ПРОЛОГ
— Вот и сюда докатилась «цветная революция», как ее называют бывшие наши колонисты. Посмотрите на прекрасные образцы — если снять европейское тряпье, вылитые воины Чингисхана. Столько экспрессии и ярости, истинные туземцы, не понимающие, что их баи давно служат нам, отправляя своих детей в Лондон, пресмыкаясь и заискивая, как их предки еще двести лет тому назад. Но так и должно быть, потому что так было всегда!
Мимо неброской машины пробежала толпа, люди размахивали транспарантами и плакатами, призывавшими бывшего главу компартии республики, а ставшего многолетним «султаном», добровольно уйти в отставку. Таковы были нравы во всех среднеазиатских стран, отколовшихся от рухнувшего в небытие «великого и могучего», и рывком скатившись от недостроенного социализма в привычный для них феодализм, как сказал бы в приснопамятное время какой-нибудь лектор с кафедры истории КПСС.
— Сегодня толпа окружила акима Махамб…
— Вы за три года наглотались азиатчины досыта, мой друг, раз стали запоминать их совершенно непроизносимые имена, — пожилой джентльмен, с невыразительным лицом, но властным голосом лорда, привыкшего повелевать по праву родовой крови, положил свою левую ладонь на руку сидевшего за рулем собеседника. Пальцы осторожно коснулись кожи и словно застыли — водитель даже не шелохнулся, видимо, такая мимолетная ласка была для него привычна и приятна.
Он, лет на двадцать моложе, но с таким же невыразительным лицом, уже несколько лет работал в этих краях представителем «Радио Свободы». И почти ничем не отличался от аборигенов по внешнему виду, среди которых хватало русских, ничем не отличавшихся от цивилизованных европейских народов, если не принимать в расчет их многовекового варварства. К тому же англичанин, выпускник Кембриджа, как и его многолетний «друг», что работал в то время в университете преподавателем, хорошо владел несколькими местными наречиями, нужными в его профессии, настоящей, для которой журналистика лишь прикрытие.
— Уже стреляют?!
— Да, похоже на русские автоматы — одиночными бьют повстанцы, которые наполовину бандиты, а очередями местные полицейские, что от преступников мало отличаются — насквозь коррумпированы. Впрочем, такие нравы здесь исторически сложились, и даже русские коммунисты не смогли изменить вековые привычки.
— Восток не мой восток…
Строчка из стихотворения Редьярда Киплинга не была произнесена до конца, водитель явственно напрягся. Стрельба стала намного громче, толпа дрогнула и стала разбегаться.
— Русские грозят ввести сюда силы из ОДКБ.
Сокращенное название военного блока не прозвучало столь грозно, как «Варшавского Договора», будь это сказано на сорок лет раньше, когда пожилой джентльмен служил в майорском звании в штабе одной из британских дивизий, расквартированной в Западной Германии. А потому он лишь усмехнулся краешками губ.
— Тем будет лучше для нас — их начнут ненавидеть еще больше вместе с их ставленником. А мы будем подбрасывать «дровишки», как говорят наши заклятые «друзья», в пламя этой ненависти и раздуем костер гораздо ярче. И так треть русских уже сбежала из здешних краев, остальные покорно сгибают свои спины. Города, которые они, надрываясь, строили, уже переименованы, и процесс пойдет дальше. Придет время — мы вспорем отсюда брюхо России, и вывалим ее кишки!
Ненависть впервые явственно прорвалась в голосе — правый глаз пожилого джентльмена прищурился, будто он посмотрел в оптический прицел. Но на лицо снова легла маска привычной невозмутимости.
— Надеюсь, нанятые тобой люди, мой друг, хорошо выполнят задание? Мне нужен этот раритет.
— О да, сэр, за те деньги, что им уплачены, они зарежут этого старика не моргнув глазом, и принесут его голову на блюде. И не посмотрят, что он им единоверец, — засмеялся «журналист», но тут же осекся от небрежно брошенных слов, сказанных ледяным тоном.
— Он на год меня моложе, мой забывчивый друг. Какая голова на блюде? Сейчас не времена «хромца» Тамерлана, обойдемся без дикости — имитация ограбления и ничего больше не требуется. С профессором я встречался в Афганистане, когда русские ввели туда войска. Он хороший ученый, и должен работать дальше. Просто мне очень нужна эта старинная вещица, а раз ее не продают, тогда нужно просто отобрать силой. Благо момент очень подходящий для этого действия.
— А вот и мои люди, сэр. Судя по их прищуренным глазам, они выполнили ваше задание!
Действительно, рядом остановился потрепанный жизнью «мерседес» — дверцы открылись, и из машины вышел коренастый мужчина средних лет, одетый в синюю куртку с белыми полосками. Подойдя к машине со стороны водителя, он наклонился над дверцей — водитель опустил стекло.
— Там находились двое — они стали кричать. Мы вынуждены были их убить! Вот ваша вещь — браслет въелся в запястье, снять его было невозможно. Так что пришлось отрезать кисть.
Расстегнув молнию на куртке, мужчина достал небольшой округлый пенал, и передал водителю. Негромко спросил:
— Наши деньги?
— Возьмите, здесь все оговоренное, — водитель протянул внушительный сверток — там были как местные «бумажки», по недоразумению называвшиеся деньгами, так и внушительные пачки из евро и долларов. Местный криминал предпочел получить наличными, не доверяя банковским картам. И не прогадал — интернет власти сегодня заблокировали, и все банки уже не могли осуществить трансакции. Мужчина сунул сверток за пазуху, и пошел к «мерседесу» — машина тут же отъехала.
— Ублюдки! Не могли обойтись без крови, — буркнул водитель, передав пенал пожилому джентльмену. Тот тотчас открыл его — внутри блеснул серебром и двумя рубинами цельный браслет, по которому шла выпуклая вязь иероглифов. И негромко ответил довольным тоном:
— У них не было иного варианта действий. Хотя мне жаль профессора, но он проявил упрямство, не приняв предложение, и тем сам выбрал свою судьбу. На металле осталась его кровь — весьма символично!
— Почему, сэр?
— Надпись гласит — «кровь вернется», — пожилой джентльмен пребывал в эйфории, было видно, что он чрезвычайно доволен добычей. А потому, вне своего обыкновения, сделался разговорчивым.
— Это тот самый древний артефакт, который принадлежал великому… Годдем!
Англичанин выругался от изумления — старинное серебро неожиданно потемнело, и браслет, словно хрупкое стекло, разломился…
