Изгибы складок, падающих вниз,
Что реяло на Рейне, Маасе и Самбре,
Смогло заставить в мрачном декабре
Дрожать небезызвестный Аустерлиц!
VI
Увы! Уж все закончено. Грязь! Пустота! И ночь!
Над бездною, прогнавшей нашу славу прочь,
Сияйте же проклятые фамилии опять —
Мопа, Морни, Маньяна, Сент-Арно и Бонапарта!
Склоним главу! Гоморра одолела Спарту!
Пять их всего лишь, тех бандитов! Пять!
Все нации вокруг побеждены цинично:
Английский брег, страна свобод античных —
Нейстрийцам старым сдан,
Рим – Аларику, Византия – Магомеду,
Трём шевалье – Сицилия, а Франция отпета
Пятёркой каторжан.
Пусть будет так! Наполнив по-житейски,
Молитвой – Нотр-Дам, балы – на Елисейских,
Заполните скелетами Монмартр!
Господствуйте, унизив нацию, как сброд,
Свяжите все: Париж, страну, народ
Посредством ваших банд!
VII
Когда на вашу грудь прикрепит он медаль,
Кресты и ленты за успешную баталию,
Ну, и за эту западню,
Солдат! Из знойной Африки с загаром возвратясь,
Ты что, не видел, что тебя толкнули грязь,
В постыдную и грязную резню?
Мой взор туманится, и я подчас скорблю,
Припомнив ту печальную зарю,
Которая, казалось, обещает
Вам честь и славу, но украдены они,
Поскольку ваши души в эти дни
Лишь грезят и рыдают.
Отвагой вашей всюду были сражены;
Сыны республики и хижины сыны,
Согретые бесстрашием своим,
Служить теперь бандиту, погрязшему в крови,
Предать республику и хижины свои,
Скажите, что Вам сделали они?!
О, легион обманутых, за кем же ты идешь?
Кому свое оружие так низко продаешь,
Убийце отдавая душу?
Подлец ничтожный, и вы верите кому?
Наполеоном Жалким он останется в миру,
Бандитом выдающимся – Картушем.
О, армия! Итак, твой меч ударил с тыла,
Присяга, долг и честь тебе постыла,
И попрано достоинство народа!
А революция, оставив след в веках,
Забыв о будущем прогрессе и мечтах,
Забыла и понятие «свобода»,
Чтоб смог тиран поработить твою страну,
Верхом усевшись на великих трупов тьму,
Тот карлик невысокого полета,
Затеявший бессмысленную оргию для нас,
Чья глотка издает в прискорбный час
Кровавую ужасную икоту!
VIII
Господь, что с армией проделано великой,
Как дверь, которая на все замки закрыта,
Она глуха к чести,
Солдаты тянутся без веры, без покоя,
И Франция в крови утоплена по пояс,
Дай факел свой, о, Господи!
Покуда совесть в трауре и крова лишена,
Пока священник в кресле и недремлющий судья,
Меха свои мусоля,
Успехом бренным тешатся, согласные в одном,
Проступок чтоб свершать, так лучше уж с умом,
Чем добродетель холить.
И души светлые всё гибнут незаконно,
Мертвы уже и те, кто шёл на бастионы,
Разжалованы подвиги отцов,
И злая низость и советы от неправых,
Их рты, похожие на сточную канаву,
На грязную помойку подлецов.
С приходом Цезаря святая честь умрет,
В Париже тихо, здесь безмолвствует народ,
Лишь слёзы втихомолку,
Сердца людей к победе не спешат,
Как трусы жалкие, предместья здесь дрожат,
Прикинувшись заснувшими надолго.
Бог, мой! Так одолжи мне свою силу,
Я корсиканцу укажу его могилу,
Я – тот, кто не знаком ему пока,
И полный страсти мрачной и стихов,
Приду к нему с тирадой гневных слов
И с палицей в руках,
Подобно дрессировщику невиданных зверей,
Размахивая саваном бесчисленных смертей,
В священном гневе яростен и зол,
Как черный мститель, бешено подковами звеня,
Ногою раздавлю его, как мерзкого червя,
И императора, и весь его престол!
Джерси. 7—13 января 1853 года.
Книга III. Семья возвращена на престол
Что теми видами насыщен разум – к счастью!
Он был лишь только попугаем пестрой масти,
Нося высокий сан, чтобы иметь насест,
Бедняга князь, весь в черном, словно бес,
В пятнадцатом на жизнь не дали и гроша ему.
Он занял лишь пять ливров, не имея даже су.
Теперь вниманье на карьеру, s’il vous plait!
Он от экю в пять франков, будто на крыле,
Взлетел к банкноте с подписью Гара. Однако!
Дополз и до мильона, вот, чертяка!
Глотая миллион, шел к миллиарду, не спеша,
Навстречу слиткам золота от медного гроша.
Дворцы, кареты, роскошь, балов несметный ряд,
Пиры миллионеров так Францию съедят.
Мошенник превратился в правителя страны.
Проступок совершил он? То заговор. Увы!
Ужасное деянье, резня и смерть вокруг,
Ему ж Высокий суд клянется на миру,
И бездна вновь закрылась, издав тяжелый стон.
Лишь запах пороха повис от прожитых времен.
Ромьё остерег всех: Смотрите, капканы!
Виват, Маскариль! И гремят барабаны!
Рабочих во тьме, словно негров-изгоев,
Под палкою содержат, прескверно устроив,
Завален Париж миллионом указов, их – тьма,
И Сена покрытая льдом, как седая Нева.
Владыка же наш торжествует; шагает эффектно,
Порхает от мэра до мэра, префекта к префекту,
Декабрь, второе – укор оскорбленной страны,
Брюмер, восемнадцать – каймою с другой стороны,
В букетах цветов, колесницу торжественно тронув,
Уродец счастливый со свитой холуев-шпионов,
Вернулся он в Лувр, императором стать пожелав,
Он, как Бонапарт, изучает истории нрав,
И честь, и достоинство ищет в характере Папы;
Пред тенью Медичи снимает в почтении шляпу;
И сбросив порой свою мантию и циркуляры,
Вдоль озера бродит в казацких степных шароварах,
Смеясь, хлебных крошек оставивши сзади,
Он рыбок покормит, на нищих голодных не глядя,
Любимец казарм, что воздвигли его на престол,
Европа у ног уж трепещет, взирая на трон.
Он митрою правит с оружьем, и есть у него
Три главных ступени: убийство, обман, воровство.
Каррара! Парос! Мрамор тысячелетних гробниц!
Былые герои истории прошлых страниц!
Диктаторы Рима, вам нечего больше стесняться!
Пора наступила на спутника полюбоваться.
Вон там, на фронтоне у храма явился святой,
Смотри же, история! Радуйся, племя людское!
Пока с Сципионами или Периклом, все мы,
Как жертвы тирана, великой печали полны,
На фризах сияющих, там, где побед славный рой,
И Цезарь в коляске с пантерою перед собой,
Все в пурпур одеты, из лавра в сплетеньи венков,
Среди волков в бронзе и златокрылых орлов,
Явилась звезда, как тождественный им триумфатор,
Как столпник, народный герой и святой император,
Он между Траяном и Августом сильно скучает,
В лазури небесной и вечности ярко сияет,
Венчает он храм древнеримских богов сановитых,
Мошенник Макер в башмаках вполовину разбитых!
Джерси. 31 января 1852.
«Только что господин Виктор Гюго в Брюсселе опубликовал книгу под названием: «Наполеон Ничтожный», которая содержит наи-более оголтелую клевету на князя-президента.
«Рассказывают, что в один из дней на прошлой неделе чиновник принес это творение в Сен-Клу. Луи-Наполеон, увидев, взял его и, едва взглянув, с презрительной улыбкой на губах, обратился к окружающим его людям.
Он сказал, указывая на брошюру: «Посмотрите, господа, это „Наполеон Ничтожный“ от великого Виктора Гюго.»
(Елисейские газеты, август 1852г.)
Ты кончишь, завывая, вершина лицедейства!
Едва оправившись от твоего злодейства,
Пока ты в пакостном триумфе почивал,
На лбу я метку у тебя нарисовал.
Смеется над тобой мятежная толпа,
Когда ты замер у позорного столба,
Когда ошейник жесткий твою терзает грудь,
И пуговицы с куртки летят быстрее пуль,
История одежды сорвала напоказ,
Ты говоришь: Не страшно? Высмеиваешь нас?
Каленое железо мне в руки дал Господь,
Уже сейчас я вижу дымящуюся плоть.
Джерси. 30 октября 1852.
От голода безумного терзаясь как-то раз,
Макака в шкуру тигра забралась.
И в этом образе ужасно злою стала,
Себе бессовестно присвоив право
Кричать на всех: «Хозяин джунглей – я!
Попробуйте ослушаться меня!!»
Она, разбойница, сидит среди ветвей,
Ну, страху нагонять на всех зверей!
Повсюду смерть и вой, идет кровавый пир,
Макака все смогла, что б сделал тигр,
Жила в пещере, а вокруг была резня.
Любой боялся этой шкуры, как огня.
Она стращала, издавая страшный рёв:
«Полна моя пещера до краёв
Костями вашими!» – и все бегут долой,
Дрожа от страха: ведь пред ними тигр злой!
Но вот явился укротитель всех зверей,
И разорвал ту шкуру поскорей,
