стал. Взяв у Дьяниша короткий меч, заранее приготовленный бабушкой, я быстро создал защитную полусферу изо льда, усилил её подходящим заклятием и принялся ждать.
Долго ждать не пришлось — груда ледяных глыб засыпала моё укрытие за считаные секунды. И я начал прорубаться. В принципе делать это, орудуя небольшим мечом, было не так уж и сложно, но я быстро понял, что сравнение с лесом было неудачным. В меня постоянно лупили небольшие молнии. Со всех сторон. Мало того, что при каждом ударе по льду меня словно током било, так ещё и время от времени само по себе прилетало то сверху, то сзади. Это заставляло торопиться.
Правда, шапке моей было всё равно, она вообще никак не реагировала на происходящее. В какой-то момент я так увлёкся, что вообще забыл про неё. Да оно и неудивительно — было крайне неприятно постоянно получать эти жалящие уколы-укусы.
Шапка напомнила о себе сама — в какой-то момент я почувствовал на голове тепло. Сразу же остановился. Чуть было не снял шапку, чтобы посмотреть, не светится ли она. Это была бы несусветная глупость. Но не снял — вовремя одёрнул руки.
Приятное тепло постепенно окутало всю голову — сомнений быть не могло, шапка наконец-то проявила активность. Какую — неизвестно, зеркала у меня не было, но, по крайней мере, хоть какую-то проявила. Ну а что же касается зеркала, то это было делом поправимым — я быстро начитал примитивнейшее заклятие и наложил зеркальную поверхность на кусок внутренней стороны полусферы.
Посмотрелся в отражение. Оно, конечно, было невероятно кривым, но понимание о степени свечения шапки давало. Она светилась довольно ярко.
«Заработала!» — подумал я и принялся рубить ледяной кусающийся завал с утроенной силой.
То ли успех эксперимента меня окрылил, то ли шапка дала сил, но меня просто распирало изнутри — я рубил лёд так, словно всю жизнь только этим и занимался, и с каждым взмахом меча заводился всё сильнее и сильнее. И наконец-то остался один удар до того, чтобы разбить эту ледяную тюрьму полностью.
— Князь, Вы меня слышите?
«Что⁈ Снова?» — с этой мыслью я открыл глаза.
Кровати в этот раз не было, я лежал на траве. Тойво приложил правую ладонь к моему лбу и сказал:
— Он в порядке.
Фраза эта предназначалась бабушке, та стояла задумавшись. Я поднялся и сел на траве.
— Как самочувствие? — спросила бабушка.
— Прекрасно, — ответил я и нисколечко не соврал, чувствовал я себя, действительно, замечательно.
— Ну хоть это хорошо. В общем, я оказалась права — этот артефакт работает на усиление атаки. По крайней мере у тебя. И уже понятно, что он подключается, лишь когда тебе нужна помощь. Правда, для тебя эта помощь слишком сильна, и ты её не вывозишь и теряешь сознание. Вреда для твоего организма в самом факте потери сознания нет, ты полон сил и думаю, даже если тебя не трогать, довольно быстро сам придёшь в себя. Но вот во время поединка такой обморок, мягко говоря, нежелателен. Не думаю, что противник упустит такой прекрасный шанс добить тебя.
— И что делать? — с нескрываемой тоской спросил я.
— Тренироваться. Или ждать. Или… — бабушка призадумалась. — Впрочем, для этого мне надо всё ещё раз хорошо взвесить.
* * *
Александр Петрович встретил меня, как обычно, приветливо, но мне сразу же бросилась в глаза усталость кесаря — её было видно невооружённым глазом. Даже улыбка Романова выглядела хоть и искренней, но при этом невероятно вымученной. Видимо, кесарь работал круглосуточно, и уже никакие заклятия и артефакты не помогали ему держаться бодрячком.
Глядя на такое состояние Александра Петровича, я постарался очень быстро рассказать ему о встрече с Эджертоном и о том, что на этой встрече обсуждалось. Так как с меня никто не брал слова держать в тайне факт наших переговоров и полученную на них информацию, я считал себя вправе поделиться этим с кесарем. Более того, я был уверен, что Эджертон лишь обрадуется, узнав, что я передал Романову пожелания британского премьера решить конфликт Англии и России миром.
Александр Петрович внимательно меня выслушал и многозначительно произнёс:
— Значит, вот оно как.
Что это значило, я не понял, но на всякий случай кивнул.
— Мира ему захотелось? — уточнил кесарь, усмехнувшись. — Кто бы мог подумать.
— Мне кажется, у него просто нет выбора, — предположил я. — Потому как нет достаточных сил для войны.
— Для войны, к которой привыкли британцы, — уточнил Романов. — На чужой территории и чужими руками.
Некоторое время Александр Петрович молчал, о чём-то думал, а затем задал мне совершенно неожиданный вопрос:
— Ну и как думаешь, что нам теперь делать?
— Не верить Эджерторну, — сказал я. — Это всё, что я могу посоветовать, потому как видел его, разговаривал с ним, и уверен, что он лжёт. А во всём остальном не мне давать Вам советы.
Романов снова устало улыбнулся и произнёс:
— Слишком уж ты умный для своих лет.
— Я не очень умный, — возразил я. — Но отличить ложь от правды уже умею, да и бабушка тоже не верит Эджертону, а уж она поумнее меня и намного.
— И что думает Екатерина Александровна на этот счёт?
— Если Вы про войну, то она и Вильгельм Пятый дали слово держать нейтралитет, если Россия нападёт на Англию, и помогать России, если, наоборот, Англия первой начнёт войну. И они собираются это слово держать.
— А ты?
— А я дал слово Вам — помогать защищать нашу страну, и тоже собираюсь держать своё слово. И, учитывая, что Эджертон не планирует выполнять условия ультиматума, я уже морально готовлюсь к войне. Её ведь не избежать?
Романов утвердительно кивнул и сказал:
— К сожалению, не избежать. Вопрос лишь в том, в какой момент она начнётся, и каковы будут силы сторон. Пока преимущество на нашей стороне, и мне очень не хотелось бы его растерять. А вот Эджертон тянет время, и я прекрасно понимаю, для чего.
— А можно растерять наше преимущество? — спросил я.
— Можно всё, — ответил кесарь. — Сейчас у нас есть союзники, а Британия, мягко говоря, своих союзников неплохо подставила. Да, всего двоих, но другие-то не слепые. Но и люди, и орки, и эльфы склонны довольно быстро забывать как всё хорошее, так и всё плохое. Поэтому ситуация может
