– А…. Индийский океан?
– Ну, со стороны Азии мы туда лишь самым краешком вышли – через Индию, – притворно сокрушаясь, вздохнул Славка и сделал многозначительную паузу, но эффект сообщения испортил неугомонный Минька.
– Зато Австралия – русское генерал-губернаторство, – выпалил он. – Да ладно вам о политике. Ты, Костя, про нас обязательно почитай. Хотя наврали, они, конечно, с три короба – обхохочешься, но все равно интересно. Меня почему-то смердом какого-то боярина назвали, а Славку вообще… – он весело хихикнул.
– Ну вот и пришли, – Константин остановился перед тяжелыми дверями, окованными серебром, и медленно потянул деревянную ручку, отполированную за многие века.
Створка двери медленно подалась, открывая главное помещение церкви. Было оно практически пустым. Только в левом углу, стоя на коленях, молился человек в строгом сероватом костюме, отливающем синевой.
– Если мне память не изменяет, то наш владыка Мефодий молится как раз на твой подземный ход, Костя, – не удержался от ироничного замечания Минька.
– Наверное, чтобы открылся, – без тени улыбки прокомментировал Славка.
– Вот мы и опять вместе, – задумчиво глядя на молившегося, произнес Константин.
Человек в костюме услышал его, оглянулся, несколько секунд недоверчиво вглядывался в троицу, застывшую в дверях, и лицо его осветила улыбка, поначалу робкая, но с каждым мгновением безудержно расползающаяся вширь.
– Вот мы и опять вместе, – много позже повторил фразу Константина Славка.
К этому времени они уже сидели на берегу реки, успев разложить костер и даже пропустить за встречу энное количество стопок водки.
– Собрались, стало быть. А дальше что делать будем? Нет, я, конечно, еще месячишко отдохну с радостью, но, положа руку на сердце, – уже сейчас чертовски скучно, братцы. По всей стране тишь, гладь да божья благодать. Ни морду врагу набить, ни о государевых делах с императором побалакать. И куда бедному воеводе податься? – философствовал он, вальяжно развалившись у самого костерка, – с реки ощутимо несло совсем не летней прохладой.
– Неужто ты недоволен тем, что страна в величии пребывает, что люди в ней счастливо живут? – попрекнул его Мефодий. – Ты ж сам ради этого до скончания своих дней трудился. И каждый из нас так же. Вот и будем радоваться, что сбылась наша мечта. Мы же счастливые люди – можем ею воочию полюбоваться.
– Помнится, был такой Лев Давидович Троцкий, – задумчиво начал Константин. – Так он говорил, что цель – ничто, движение – все. Исходя из его слов, получается…
– Получается, что мы были всем, ибо творили все, – тут же подхватил Славка. – А теперь перед нами уже достигнутая цель, зато мы никто и звать нас никак, – подытожил он. – Кстати, Костя, а в этой реальности твоего Давидовича нет и, по-моему, даже и не было. Ни его, ни дедушки Ленина, ни вождя всех народов товарища Сталина. Может, они, конечно, и родились, но в связи с отсутствием революции шибко не засветились. Энциклопедия, которую мы с Минькой листали, их не зафиксировала, потому как все они – мелочь, не заслуживающая внимания.
– Значит, революций не было? – довольно улыбнулся Константин.
– За вторым цветным теликом, или, как его здесь называют, визором, переться на баррикаду желающих не нашлось, – усмехнулся Минька.
– Помнится, раньше ты к другому призывал, – поддел Славка.
– А к чему призывал, то и произошло. Земля и так у крестьян, фабрики и заводы владельцев имеют, но я зато поглядел по этому визору, как тут рабочие живут… Наверное, правильно ты, Костя, говорил, что у каждой вещи должен быть свой хозяин. Ну и мир, конечно. Он хоть и не во всем мире, но наша Русь за последние сто лет вообще ни разу в войне не участвовала. Чего же лучше?
– Ни разу? – недоверчиво переспросил Константин.
– Это только в Библии Давид Голиафа одолел, а в жизни все эти карлики на гиганта напасть опасаются – себе дороже, – скупо улыбнулся Мефодий.
– Только вот скучно нам здесь будет, – добавил Славка. – Мы ведь к другому привыкли, так что не знаю, как вы, а я от этой размеренной жизни через пару-тройку недель точно потихоньку с ума сходить стану. Ты знаешь, Костя, что у всех нас даже заботу о поиске хлеба насущного отняли, потому как стакан газировки из автомата три копейки стоит, буханка черного хлеба – десять… Знаешь, во что мне обошелся сегодняшний банкет? Сейчас скажу точно, – он извлек из кармана штанов смятые бумажные купюры и горсть монет, сосредоточенно нахмурился, подсчитывая сдачу, оставшуюся после покупок, и наконец выпалил: – В двадцать пять рублей и десять копеек. Это считая черную и красную икру, водку, балычок, шашлычок и прочее. А на этой пластмассовой дуре у меня, да и у всех вас, наверное, тоже – по десять миллионов. Каково, а?
– Радоваться надо, – встрял Мефодий.
– Да чему?! – взвыл Славка. – Мы же все здесь бывшие – бывший изобретатель, бывший воевода, бывший император и даже, прости, владыка, бывший священнослужитель.
– Священнослужитель, если только он настоящий, бывшим не бывает, как и офицер, – не согласился Мефодий. – Вот что касаемо сана патриарха – это да. Тут я с тобой согласен. А так у меня и здесь есть чем заняться. Как бы ни была благополучна страна, в ней всегда найдутся страждущие утешения, алчущие…
– Ну, хорошо, хорошо, – перебил его Славка. – Тебе легче. А меня здесь ни одно военное училище не возьмет – старый я. А Миньке что здесь изобретать? А Косте кем повелевать? Слугами? Можно, конечно, только тоже скоро наскучит. Ни тебе войну объявить, ни даже на кол посадить.
– На кол я не сажал, – поправил Константин.
– Зато вешал. Что в лоб, что по лбу. А здесь, представляешь, последний раз преступника приговорили к смерти три года назад.
– А потом что? Мораторий объявили? – заинтересовался Константин.
– Ты, величество, своих потомков не оскорбляй, – ответил Славка. – Они хоть и императоры, но к своему народу повнимательнее президентов прислушиваются. Если люди не согласны – против них не идут. Что значит мораторий? Чтоб убийцы и маньяки жили, а их неотмщенные жертвы в земле гнили? Дудки. Просто не было с того времени таких преступлений. До чего докатилась нация! – патетически закатил кверху глаза Славка и тут же угрожающе наставил палец на Мефодия: – А все из-за тебя, владыка. Из-за твоих плодов воспитания и просвещения. – И тут же окрысился на улыбающегося Константина: – И нечего тут ржать. Ты, величество, тоже руку приложил.
– Судя по тем скелетам, которые мы видели в подземном ходе, не так уж все гладко было, – коротко поправил тот друга.
– Всякое случалось. Сейчас просто не хочу рассказывать – обстановка не та. Лучше ты потом прочитаешь, а если чего непонятно – меня спросишь, – сразу помрачнел Славка и уже более серьезно добавил: – Конечно, чего там говорить, хорошо, когда всем весело и все смеются. Да и сознавать, что мы с вами этому начало положили, тоже приятно. Не знаю, как вы, а я собой прямо-таки гордюсь. Это ж как лихо тогда мы всем гадам зубы пересчитали! – И тут же скучным голосом произнес: – Вот только теперь это дело прошлое, причем весьма отдаленное. От нас оно сейчас, если считать от года твоей смерти, на расстоянии ровно семи веков.
