— Я над этим работаю, — тихо сказал Орлов. — Вот прямо сейчас — работаю.
— Ну так работайте! Я вам зачем? — вскричал Черчилль. — Я вам зачем?
— Мне нужно, чтобы вы работали с Рузвельтом. Мне будет очень трудно… почти невозможно с ним встречаться… в том числе и по причине его инвалидности. Он честно хочет укрепить свою страну в ходе этой войны, он не желает губить своих парней ради спасения кого бы то ни было, кроме, естественно, Америки… Да и никто в Америке этого не захочет. Вы бы слышали, как он радовался, когда началась эта война! — Орлов хмыкнул, потер ухо. — Наконец-то! Ему экономику нужно поднимать, они еще после депрессии не восстановились… Рузвельту сейчас непросто, он один. А если вы будете рядом, вместе понесете потери…
— Какие потери?
— Вы полагаете, что если японцы ударят по Америке, то ваши колонии останутся нетронутыми? Вы полагаете, что, подставив свой флот под удар с вашей помощью, Рузвельт не захочет от вас взаимности? Немного британской крови на алтарь победы? Вам будет проще на него влиять, если у вас будет общая тайна, ведь так?
— Наверное…
— И сунуть в капкан для наживки сотню-другую американцев будет для него проще, если вы прицепите на крючок сотню-другую своих… И корабль.
— Что значит — корабль?
— Вижу лорда адмиралтейства, — засмеялся Орлов. — Ну, что-то придется подставить под удар. Справятся японцы или нет — другое дело, но подставить нужно, иначе американцы не поймут.
— Вижу, вы все продумали… — Черчилль вздохнул, достал из кармана платок и вытер мокрое лицо. — Американцы предоставляют наживку и давят на Японию дипломатически. Мы рискуем колониями и тоже участвуем в травле Японии. Что предлагает Россия? Или она хочет выиграть, не сделав ставку?
— Россия предоставляет для работы с Японией свою агентурную сеть, — сказал Орлов. — Переговоры непосредственно с Японией будут вести русские. С американцами будете работать вы. Задача — обеспечить удар Японии по Гавайям. Согласны?
Черчилль молчал.
— Я еще раз спрашиваю вас — согласны? — Орлов встал со стула.
— Да, — громко и твердо ответил Черчилль.
— По всем позициям?
— Если вас интересует вопрос мяса в капкане, то да — я согласен сотрудничать по всем позициям.
Орлов поставил на стол перед Черчиллем бутылку.
— Рук пожимать не будем. Вы мне ничего не должны, я вам ничего не должен. После того как Япония вступит в войну, мы с вами, скорее всего, больше не встретимся… И чтобы потом не было недоразумений. Не нужно пускать за мной хвост. Искать меня тоже не нужно, это может плохо закончиться не только для тех, кто пойдет за мной, но и для вас лично.
Орлов шагнул к двери.
— Да кто же вы такой? — спросил вдогонку Черчилль.
Орлов остановился, медленно повернулся к премьер-министру Британии.
— Так кто ты, наконец? — продекламировал он с дьявольской усмешкой. — Я — часть той силы, что вечно хочет зла!
Орлов кивнул и вышел из кабинета.
— И вечно совершает благо… — в задумчивости закончил цитату Черчилль, спохватился и позвонил по телефону, чтобы отменить свой приказ о слежке за посетителем.
Орлов вышел на улицу, с наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух.
Разговор прошел нормально. Нормально.
Осталась сущая безделица. Пустяк. Все хотят, чтобы Япония нанесла оплеуху Америке. Все. Даже Америка хотела.
Только проблема есть небольшая.
Передумала Япония. Передумала.
Такие дела.
23 июля 1939 года, Берлин
Оркестр играл только веселые, жизнерадостные мелодии. Люди смеялись и разговаривали громкими звонкими голосами. Все были счастливы, даже мальчишка лет пяти, закапризничавший вдруг и пустивший слезу, ровно через минуту повеселел и увлеченно стал рассказывать своей «мутти», как рыжий Франц из соседнего дома свалился с качелей прямо в лужу.
Орлову вовсе не хотелось есть. Мясо он заказал только для того, чтобы иметь возможность — замотивированную возможность — не отвечать на вопросы Игрока. Тот сейчас просто развлекается, ходит вокруг Орлова кругами, как акула. А потом бросится вперед, щелкнут многорядные челюсти… Или у акулы челюсти не щелкают? Не довелось Орлову близко видеть акулу в момент нападения. Тигра видел, медведя видел, а акулу…
Хотя — вот она, зубастая, сидит за столиком напротив Орлова, улыбается, рассуждает о преимуществе немецких вин над всеми остальными винами мира… Приятный, общительный и милый человек, прекрасный собеседник, будто и не объяснял пару минут назад Орлову, что бывший поручик — всего лишь послушное орудие в руках Игрока, пусть высокомерная, пусть обидчивая, но — игрушка.
И самое обидное в этом то, что Игрок прав.
Поначалу Орлов и вправду был благодарен Игроку за спасение. И был потрясен самой идеей путешествий во времени и впечатлен — это очень слабо сказано — необходимостью защищать течение времени, устранять возникшие помехи, выполнять за Вселенную мелкие действия, без которых реальность неизбежно искажалась или даже могла рухнуть, превратиться в бог знает что…
Это была настоящая работа. Самая настоящая работа на свете. Странно было только то, что Орлов оказался первым и единственным человеком в странном месте, откуда можно было наблюдать за ходом истории и своевременно определять угрозы для этого хода.
Будто самому Игроку идея защиты времени пришла вот только-только, только час назад, минуту… секунду решил он, что нужно что-то делать, осознал угрозу.
Или и вправду — только что?
Игрок объяснял Орлову, как пользоваться «воронками», как определять время и место их возникновения — это было интересно, очень интересно, но кто самому Игроку все это показал и объяснил? Не мог же обычный человек сам все это открыть или построить?
Или мог?
Или не обычный?
Или не человек?
Орлов старался об этом не думать. Он работал. Искал себе союзников, учился точно выявлять ключевые моменты событий, определять необходимые точки воздействия. Игрок подсовывал ему книги — и научные, и беллетристику, фантастику в том числе. О путешествиях во времени, о временных парадоксах, о развилках в истории — и никак не оценивал эти книги. Прочитали? Отлично, возьмите вот эту книгу еще… Насколько прав писатель? Это вы уж сами выясните со временем.
Вы стоите у истоков самой невероятной организации в истории, сказал как-то Игрок. Все эти писатели рассказывают о том, как работают конторы и институты, как уже сложившиеся команды, имеющие опыт и наработки, распутывают временные петли и предотвращают парадоксы и нарушения. А вам только предстоит такую организацию создать, найти людей, деньги, технику, продумать структуру, решить, насколько свободно можно вести себя в прошлом, определить, насколько гибко и эластично время, способно оно погасить колебания, или та самая бабочка из американского рассказа способна все изменить.
— У вас не кружится голова от громадности предстоящей работы? — спросил Игрок.
Орлов сказал, что нет, что не кружится. Сказал, что работу нужно делать с ясной головой и уверенностью в ее необходимости.
Красиво сказал, несколько высокопарно, но искренне. Игрок даже не спорил, дал время на подбор людей, а потом поставил задачу… Первую задачу, которая закончилась гибелью нескольких тысяч человек в древности и десятков людей в сорок первом году. Орлов не боялся крови, пролил ее немало еще до встречи с Игроком, но вот грязь…
Когда Игрок рассказал о новой задаче, Орлов вначале отнесся к ней спокойно. Он изучал историю той войны, знал, что Япония ударила по Перл-Харбору, что именно этот удар определил дальнейшее течение времени, и мог представить, какие катастрофические последствия для нормального — канонического — течения истории может иметь отказ Ямамото от удара по базе Тихоокеанского флота. Потом…
Потом все стало немного хуже.
Намного хуже, если быть честным перед самим собой.
— Скажите, Даниил Ефимович, — Игрок дождался, когда Орлов отложит вилку, — а как вы сейчас оцениваете значимость для Вселенной своей личности?
— Это вы о чем?
— Ну как же… Вы запросто общаетесь с великими людьми. По-настоящему великими, без преувеличений. Вы вхожи в кабинет к Сталину, имели встречу и беседу с Черчиллем… Это поднимает вас в собственных глазах?
— Не знаю, — на мгновение задумавшись, ответил Орлов. — Наверное, нет.
— Что так? — изумленно приподнял брови Игрок.
На его лаковом лице эта гримаса смотрелась странно, чтобы не сказать — неестественно. Должны были появиться складки, проступить морщины, а вместо этого брови будто переехали чуть выше и изогнулись. Словно кто-то стер предыдущее выражение лица и мгновенно нарисовал новое. Кисточкой на гладкой розовой болванке.
