Араб у трона короля - Михаил Васильевич Шелест

— Вы меня совсем не слушаете! — Почти обиженно сказал Генрих.

— Слушаю, Ваше Величество. Вы говорили о необходимости сношения с султаном и найденных древних пергаментах.

— А мне казалось, что вы не слушаете меня, и даже что-то напеваете сквозь зубы.

— Я так обдумываю, то что вы говорите.

— И что вы думаете?

— Я думаю, чем прикрыть наш интерес к Тавриде? Правитель Крымского ханства, считающий себя главным наследником Золотой Орды, в вассалитете у султана и тот обязательно спросит: чего это нас несёт в Тавриду? Да и что-то сомнительно мне, чтобы Грааль в православном храме сохранился. Сколько раз его грабили, тот храм?

— Монах, у которого нашли древние пергаменты, сам видел. Присутствовал на вскрытии тайника.

— Что за монах? С ним можно поговорить?

— Уже нельзя. Он всё сказал, — ответил Генрих и посмотрел на Говарда. Тот утвердительно кивнул головой.

Я так глубоко вздохнул, что язычки пламени свечей качнулись

— Вы устали? — Спросил Генрих.

— Мне как-то нездоровится. Лихорадка.

— Говорят, вы много и долго пили. Это депрессия. Это бывает и проходит. Почему вы не привезёте в Лондон семью? Рассказывают, у вас и дочь, и жена, — обе красавицы.

«Кто же тебе всё рассказывает?» — Подумал я, и сказал:

— Дозвольте привезти, сир?

— Дозволяю, — сказал Генрих без раздумий. — И отправляйтесь немедленно.

* * *

Кабо Фрио… Эти два слова я повторял и повторял до тех пор, пока мои сорок корабельных пушек не отсалютовали моему флагу, развевавшемуся над моим фортом в лагуне. Все мои корабли легко прошли трёхмильным каналом вслед за лоцманской караккой.

— Хороший получился канал, — сказал я Магельяншу, пожимая ему руку.

Лорис и дети стояли молча и смотрели на меня с удивлением. Было чему удивляться. В Англии я пошил себе «нормальный» костюм-тройку из тонкого белого сукна и сошёл с корабля в нём, в белой фетровой широкополой шляпе и белых кожаных туфлях.

По-моему, я был красив и элегантен, однако жене я явно не понравился.

— Я говорила, — сказала она, — что эти англичане собьют вашего отца с пути истинного. Гляньте, на кого он стал похож! — Она обращалась к детям, посмотрев сначала на дочь, а потом на сына. И это ваш отец?!

Дочь всхлипнула.

— Ну и пусть! — Сказала она, и бросилась мне навстречу.

Сын тоже кинулся ко мне, с трудом вырвав руку из ладони матери.

— Папа!

— Ах, вы мои хорошие! — С трудом сдерживая нахлынувшие чувства пробубнил я, обнимая обоих. — Ну иди сюда, родная.

«Родная» подбоченясь и слегка выбрасывая ноги вперёд, подошла ко мне. На ней была надета лёгкая свободная хлопчатая блузка с завязками на груди и с каким-то вышитым вдоль выреза рисунком, несколько широких цветных юбок до щиколоток. На ногах обуви не было. Её ступни при каждом шаге вскидывали края юбок и они взлетали резко, поднимая на юбках шторм.

Когда у моей Ларисы руки упёрты в бока, то, как говориться, ей совершенно «пофиг» в какую сторону повёрнута моя кепка.

Я улыбался. Она подошла совсем близко и остановилась. Наши взгляды встретились. Она улыбнулась и шагнула в мои объятья.

* * *

— Нам пора женить нашу дочь. Ей уже восемнадцать.

— Пора-то пора, да на ком? — Скептически вздохнула жена.

— Мы сейчас можем выдать её за какого-нибудь английского графа. Отдадим ей в приданое одно из графств. Стаффордшир, например. И сундук золота.

— Ты серьёзно? — Спросила жена, приподнявшись на локте. Ещё было темно и лица её я не видел. — Ты вывезешь нас в Англию?

— А ты хочешь? — Спросил я.

Она не стала торопиться с ответом.

— Тут хорошо. Тут уже всё родное. Тут безопасно. Там всё другое. И там опасно. Я уже отвыкла от господ со шпагами. И от городской грязи отвыкла. В Лондоне не чище же, чем в Лисбо?

— Не чище, Лорис. Темза иногда воняет, как помойная яма.

— А в наших графствах?

— Немного получше. В Бекингемшире наши ребята уже почти всё устроили, как мы привыкли, а в Стаффорде сейчас занимаются. Там, конечно, авгиевы конюшни. Полагаю, к нашему приезду всё наладят по-нашему.

— А ведь и мы раньше так жили… Это ты, как из своего первого путешествия приплыл с зелёными глазами, так и перевернул нашу жизнь. Что-то с тобой произошло тогда, милый. Да?

— Я же тебе рассказывал. Поскользнулся, упал, закрытый перелом, очнулся… — Я рассмеялся.

— Какой закрытый перелом? — Возмутилась жена. — У тебя не закрытый, а открытый перелом… сейчас будет. Ну ка, колись, — сказала она грозно и тихонько сжала меня за шею, а потом поцеловала в губы.

— Набралась от тебя каких-то странных словечек, — сказала она, откинувшись на спину.

После такого поцелуя приподнялся и я, и, едва касаясь, скользнул пальцами правой руки по её телу, по лицу, губам.

* * *

Забрав с собой около шестисот индейцев тупи и гурами, которых все остальные провожали торжественно, как идущих на ритуальный убой, мы отплыли в Англию через три месяца. За это время я нарыбачился, наелся креветок, навалялся на горячем песке лагуны и смог немного забыть ужас московского подземелья. Фиаско от неудачного «внедрения» в боярские слои Московии уже не так сильно меня «гнобило». Я всё реже представлял себя Остапом Бендером, ограбленным румынскими пограничниками.

* * *

Я не обманывал индейцев, обещая отправить их в иной мир, и регулярно отправлял.

В Индонезии сейчас жило около шести тысяч индейцев. Больше половины из них на Яве, остальные по островам. Они плодились и размножались, увеличивая свою численность, живя по моим законам, ожидая моих команд и создавая государство, как я его себе представлял.

Команды кораблей, состоявшие в основном из индейцев, тоже получили отпуск и вернулись, зарядившись в своих деревнях бодростью.

Сменные экипажи приняли корабли и за три месяца привели их в надлежащий вид. На верфях Магельянша непрерывно кипела работа. Кроме строящихся кораблей, на стапелях проходили профилактические осмотры и мелкие ремонты действующие суда нашего флота.

Дерево сукупира, из которого мы делали корабли, хоть и тяжело обрабатывалось, но не гнило и не становилось прибежищем червей-древоточцев, поэтому корабли можно было вытаскивать на стапеля. Обычные же корабли на воздухе червями съедались мгновенно.

* * *

— Его величество Король! — Объявил распорядитель мероприятия, здесь называвшегося «Королевский театр».

В зал вошёл Генрих Восьмой. Вслед за ним, отставая на два шага, шла молодая женщина в пышном платье, с диадемой на голове. Её милое