— Нет, Иван Федорович, бригантину мы с собой не потащим. Палубной команды у нас маловато, да и потом, что с ней делать? До ближайшего порта тащить? Так потом на ней команду оставлять придется, пока все формальности соблюдут, хозяев отыскивая… Коли не найдут, забирать эту скорлупку надо. А там то ли домой вести, то ли на месте продавать, муторное это занятие, да и время на него сколь уйдет. Бросаем дамочку в море и точка. Не стоит она хлопот таких. Визгу много — шерсти мало.
Последующие несколько часов вся палубная команда и часть кочегаров из отдыхающей смены, перетаскивали ящики с бригантины на «Натали», обливаясь потом и задыхаясь от тлетворного запаха разлагающейся плоти. Несмотря на усталость и категорическую нехватку воздуха, а может и сугубо по этим двум причинам, мат сыпался в несколько раз чаще, чем при обычных погрузках или бункеровках. После того, как последний ящик оказался на борту парохода, быстро отшвартовались. Проведя несколько маневров машиной и отойдя на кабельтов от борта бригантины, вахтенный штурман дал в машинное отделение команду: «Полный ход». По пароходу волной пронесся солидарный выдох облегчения.
Весь день до вечера Арсенин провел в своей каюте, сортируя содержимое найденных в сундуке мешках, а вечером, пользуясь тем, что на торговых судах не прижилась военная традиция капитану трапезничать отдельно от остальных членов экипажа, он первым пришел в кают–компанию, спрятав под столом мешок с найденным кладом. В течение всего ужина главной темой застольных разговоров являлась бригантина с мертвым экипажем, с обязательным высказыванием предположений о судьбе команды и их последующим обсуждением.
Коротков, чуть ли не приплясывая от возбуждения, доложил офицерскому собранию, что на «Натали» перегрузили чуть больше трех тысяч американских винтовок системы «Винчестер» и полторы сотни тысяч патронов к ним.
– А я по справочникам смотрел, господа, это на тридцать тысяч фунтов мы себе подарочек нашли! – восхищенно всплескивал руками старпом. – Три или четыре фрахта отработать надо, чтоб такие деньжищи огрести! А если их еще и на черном рынке продать… – Иван Федорович пододвинул к себе салфетку, вынул из кармана кителя карандаш и под добродушные усмешки офицерского состава погрузился в расчеты.
— Господа! Пока милейший Иван Федорович подсчитывает наши выгоды от оружейной торговли, я имею ко всем присутствующим дело весьма деликатного свойства, — сказал тем временем Арсенин, выкладывая на стол свои находки. — Даже с учетом моих более чем скудных познаний в области ювелирного дела и неизбывной ненависти к ростовщикам и ломбардам, полагаю, что вот эта оказия составляет сумму, значительно превышающую стоимость найденного нами оружия. И сверх того, как я потрачу свою долю от приза, меня беспокоит сейчас лишь один вопрос: можем ли мы в полной мере доверять команде?
— Матерь Божья, вседержительница–всезаступница! Это ж откеля такое богатейство–то взялось? – вестовой, пытаясь одновременно и перекреститься и удержать разнос с бутылками вина, озвучил витавший в воздухе общий вопрос.
— Сразу хочу пояснить уважаемому собранию и его вольнослушателям! Всё, что вы сейчас видите на столе, принадлежит не только нам, но и экипажу!
— Арсенин, вдоволь налюбовавшись на ошарашенную физиономию вестового, обратился к матросу напрямую.
— Ты, голубчик, когда команде об увиденном рассказывать будешь, преувеличивай хотя бы не больше чем в два раза. А то дойдет дело до дележа, так скажут, что офицеры себе все загребли…
Матрос, совершенно ошалев от увиденного, закивал головой словно китайский болванчик, перекрестился и долго божился, что кроме как правду никто от него другого и не услышит.
— Считайте мой вопрос риторическим, — улыбнулся Арсенин, как только вестовой удалился. — Хотя некоторые меры предосторожности принять, безусловно, следует. Природу найденного нами клада я объяснить не могу, а потому ограничимся предположением, что оно попало к нам в наследство от контрабандистов, вероятнее всего американского происхождения. Посему предлагаю помянуть покойных, каким бы худыми людьми они не являлись, и, соответственно, выпить за наш успех, благо, что вино уже принесли.
Арсенин попытался вывести своих офицеров из ступора, но, не дождавшись более или менее вразумительной реакции, взял со стола серебряный колокольчик и несколько раз резко взмахнул рукой. Раздавшийся звон заставил людей прийти в себя и вот уже один за другим офицера стали отводить взгляд от усыпанной золотом и драгоценностями столешницы.
Утром следующего дня Арсенин вызвал к себе боцмана, поручил тому отобрать из экипажа дюжину наиболее благонадежных и рассудительных матросов и привести к нему. После прибытия старослужащих, по новому распоряжению капитана верных матросов вооружили. Двоих поставили на пост возле трюма с оружием, одного матроса с винтовкой Арсенин оставил охранять свою каюту. И лишь предприняв данные меры предосторожности, Всеслав отдал команду построить весь свободный экипаж.
— Господа матросы! Не далее как вчера, действуя сообразно международному призовому праву, мы сняли с брошенной в море бригантины груз оружия, который будет продан во Владивостоке. Далее вырученные за груз средства будут поделены между ВСЕМ экипажем, согласно все тому же закону!
Арсенин, прислушиваясь с радостному ропоту матросов, прошелся вдоль строя.
— Но это еще не все! На том же корабле, о чем вам, вероятно, уже исчерпывающе вестовой Сенька Ожегов поведал, я нашел небольшой сундучок с золотыми монетами и самоцветными камнями. Выручка от продаж этой находки также будет поделена на весь экипаж.
Над строем моряков пронесся радостный гул.
— Чтобы вы там себе не напридумывали, сундучок и впрямь небольшой! — пытался остудить охватившую строй эйфорию капитан. — Кто мне не верит, пусть у Павлюка спросит, он вчера этот сундук на своем горбу таскал. А чтоб не возникло ни у кого лишнего соблазна, до прихода во Владивосток сей сундук с кладом будет храниться в моей каюте, возле которой отныне и до родного порта выставлен вооруженный караул. Как домой придем я на борт оценщика приглашу, он при всей команде оценку сделает. До каждого желающего будет доведена сумма клада и выручки от продажи. Слово чести, что лично прослежу за тем, чтобы каждый свое получил сполна. А сейчас команде: разойтись по заведованиям!
Над палубой парохода разнеслось громогласное, наполненное нечаянной радостью троекратное «Ур–р–ра–а!!!», сменившийся слаженным топотом двух сотен матросских ног возвестившем о том, что авторитет капитана на судне непререкаем.
