Владимир Поселягин
Осназовец
Искреннее мое возмущение небеса проигнорировали. Разве что толпа вокруг громче зашумела, да первым через нее, раздвигая людей крепкими плечами, прорвался невысокий и очень хорошо знакомый мне командир-летчик.
— Палыч, здорова, — поздоровался я и удивленно спросил:
— А чего ты в форме?
При этом я быстро наклонился и, содрав с раненого диверсанта ремень, стал накладывать ему жгут над раной. Не хватало еще, чтобы он от кровопотери умер. При этом я незаметно сунул ему в карман галифе оба запасных магазина к «Вису», наверняка же меня будут колоть, откуда я взял ствол, а так — у летехи отобрал, пусть обратное докажут. Чего-чего, а запасного короткоствола у меня хватало. Тут еще подлетел Шмель, который пропадал где-то все это время, и начал лезть под руку, принюхиваясь к крови и прижимаясь к моей ноге.
— Призвали, — рассеянно ответил Палыч, убирая новенький «ТТ» и с трудом попадая стволом в кобуру. — Что тут происходит?
— Диверсантов взял. Один наповал, один ранен, двое ушли. Это — девушка-блондинка в форме военфельдшера туда рванула. И пацан лет семнадцати на вид, невысокий, кудрявый и русоволосый, у него нос картошкой, да еще сломан, примета яркая, не спутаешь. Вроде туда побежал.
— Чем я могу помочь?
— Сбегайте к ближайшему телефону, позвоните в наркомат, вы знаете, в какой, сообщите о бое на рынке и о том, что удалось взять одного диверсанта живым. Цель группы — ликвидация товарища Иванова. Они поймут. О, еще в больницу позвоните, пусть пришлют кого-нибудь о раненом диверсанте позаботиться, пока не сдох.
— Ясно. Я быстро, — кивнул мой инструктор по пилотированию в аэроклубе и мгновенно растворился в толпе.
Палыч был отличным пилотом, и, что немаловажно, просто великолепным учителем, и я считал, что отправка его на фронт — ошибка. Но сейчас он в форме старшего лейтенанта готовился к ней. М-да, и ведь не доучил до конца, кто у меня пилотирование принимать будет? Надо будет уточнить, когда он вернется.
Закончив накладывать жгут и перевязку, я вытер руки о галифе раненого и, разогнувшись, осмотрелся. Толпа все еще держалась, но уже бурлила, ее то покидали зрители, то появлялись новые. Вот одним из таких и оказался молоденький лейтенант в форме НКВД. Причем очень хорошо мне знакомый. Кивнув, Абросимов подошел и пожал руку:
— Что тут происходит?
Отметив, что кобура его расстегнута и, похоже, пуста, видимо оружие было в кармане, я также быстро все выложил и, пнув раненого по ноге, чтобы вызвать вскрик, рявкнул-спросил:
— Так все было?!
— Д-да… наша цель — Сталин.
— Твою же мать, — покачал Абросимов головой.
Правда, он быстро оправился и стал командовать. Не мной, я его сразу послал, у меня еще дела на рынке были, а вторым патрулем милиционеров, что как раз прорвались к нам. А из тех, которые мне помешали взять диверсантов, один пришел в себя и, приподнявшись на локте и схватившись за голову, глухо застонал, осоловело оглядевшись. Крепко я его приложил.
Люди вокруг уже поняли, что я свой, и особо не роптали, но следили за всем с жутким любопытством. Правда, милиционеры быстро вникли в суть дела и стали искать свидетелей. Как оказалось, сейчас не будущее, и в свидетели шли охотно, поэтому мгновенно набрали человек двадцать. Что примечательно, там же была та толстуха с корзинами, с которой столкнулась белобрысая немка, когда пыталась убежать от меня.
Меня тоже отпускать не хотели, поэтому, пройдя к прилавку часовщика, я помусолил стержень химического карандаша, который с листом бумаги дал один из милиционеров, и стал быстро описывать все, что тут произошло. Под конец я посмотрел на разложенный тикающий товар, достал из кармана деньги и, положив их на прилавок, взял две коробочки женских часиков. Понятное дело, стоили те куда дороже, но старик молчал, он лежал под прилавком со стилетом в горле, а молчание — знак согласия. Милиционеры, которых прибавилось, мельком его осмотрели, но ничего не трогали до прибытия группы из НКВД. Палыч уже вернулся и сообщил Абросимову, что дозвонился и заявку приняли. Пока Палыч рядом на этом же прилавке также писал рапорт о том, что видел, я расспрашивал его о том, кто его заменит. Инструктора, о котором он мне сообщил, я знал, к тому же Палыч, оказывается, с ним уже поговорил насчет меня, и тот согласился усилить тренировки, чтобы я сдал пилотирование как можно быстрее и качественнее. То есть учить он меня тоже будет на совесть и со всей самоотдачей.
— Я закончил, — подойдя к Абросимову, который жестко расспрашивал одного из вырубленных мной милиционеров, протянул ему лист бумаги.
Тот мельком пробежался, довольно кивнул — мелкие подробности присутствовали, и сказал:
— Сейчас группа прибудет, подожди их.
— У меня дела, я лучше чуть позже подойду, минут через двадцать.
— Хорошо.
В это время медики под охраной двух сотрудников милиции подняли на носилках раненого диверсанта, готовясь уйти с ними в сторону машины, поэтому Абросимов поспешил туда, убирая мой рапорт в нагрудный карман френча, а я, свистнув Шмеля, что сидел у ног Палыча, быстро растворился в толпе.
Сестренки и Анна все еще стояли у того же прилавка, где я их оставил полчаса назад. Увидев меня, они облегченно заулыбались.
— А что с твоим лицом? — первым делом спросила Оля, погладив подбежавшего к ней Шмеля. Уши она не трогала, я никому не позволял это делать. Еще не хватало, чтобы хрящи поломали и выглядели они потом, как уши спаниеля.
— Да там об опору навеса одного из прилавков стукнулся, когда стрелять начали, — поморщившись, ответил я, осторожно потрогав губы. Онемение от удара уже прошло, но появилась боль.
С тем, что тот ушлепок выбил мне зубы, я немного погорячился, но шатались они — это точно. Надеюсь, нормально заживут, ходить со щербатой улыбкой не очень бы хотелось.
— А кто стрелял? — поинтересовалась Анна. — Ты в ту сторону ушел, да еще почти сразу стрелять начали и кричали так страшно… Мы испугались.
— Да я так понял, там сотрудники НКВД диверсантов брали. Все нормально, задержаны были все. Только один убежал. Вроде. Я плохо слышал.
— Понятно, — протянула Аля. — Тут девушка военная пробежала, испуганная такая. Вот и мы испугались.
— Бывает, — вздохнул я и, прижав к себе старшую сестренку, погладил ее по голове, но тут вспомнил, по какой причине мы здесь оказались, и задал вопрос, уводя разговор в сторону: — Выбрали что? Давайте, хвастайтесь.
Тут я не ошибся, женщинам бы только о тряпках поговорить и о покупках, так что о перестрелке мы быстро забыли, я только изредка трогал губы и морщился. Лицо болело, но я уже не шепелявил, хотя продолжал говорить с осторожностью.
