Ознакомительная версия.
— Да, — фыркнул Тарик, — и брать такие же огромные взятки! Если все и дальше так будет идти, мне скоро придется продать Гюлькара и второй меч!
А Фахр уже скакал вокруг него как тушканчик и требовал прямо завтра отправиться на соколиную охоту в плавни Тиджра, на такую же, как в прошлый раз, только пусть Митриона будет держать он сам, Фахр, му" аллим ведь обещал, ведь правда обещал?..
— Сейид…
Мальчик в оранжево-красной каба гуляма внутренней резиденции боязливо высунул голову из-за ближайшей колонны.
— Да?.. — откликнулся Тарик.
И нахмурился. Маленький посланник держал в руке длинный свернутый лист-мансури, запечатанный красной глиной, смешанной с амброй, — и перевязанный шерстяными красными шнурами с роскошными кисточками. Это был фирман из канцелярии халифа.
— Вам послание, сейид…
Мальчишка подбежал к страшному нерегилю, подал тому письмо, быстро поклонился — и мгновенно убежал.
— Что это, Фахр?.. — морща лоб и вертя в руках письмо, мягко поинтересовался Тарик у своего господина.
Юный халиф скакал на одной ножке, пытаясь попадать только на черные плитки пола, уложенные в шахматном порядке.
— Ой, а я не знаю!..
Нерегиль осторожно сломал красную халифскую печать и развернул свиток. Прочитав, он снова взглянул на резвящегося мальчика:
— Фахр, прости, но, похоже, охоту нам придется отложить.
Перевел взгляд на настороженно приподнявшегося с коврика Гассана:
— Удачи, Гассан. Я бы хотел быть дома, когда ты вернешься из Мустансирийа, но, похоже, не успею. Меня срочно вызывают на государственный совет. Напиши письмо и запечатай сам. На, держи…
Тарик отстегнул от браслета коралловую фигурку ястреба и передал ее благоговейно сложившему ладони лодочкой юноше.
Восторженно закричав: "совет! я тоже пойду! а мне дадут подписаться длинно-длинно, как я умею? я хочу!" — Фахр налетел на Тарика и, радостно треща, задавая тысячу вопросов одновременно, повис у того на запястье.
— Удачи, Гассан.
И, улыбнувшись юноше на прощание, Тарик пошел к выходу из павильона — а за ним счастливым флажком-рийа вился Фахр ад-Даула, халиф Аш-шарийа, эмир верующих.
…- А что там такое? Что там лежит?..
Фахр сидел над толстой железной решеткой, накрывавшей вырубленную в плитах пола большую прямоугольную яму.
— Припасы, мой повелитель: ящики с сушеными финиками и курагой, вяленое мясо…
Сверкающий пластинами панциря гулям Левой гвардии почтительно кланялся, покорно отвечая на сыплющиеся градом вопросы:
— А в этой яме что? Тоже мясо?..
Главный вазир отвел взгляд от ярко-голубой блестящей фигурки, выделяющейся на серых плитах пола двора, и оглянулся на бессильно повисшую в летнем зное алую занавесь: из-за нее слышался треск бумажного веера — мать халифа впустую гоняла раскаленный воздух, тщетно пытаясь освежиться.
Айше поставили ширму и натянули покрывала под аркой входа в Старый дворец, в трех шагах от ступеней, поднимающихся к восьмиугольному возвышению Зала Совета. Восемь толстых гладких колонн удерживали вес большого купола, их серый камень не оживляла резьба — лишь небольшой узорный фриз с тройными печатями Али тянулся по фасаду аскетичного, не радующего глаз павильона. Между колоннами положили ковры и подушки для вазиров. Аль-Фадл ибн Сахль ибн Амир сидел на большой малиновой бархатной майасир у выхода из этого тесного зала — там, где начиналась выкованная из плоских железных лент решетка, накрывавшая глубокую узкую яму. Решетка тянулась до середины восьмиугольного возвышения, и остальные сановники время от времени поглядывали в затхлую темноту под ней.
Сейчас в яме слышался звон цепей и тяжелое дыхание — бывший наместник Хорасана страдал одышкой из-за своей тучности.
— Почему ты не выслал в столицу гонцов с известиями, о Шамс ибн Дауд? — продолжил допрос главный вазир.
— О сиятельнейший, — откашлявшись пересохшим горлом, просипел заключенный, — я мчался в столицу быстрее любого гонца!
— И голубя?.. — мягко осведомился Исхак ибн Хальдун, слегка наклоняясь над зарешеченным черным прямоугольником.
— Клянусь, я сохранил верность престолу! Подлый перс обманул меня!
Начальник тайной стражи понимающе покивал: конечно, обманул. Причем не только незадачливого наместника — но и всех остальных. Всех — включая сидевшего с бледным как смерть лицом нерегиля. Тарик не знал, с удовлетворением прикрыл веки старый вазир. Да что там, он сам — он! ибн Хальдун! — узнал обо всем по чистой случайности: новый агент прибыл в Харат с опозданием, обернувшимся невиданной удачей, — его не схватили. Потому что агент, как уже было сказано, был новым и отсутствовал в списках осведомителей, которые передал в руки изменников другой подлый изменник — Исмаил ибн Булбул, ходивший в ранге катиба, но надзиравший за тайной стражей провинции Хорасан. Вот почему Исхак ибн Хальдун получил с голубем послание вчера — тоже поздно, но ничего. А вот все остальные узнали о случившемся лишь сегодня — когда в столицу прибыли сначала одураченный Шамс ибн Дауд, а затем нагнавшее его хорасанское посольство. Новый правитель самой большой южной провинции Аш-Шарийа позаботился о том, чтобы принесенные послами известия оказались неожиданными, — и загодя перекрыл почтовое сообщение Хорасана с остальными областями халифата.
Люди ибн Хальдуна взяли Шамса сразу, как только тот появился на лугу Абд-аль-Азиза. А вот прибывшее следом посольство продолжило сидеть на зеленой траве под раскинутыми для тени шатрами. И ждать ответа.
Толстый дурак Шамс явился во дворец, чтобы доложить о победе войска халифа над зайядитскими мятежниками: их неукротимый проповедник Абу Муслим мутил в Хорасане воду вот уже четвертый месяц. С тех пор, как в долине Мерва ранним утром загорелись костры, вокруг которых плотными рядами стояли люди в зеленых одеждах зайядитов, пламя восстания распространилось и на запад, к Балху, — город поднял зеленые знамена, как только туда вошли люди Абу Муслима, — и на восток, к Харату. Три месяца назад решено было послать в Хорасан последние силы, остававшиеся верными Аббасидам, — десять тысяч гвардейцев под началом Мубарака аль-Валида, вольноотпущенника эмира верующих. Остальные шесть тысяч, включая даже Левую дворцовую гвардию, — дворец остался на попечении вооруженных гулямов-тюрок, — стояли с Тариком под Фаленсийа.
Славный полководец халифа овладел цитаделями Туса, Нишапура и Харата — и принудил к покорности гордый Балх. И почтительнейше попросил наместника Харасана, почтеннейшего Шамса ибн Дауда, самому доставить в столицу столь радостные известия — и голову Абу Муслима, которая сейчас красовалась на пике среди шатров, разбитых на лугу Абд-аль-Азиза. Толстяк, соблазнившись почестями и ждущими его наградами — а как им было его не ждать, если в донесениях он присвоил львиную долю заслуг Мубарака аль-Валида себе, — бросился в столицу. Вот только следом за ним выехало другое посольство — с посланием, написанным и запечатанным лично полководцем-победителем.
Письмо было составлено по всем правилам: после торжественного адреса-унвана с полным титулом халифа и благопожеланиями шло дополнительное благопожелание "Да продлит Аллах жизнь эмира верующих! Да возвеличит он его!". Вот только на левой стороне бумаги, где в унване писали, от кого письмо, не стояло положенного Мубараку аль-Валиду скромного титулования "от раба такого-то, мавлы эмира верующих". Там стоял совсем другой титул — амир аль-умара, эмир эмиров. Верховный правитель. Верховный правитель Хорасана.
В своем почтительном письме, после традиционных слов амма ба" д, «далее», полководец уведомлял халифа о своем желании стать бессменным правителем Хорасана и оставить эту должность за своими сыновьями и их потомками. В благодарность за такую милость он соглашался ежегодно присылать в столицу дань в два миллиона дирхам.
Таким образом Мубарак аль-Валид извещал столицу о том, что Хорасан отделился от халифата и стал независимой областью под его, Мубарака, управлением.
…- Уведите дурака, — резко прозвучало из-за алого занавеса. — Он виновен лишь в собственной глупости, а не в предательстве.
Переглянувшись, ибн Хальдун и Тарик кивнули. Со стороны каменного перехода, ведущего из зала Совета в соседний двор, загремел замок — стражники отпирали дверь, в которую заталкивали тех, кого предстояло допросить под решеткой в каменном восьмиугольнике под серым куполом. Постанывая и не переставая благодарить, Шамс ибн Дауд, грямя цепями и громко сопя, поплелся к ждущим его вооруженным гулямам.
— В тюрьму, — мягко приказал ибн Хальдун, приобернувшись к стоявшему у серых высоких ступенек человеку в кафтане из сизо-голубиного иноземного шелка.
Тот кивнул и отправился исполнять приказание. Мимо ступенек тут же побежал Фахр, но стоявшие во дворе гулямы почтительно остановили его, препроводив в тень у стены — там в просторной клетке сидел хомяк. Юный халиф принялся кормить мохнатого бело-рыжего питомца.
Ознакомительная версия.
