешь.
Я поковылял дальше, дошёл до второго поста.
Снова оклик и мой ответ.
Блиндаж мне помогли найти.
Я решил немного отдохнуть в нём.
Там было двое. Кто они, что они, я не стал вникать. Я не судья, не прокурор и не военная полиция.
Я просто попросил их подвинуться на лежаке и дать мне воды.
Они подвинулись, а воды, сказали, нет.
Я обшарил в кромешной тьме блиндаж, нашёл полторашку воды, долго и жадно вливал в себя полбутылки.
Из темноты на меня с ненавистью смотрели четыре глаза.
Мне было густо насрать.
Они же сказали, что воды у них нет. Значит, это не их вода.
Значит, у них нет на неё права большего, чем у меня.
Напившись, я лёг на измазанный глиной спальник, укрылся вторым таким же, мокрым, испачканным землёй, и задремал.
Я не спал. Я был где-то между царством Морфея и реальностью холодного блиндажа, голода и мокрых, испачканных грязью спальников.
Я отразил, как исчезли бесшумно тени.
Они были мне безразличны. При шорохе их тел я лишь положил руку на автомат и подвинул его ствол к лежащей рядом каске.
Во всей вселенной меня интересовала только лишь сохранность этих двух вещей.
Весь остальной мир они могли смело уносить с собой.
Они ушли. Вода ушла вместе с ними. Чёрт с ней. Я не рассчитывал и на то, что получил.
Я снова один, в холодном, сыром, грязном блиндаже, укрытый мокрым, вонючим, испачканным землёй спальником.
Я дремлю, не понимая и не желая понимать, что будет дальше. Что делать дальше. Как выбираться на точку спешки.
Всё потом. Пока я хочу вздремнуть.
Где-то рядом сработала кассетка. Новый, неизвестный мне тип. Гораздо более мощный.
По звуку разрывов суббоеприпаса я оцениваю интуитивно его силу.
Известные мне кассетки трещали слабее. По ощущениям, их убойная мощь могла рвать в клочья мясо, артерии, вены, но они были неспособны пробить даже простенькую броню, расколотить кость.
Эти рвались с пугающей мощью.
Их треск вселял убеждение, что раскиданные их силой шарики могут размолоть на своём пути всё.
Их
