К славе привык уже давно, признавая за ней определённую пользу. Устранившись после Победы от Большой Политики, не участвовал в делёжке пирога, получив взамен некий моральный авторитет. Но вот удовольствия от популярности не получал.
Даже самолёт начал строить не столько из-за желания быть первым в небе, сколько из-за желания как можно реже сталкиваться с людьми при путешествиях. Свою первую и единственную после Победы поездку по железной дороге до сих пор вспоминает с содроганием.
Положение не спасал даже личный вагон, путешествие в Нью-Йорк из Калифорнии запомнилось встречами на каждой станции, флажками, маленькими детьми и речами, речами… Его причастность к Победе раздули по политическим мотивам, Конфедерации как воздух требовался генерал, выковавший Победу вместе с Черняевым.
Несколько лет спустя ажиотаж вокруг него сильно угас, но… появились психологические барьеры. И без того не жаждущий славы, Алекс стал фактически затворником. Лекции в университете, да нечастые официальные приёмы за пределами поместья, общение же с широкой публикой ограничил до минимума.
Заработанный моральный авторитет вкупе с рядом инженерных изобретений, сделали из попаданца этакого гуру, всезнающего и несомненно благого. Очень немногие способны увидеть в нём не Великого Инженера, Писателя или Полководца (непременно с большой буквы!), а обычного… ну ладно — необычного, но человека.
Даже женился второй раз не от большой любви, а потому, что Джина смотрела на него с симпатией в глазах, но без пиетета. Любовь пришла позже.
Похожие проблемы у Кэйтлин с Глебом — слишком рано и слишком сильно прославились. Для мужчины слава воина несомненное достоинство, но от Глеба начали ожидать каких-то подвигов, тогда как он хотел стать (и стал!) инженером.
Для родственников супруги и для неё самой миролюбивость Глеба и его желание жить обыденной жизнью, стали таким разочарованием, что дело дошло до редкого в эти времена развода. Оказалось, что молодой человек требовался не столько как муж и зять, сколько как ходячая реклама и этакое пугало для конкурентов. Не срослось…
Найти супруга для Кэйтлин оказалось ещё большей проблемой. Дочь отца-основателя ещё полбеды, в памяти людей остался тот случай, когда она ещё девочкой уничтожила людей, попытавшихся её похитить. Сюда же легло и то, что она умело управлялась с делами отца, когда тот воевал с австрийцами.
Слишком яркая, слишком сильная… Ухаживали за ней всё больше либо откровенные тряпки, готовые с восторгом целовать туфельки, либо напротив — потенциальные тираны, желающие подмять под себя сильную девушку. Ещё один интересный вариант — маменькины и папенькины сынки, родители которых видели в ней этакий инкубатор для производства внуков — как можно большего количества. Интересы Кэйтлин при этом отметались напрочь, ведь им нужны внуки! А тут кровь хорошая, внуки здоровые и сильные будут!
Пережив несколько неудачных романов, Глеб и Кэйтлин сошлись, чему Алекс только порадовался. Не родные по крови, но воспитанные вместе и одинаковым образом, жили они дружно и понимали друг друга с полуслова. Нечастые ссоры не переходили в скандалы и длительные обиды, а шестеро детей получились удачными. Впрочем, Алекс пристрастен.
У самого попаданца не всё так гладко, но в общем-то жаловаться нечего. Джинни обычная женщина, хорошая жена и мать из тех, что растворяются в семье. Не друг и единомышленник, но что есть. Трое мальчишек, дочь — все неглупые, любознательные, здоровые, без подлинки. Что ещё нужно?
Младшенькие пока учатся, не успев проявить себя громко. Но стремление к знаниям и научная любознательность в наличии у каждого из детей.
Глеб занимается разработкой сельскохозяйственной техники с последующим внедрением в земельных кооперативах калифорнийских ирландцев. Этакий директор сети МТС[1] и глава КБ[2] в одном лице. Счастливый человек из тех, у кого работа и хобби совпадают.
Кэйтлин, получив инженерное образование, неожиданно заинтересовалась биологией и медициной. Собрав воедино разрозненные познания отца в этих науках, она усиленно двигала науку, быстро став основоположником и непререкаемым авторитетом.
Спорить с женщиной, открывшей[3] пенициллин и давшей мощный толчок генетике как науке, ныне никто не осмеливался. Хобби немного непривычное для женщины — конструирование огнестрельного оружия. Попаданец успел потерять к нему интерес, а вот дочь к сегодняшнему дню имела в этой области более сотни патентов.
— Пошли, деда, — потянул Фред за рукав, прерывая размышления, — мама к столу звала, тебе ещё помыться нужно.
За столом привычный негромкий гомон, никакой светскости нет и в помине.
— Что там дядя Фред? — Поинтересовалась Кэйтлин, кивком поблагодарив ещё очень бодрую Женевьеву, хлопотавшей около своей девочки.
— В Индию собрался, — прожевав, ответил Алекс, — после смерти Скобелева наследники Тартарию на куски делят. Нужен какой-то духовный лидер, который не даст перерасти делёжке в кровавую вакханалию.
— Империя ненадолго пережила своего императора, — флегматично пробасил Глеб.
— Может и переживёт, — пожал плечами Фокадан, — у них это мирно как-то идёт. Пока, по крайней мере. Единственно — каждый из больших и малых народов требует себе личного правителя из числа потомков Скобелева.
— Михаил Григорьевич знатно постарался в своё время, — хохотнул Глеб, — сколько у него потомков? Сотни две?
— Больше. И всё равно не хватает, — засмеялся в ответ Алекс, — в одной только Индии тысячи народов и всем позарез нужны его потомки! Вроде как благословение Бога с ними. Но вообще есть шанс, что Тартария сохранится, хотя и больше на бумаге. Законы общие — пусть и с поправкой на национальные особенности. Таможенных барьеров между отдельными княжествами нет.
— Только на потомках Скобелева и держится, — сказал дочь, — да пожалуй, на казаках. Сколько их сейчас в Тартарии? Больше миллиона?
— Много больше, — отозвался Алекс, — они там привилегированное сословие, этакие кшатрии[4] над кшатриями и отчасти даже немного брахманы[5]. Они в расколе не заинтересованы, не успели пока толком укорениться.
— Не успели, а уже в Австралию лезут? — Усмехнулась Джина. — Народ такой, — пояснил Глеб, — неугомонные. Как ты там говорил, отец? Пассионарность[6], да? На подъёме у них пассионарность и как водится — недовольных полно. Не недовольных даже, а вождей переизбыток. Некоторые из них с Советом Атаманов так разругались, что в Азии им ныне не рады.
— Австралия же нынче только ленивыми не колонизируется, после отделения от Великобритании-то. Народу там немного, землицы вдоволь. Чуть не каждая европейская держава из уважающих себя, лоскуток прихватила, просто чтоб был. Ну и отцов-основателей с амбициями немало.
Хмыкнув, Фокадан согласился с Глебом. Австралия начала двадцатого века очень интересное место — почти три десятка признанных государств расположились на побережье, имея зачастую лишь крохотный участок берега. Ровно столько, чтобы не терять связь с Большим Миром и не слишком зависеть от милости соседей.
Количество же непризнанных государств, имеющих выход на морской берег, ничуть не меньшее. Что там творилось в глубине материка и вовсе… Дикий Запад отдыхает — даже голливудского образца[7].
Авантюристы со всего мира, среди которых не только белые, но и неожиданно — индейцы, признанные белым миром равными. Княжества, города-государства, республики и бог знает что ещё. И весело там будет как минимум в ближайшие лет тридцать.
Такого бардака не знают даже осколки былой Османской Империи, хотя и там от понятий государственности ой как далеко.
* * *
Мир стал намного интересней по мнению попаданца. Россия уверенно прошла стадию ситцевой индустриализации, перейдя к тяжёлой промышленности. Высокая стоимость рабочих рук и сильные профсоюзы вынуждали работодателей делать ставку на технологичность.
В настоящее время качество российских товаров массового потребления сравнялось с французскими… что не лучшим образом говорит о российской промышленности. Впрочем, в России пусть и медленный, но уверенный подъём качества — ставка на образование и внутренний рынок оправдалась. Во Франции же дела обстоят ровным счётом наоборот. Уровень промышленности и экономики у этих стран примерно одинаков, но это только пока.
