и сейчас находятся в 500 километрах от границы СССР.
— Чё он там гонит? — вышел из себя начальник, — какие 500 километров? Он только что прямо над нами прошёл… скажи ему, что его приборы врут… и ещё, что на перехват подняты советские истребители… что там полсотни первый говорит? — задал он вопрос оператору за радаром.
— Говорит, что наблюдает боинг в километре справа по борту, — ответил тот.
— И добавь, что сейчас будет предупредительная очередь с нашего МИГа.
Я вздохнул и как сумел, постарался донести ситуацию до пилота боинга.
— Не наблюдаю никаких истребителей в радиусе десяти километров, — сообщил мне пилот.
Я перевёл…
— Отдавай приказ полсотни первому, — скомандовал начальник, — очередь трассирующими перед носом этого хера.
— А ты переведи этому херу, — обернулся он ко мне, — что это последнее предупреждение. Следующая очередь будет по корпусу.
Я ещё раз вздохнул и перевёл, как сумел, и про эту, и про следующую очередь. Ответом мне было глухое молчание примерно секунд в десять, потом пилот сказал:
— Не вижу никаких очередей… мы следуем курсом… текущие координаты у нас такие… проверьте…
Лысый начальник похлопал глазами, потом бросился к огромной карте, которая висела справа, занимая практически всю стенку.
— Ещё раз повтори цифры, — приказал он мне, я повторил, — ты ничего не перепутал?
— Уж чего-чего, — обиделся я, — а цифры на корейском я назубок знаю — хана, дул, се, не, дасо (1,2,3,4,5)…
Тот взмахом руки остановил меня, а сам сказал в пространство:
— Если он не врёт, то действительно этот грёбаный КАЛ-007 летит по своему курсу в 550 километрах от Петропавловска… а кто же тогда над нами пролетел сейчас? Дай связь с полсотни первым, — сказал он оператору, тот протянул ему микрофон.
— Доложи обстановку, — сказал начальник туда.
— Очередь только что дал, — отозвался микрофон, — шесть снарядов выпустил, всё видно очень качественно.
— Реакция боинга? — задал следующий вопрос начальник.
— Никакой реакции, — ответил лётчик, — продолжил полёт прежним курсом. Через полторы минуты он выйдет из нашего воздушного пространства, — добавил он.
— Окраска у него точно Корейских авиалиний, это не РС-135? — продолжил спрашивать начальник.
— Обижаете, товарищ полковник, — отозвался лётчик, — что я, не знаю, как американские борта выглядят, зелёные они… а тут верх голубой, низ серый, на хвосте их символ… на инь-янь похож.
— Что будем делать, товарищи? — задал самый главный вопрос начальник, оказавшийся полковником.
Товарищи набрали в рот воды, сидели и не отсвечивали — понятно, что никому не хотелось принимать на себя таких решений.
— Может запросим Владивосток? — сказал наконец один из товарищей.
— Не успеем, он выйдет из нашей зоны, — ответил полковник, а потом неожиданно обратился ко мне, — ну ты вот, Петя, как человек со стороны, как думаешь — что здесь надо делать?
— Он же повторно войдёт в наше пространство, — осторожно начал я, — из Охотского моря другого пути в Корею нет…
— А парень верно говорит, — оживился давешний майор, — может перекинем этот вопрос сахалинцам, пусть они и разбираются?
— Ага, — трагически откашлялся полковник, — а нас всех после этого снимут с должностей…
— Не должны, — опять подал голос я, — вы же все по инструкции действовали…
— Тоже верно, — задумался начальник, — дай ещё раз связь с полсотни первым…
Экранная комната, 1982 год
А Антоша отлучился совсем ненадолго, я даже не успел внимательно осмотреть тут все углы.
— Я вернулся, — сообщил он, открыв кремальерный запор (двери тут именно так запирались), — давай продолжим… о чёс мы там говорили?
— Что тут чаще всего ломается и как это чинить, — напомнил я.
— Тут всё ломается, — с ухмылкой продолжил он, — но чаще всего почему-то процессор. А чинится он очень простым способом — в соседней комнате стоит точно такая же дура, вынимаешь из неё половину процессорных плат и заменяешь ими местные. Если неисправность осталась, значит, дело не в этой половине… тогда заменяешь половину из оставшихся на хорошие… дальше продолжать?
— Не надо, — отозвался я, — принцип понятный. А когда локализуется дохлая плата, тогда что?
— Ну тут уже надо включать осциллограф и замерять сигналы… кстати, иногда и невооруженным глазом можно найти неисправность, если что-то изменило цвет или там вспухло.
— А с жёсткими дисками тоже так же поступать? — уточнил я.
— Не, с ИЗОТами отдельная песня — у них там главная беда это плавающие магнитные головки — когда диск крутится, то головки приподнимаются вверх экранным эффектом и как бы плавают в паре миллиметров над пластиной, а вот при остановке механизм отвода головок иногда не срабатывает. Это ты сразу услышишь, если оно не сработает — головки садятся на диск со звуком циркулярной пилы. Тогда их и этот диск можно сразу выбрасывать, ставить новые головки (вот в том шкафчике запас большой) и юстировать их.
— Юстировать? — не понял я.
— Ну это я тебе потом покажу, когда сломается… ещё вопросы?
— Пока нет, — задумался я, — а на том стеллаже что?
— О, — оглянулся Антон, — там импорт лежит, не трогай, с ним лично Бессмертнов работает.
— Ну хоть посмотреть-то можно? — попросил я.
— Смотри конечно, за просмотр денег не берут, — ответил он, — это вот рубиновый лазер, а это микро-ЭВМ в формате КАМАКа, по мощности примерно как СМка.
— А чего мы её не используем вместо этих шкафов? — показал я на чудовищные чёрные бока СМки.
— У нас как в армии, приказы не обсуждаются, — ответил Антон. — Ну если других вопросов нет, я побежал к гидрикам.
А я поднялся на свою антресоль и тихо поинтересовался у Шурика:
— Слушай, а чего это Артюхин сбежал к гидрикам — там мёдом что ли намазано?
— Во-первых, там нет рентген и СВЧ, — ответил Шурик, одновременно смотря на экран осциллографа, — а во-вторых, у них каждое лето бывают экспедиции в тёплые моря, они же гидрики, им гидросферу изучать надо — понятен вопрос?
— Да уж куда понятнее, — усмехнулся я, — это лето уже прошло
