Оставаться во время войны гаулейтером в Тюрингии было равнозначно тому, что его задвинули в долгий ящик, ибо штат гаулейтеров состоял в основном из некогда значимых партийных личностей, которые уже не считались достойными правительственных постов. Заукель понимал, что конец его пригодности пришел 16 июля 1941 г., когда Розенберг предложил его кандидатуру на пост рейхскомиссара Украины вместо Герберта Бакке, отказавшегося от этой должности. Из протокола не очевидно, что это предложение даже обсуждалось. Геринг уже решил протолкнуть кандидатуру Эрика Коха. Убитый этим провалом, Заукель пробрался тайком на подводную лодку, как нелегальный матрос, но адмирал Дёниц отдал приказ, чтобы капитан Зальман пересадил этого гаулейтера на борт первого встречного корабля, направлявшегося домой.
Из этого короткого отчета возникают два впечатления. Первое — что это простой, трудолюбивый, патриотически настроенный человек, а второе — что это сверхамбициозный босс захолустья, ничтожество, обязанное своим положением только тому факту, что он олицетворял национал-социализм в том регионе, который когда-то считался красным. Есть сведения, что Гитлер считал Заукеля слишком слабым. Заукель кончил свою жизнь в петле палача, потому что без раздумий выполнял грязные задания. Он умер за то, что был подпевалой, в то время как Альберт Шпеер, устанавливавший трудовые квоты, которые Заукелю необходимо было выполнить, обошелся пожизненным заключением. (Альберт Шпеер был приговорен к 20 годам заключения, которые он отсидел полностью, выйдя на свободу в 1966 г. Умер в 1981 г. в возрасте 76 лет. — Ред.) За шумными тирадами Заукель выглядел в своих служебных записках человеком, остро осознающим факторы, которые делают человеческий труд приемлемым и за которые он сам боролся в свои дни. Но он был слишком одержим идеей расовых различий. Будучи малообразованным человеком, он восхищался тем, чем было положено восхищаться национал-социалисту, а одной из его неосуществившихся амбиций было создание исследовательского института Ницше в Веймаре.
Новая должность Заукеля была необычной. Когда декретом Гитлера от 21 марта он стал комиссаром по рабочей силе, у него не было ни персонала, ни канцелярии. Он не стал преемником Эрвина Мансфельда, от которого не принял никаких документов. Также его новое управление не заменило постоянного министерства труда под началом Франца Зельдте — точно так же, как и германского трудового фронта Роберта Лея или трудовой службы рейха Константина Хирля. Заукелю пришлось одалживать свой персонал отовсюду, где он мог это сделать. В Германии — из региональных управлений труда и трудового фронта, на оккупированных немцами территориях СССР — из министерства Розенберга и военного и гражданского персонала экономической администрации. У него так и не было никакого министерского здания. Заукель оставался в своей собственной берлинской канцелярии — «Тюрингия-Хаус», которую он содержал в качестве «регента Тюрингии». Его чиновников приютило министерство труда на Саарландштрассе. Из всего этого Заукель сделал слишком мало, ибо в том, что касалось действительной трудовой повинности, единственным «вето» на его действия были бездействующие полномочия управления четырехлетнего плана Геринга, в то время как по личному указанию Гитлера Заукель мог использовать любые методы принуждения, которые ему нравились.
21 марта 1942 г. Заукель прибыл в рейхсканцелярию со своими планами, которые были слишком помпезны для столь ранней стадии войны, поскольку они предусматривали массовое обучение немецких женщин и подростков обоих полов. Эти планы Гитлер сразу же скорректировал, отметив, что у него нет времени на обучение стольких людей. Ему нужны квалифицированные работники немедленно. Высокопарным языком Гитлер описал первую русскую зиму, которая вывела из строя почти каждую деталь германской техники, включая танки и локомотивы. Если не выиграть сейчас битву за новое оружие, то Сталин уже следующей зимой будет на берегу Ла-Манша. Гитлер заявил, что он освободил половину взятой в плен французской армии, большинство пленных бельгийцев и всех голландцев. Он может вновь их вернуть за колючую проволоку и заставить работать, и, возможно, это когда-нибудь и понадобится сделать, но в настоящее время борьба против большевизма требует объединенного европейского фронта. Поэтому основная масса новой рабочей силы должна прийти с Востока. Гитлер успокоил юридические тревоги Заукеля, заявив, что Советский Союз не подписывался под Женевской конвенцией. Далее фюрер сказал, что Сталин, мол, в свое время ввел трудовую повинность в оккупированной Бессарабии и [Северной] Буковине (вошли в состав СССР в 1940 г., до этого Бессарабия была с 1918 г. оккупирована Румынией. — Ред.), а сейчас «около трех миллионов китайцев работают в Советской России».
Этого было слишком много для воспоминаний Заукеля на Нюрнбергском процессе более чем через четыре года после этого события. Петер Клейст, однако, говорит, что он присутствовал на совещании персонала в министерстве Розенберга, на котором Заукель выступил сразу же после своего разговора с Гитлером. Его речь длилась целый час, и, как утверждает Клейст, совещание было односторонним, как заседание рейхстага. Если и был какой-либо конфликт идей между Заукелем и Гитлером, то сейчас он ничем не проявился. Заукель объявил, что, поскольку не предполагалось заниматься восстановлением каких-либо отраслей промышленности на оккупированной территории Советского Союза, то там будет бездонный резерв рабочей силы, дешевой и легкой для прокорма, а политически она не будет опасна, если ее разделять и властвовать. Клейст ухитрился вставить здесь, что весь этот акцент на принуждение не нужен. Большинство русских только и мечтают о том, чтобы оказаться за границей. Русскую страсть к путешествиям следует поддерживать через доброе отношение и справедливое вознаграждение. Ответ Заукеля, однако, был выдержан в истинной традиции Эрика Коха.
«То, что Вы говорите, — все это хорошо и прекрасно. И если люди с Востока захотят поехать добровольно, они смогут это сделать. Но у меня нет ни времени, ни настроения заниматься вопросами вкусовых предпочтений русских или духовной жизни мужиков. Я получил свои указания от Адольфа Гитлера, и я привезу миллионы восточных рабочих в Германию, невзирая на то, нравится им это или нет, хотят они этого или не хотят».
Клейст также заявляет, что Заукель сообщил на своем совещании причину, по которой Гитлер не собирается повторять пример Британии и призывать германских молодых женщин на заводы. Он помнил тяготы и моральные угрозы, которым подвергались молодые женщины из хороших семей на заводах в Первую мировую войну. Если германским женщинам опять позволить подвергаться таким моральным опасностям, это станет оскорблением для воюющих мужчин, возвращающихся с фронта. И мысль о том, чем занимаются их женщины, может нанести вред их боевому духу.
Это не было намеренным вымыслом Клейста, потому что месяц спустя Заукель сам упомянул в докладной в министерство Розенберга возражение Гитлера от имени матерей нации и его опасения, что такие действия могут нанести моральный ущерб.
Таким образом, судьбоносное решение Гитлера об организации
