Напротив переборки справа разместились стол и приколоченный к полу стул. На поверхности стола из кучи пепла виднелся край обгоревшей карты. Какой именно район отображался на ней, определить не представлялось возможным.
Арсенин тщательнейшим образом обыскал ящики стола. Результатом обыска стали: увесистая пачка банкнот примерно на двести фунтов стерлингов, кортик без ножен, в довольно приличном состоянии, три пачки вирджинского табака, пара трубок, горсть патронов, на вид сорок четвертого калибра, оловянная кружка и полупустая бутылка без этикетки, наполненная желтоватой жидкостью, отдающей спиртом плохой очистки. Ни судовых или личных документов, ни судового журнала Арсенин не обнаружил.
Он уже собрался выйти из каюты, захватив с собой деньги, табак и кортик, как вдруг краем глаза заметил, что из–под койки выглядывает уголок какого–то сундучка или несгораемого ящика. Арсенин извлек его наружу, поставил ящик на стол и удивленно присвистнул. Находка действительно оказалась сундуком. Вот только выглядел он очень старым и долгое время пролежавшим в воде. Дубовые стенки и крышка сундука стали мореными, железные полосы, оковывающие его поверхность, и железные же петли частью проржавели, а частью и вовсе превратились в труху. Замок отсутствовал. Кто–то взломал его, или, может быть, даже отстрелил в упор из чего–то крупнокалиберного.
Затаив дыхание Арсенин с трудом приподнял крышку и увидел, что внутри сундука лежат несколько кожаных мешочков. От пребывания в воде кожа в устьях мешков слиплась и, поэтому кто–то разрезал их боковины. Доставая мешки из сундука один за другим, Арсенин разглядывал находки. В одном из кошельков обнаружились золотые монеты. Некоторые из них удосужились очистить, но большая часть так и осталась покрыта темным налетом. Разглядывая монеты, Арсенин обнаружил среди них и английские гинеи, и испанские дублоны с реалами, и французские луидоры. Сортировать и пересчитывать их не хотелось, и капитан высыпал на стол содержимое следующего кошеля. В нем оказались драгоценные камни. Всеслав не слишком разбирался в драгоценностях, но ему показалось, что среди прочего в груде самоцветов блеснули бриллианты с красным и синим оттенками, несколько крупных изумрудов и необычайно синие сапфиры. В третьем по счету мешке находились не ограненные камни и, не надеясь на свои скудные познания в геммологии, капитан стал складывать найденный клад назад в сундук, решив разобраться с находкой уже на своем корабле. Не желая привлекать к находке преждевременное внимание, Арсенин сорвал с койки одеяло и уложил сундук с сокровищами в импровизированный мешок.
– Павлюк! – окликнул он матроса, который, судя по доносящимся из соседней каюты звукам, до сих пор занимался взломом матросских рундуков, – бери, что нашел и иди сюда.
– Тута я, вашбродь! – Павлюк вышел из матросского кубрика, прижимая одной рукой к груди сверток с какими–то предметами, а второй удерживая массивный корабельный топор.
– Возьми мешок, а я последний кубрик осмотрю! – Арсенин с видимым облегчением поставил одеяло с сундуком на палубу и шагнул в офицерскую каюту.
Каюта отличалась от матросской только обеденным столом, принайтованным посередине, да наличием всего двух двухъярусных коек. Бегло осмотрев рундуки, которые никто не удосужился запереть, Арсенин обнаружил кучу различной одежды да необходимых в быту моряка вещей, но на какие–либо документы не было и намека. Закончив досмотр, так и не давший ответов на вопросы, Арсенин крикнул Павлюка и вышел на палубу.
Возле ходовой рубки его поджидали Коротков и двое матросов из двух других партий. Увидев Арсенина, Коротков явно обрадовался.
— Вот и капитан! Теперь давай, Самсонов, сам все капитану и расскажи!
– Так что, ваше благородие, в форпике нашли мы еще одного мертвяка с ружжом. Он, видать, пулю в горло получил, да не сразу померши. В форпик залез, да там Богу душу и отдал. На нижней палубе да в трюме ящики какие–то стоят. Чего в тех ящиках, что на палубе, мы ишо не смотрели, а в тех, что в трюме положеты, там ружья лежат. Сколь точно – врать не буду, однова – много их, таких ящиков–то.
– Благодарю за службу, – Арсенин кивком поблагодарил матроса. – Боцману скажи, что я распорядился на вечерней чарке всем, кто в досмотровые партии ходил, двойную порцию выдать. А сейчас собирай людей и на «Натали» возвращайтесь. Павлюк! Стой! Тебя эта команда не касается, ты со мной пойдешь. Ну а у вас какие успехи, Иван Федорович?
– Да ничем особенным похвалиться не могу, – Коротков скромно пожал плечами, – помимо тех мертвецов, что вы уже видели, мы еще двоих в шлюпке нашли, оттуда отстреливались… От кого – не ясно… Ни карт, ни коносаментов, ни каких иных бумаг мы не нашли, только в ящике флагов стран разных, поди, десятка с два. Чье судно, куда шло, с кем воевало и почему, один Господь ведает. Хотя, исходя из того, что сейчас во французском Сиаме вовсю война идет, можно сделать некоторые предположения. Только зачем? Мы ж не полиция, в конце–то концов. А с судном, грузом да с мертвым экипажем, что делать–то будем, а, Всеслав Романович?
– Мертвецов отпеть да по морскому обряду схоронить… – начал отвечать на вопросы старпома Арсенин, но закончить фразу не успел.
– А по какому обряду отпевать–то будем? Вдруг они католики или вовсе лютеране, не приведи Господи? – озабоченно произнес Коротков. – Мы–то все православные, не нехристи какие…
— Вот по православному обычаю и отпоем, — отмахнулся Арсенин. — Я сам молитву прочитаю. Вера у нас, быть может, и разная, но кровь одна — соленая. По добру или по худу они жизнь прожили, того нам не ведомо, а без молитвы хоронить не хорошо будет. Теперь дальше. Груз весь перенести на «Натали», во Владивосток прибудем — продадим. По призовому праву груз наш, а винтовочки, они не копейки стоят, так что хороший приварок к жалованию для всего экипажа выйдет. Да и не только от винтовок.
Пресекая еще незаданный вопрос Короткова, Арсенин указал на одеяло в руках у Павлюка.
— В мешочке этом приварка как бы ни больше, чем от груза найденного будет, но об этом на родном борту поговорим. А сейчас возвращаемся. Как переберемся, вы, Иван Федорович, боцману распорядитесь, чтобы находки на наш борт живенько перенесли. Как мертвых схороним — отходить будем, домой пора.
— А с самим судном чего? С собой поведем или так оставим? Все ж за посудину сию неплохие деньги выручить можно, — озабоченно протянул Коротков.
— Нет, Иван Федорович, бригантину мы с собой не потащим. Палубной команды у нас маловато, да и потом, что с ней делать? До ближайшего порта тащить? Так потом на ней команду оставлять придется, пока все формальности соблюдут, хозяев отыскивая… Коли не найдут, забирать эту скорлупку надо. А там то ли домой вести, то ли на месте продавать, муторное это занятие, да и время на него сколь уйдет. Бросаем дамочку в море и точка. Не стоит она хлопот таких. Визгу много — шерсти мало.
