Шел я осторожно, но не более того. Не такие они уж и суперследопыты, главное — слишком не шуметь. Но босой ногой, пусть и с уже огрубевшей подошвой, определить, что ветка, попавшая под ногу, если наступить неё хрустнет, было значительно легче.
Добраться до форта мне удалось легко. Зашел я к нему с тылу, с противоположной стороны от входных ворот, поскольку они выходили прямо на бухту. Поднявшись по косогору, не такому уж и крутому, уперся в частокол.
И замер прислушиваясь.
Вот поверху прошел часовой, скрипя досками настила. Вот, где-то там, за частоколом, всхрапнула лошадь.
Ну наконец-то. Невидимый мне человек спросил другого такого же, и тот ему ответил. Их язык был мне понятен, понятен настолько, что я определил, что один из них неправильно поставил ударение. Все, можно себя обнаруживать.
Стоят здесь до утра, и пытаться выяснить что-то еще, глупо.
Когда над головой опять заскрипели доски проходящего мимо часового, я достаточно громко окрикнул его. Не знаю, что он держал в руках, судя по звуку металлическое, но оно у него выпало.
Затем он заметно дрожащим голосом призвал на помощь. Воин, блин.
Судя по шагам, на выручку прибежало несколько человек. И начался разговор, показавшийся мне довольно бессмысленным.
— Ты кто?
— Человек.
— Как здесь оказался?
— Ногами пришел.
Когда вопросов перевалило за десяток, я не выдержал, заявив о том, что ворота открыть не требую, но верёвку, желательно с узелками, могли бы и скинуть.
Таковая вскоре появилась, даже не веревка, а целая лестница, в точности морской штормтрап. Я блеснул мастерством в лазанье по трапам, и через пару мгновений был уже внутри.
Еще через минуту оказался в доме, где при свете пары масляных светильников меня начал рассматривать мужик возрастом под сорок, с кудрявой средней длины бородой, и плечами, о которых говорят: косая сажень.
Рассматривая меня, он заметно усмехнулся. Ничего смешного не вижу, шелк на моих подштанниках — не кевлар, и имеет обыкновение рваться о колючки и кусты. Куртка такая, какую я её и нашел, разве что после того, как я её постирал, она стала значительно чище. А копье пусть и неказистое на вид, но вполне надежное оружие. Оно, можно сказать, от неведомого ночного хищника меня спасло.
Человек этот усмехнулся ещё раз, но с вопросами оригинальничать не стал, спросив:
— Ты кто?
Ему можно было рассказать и с подробностями. Представляться своим именем я не собирался, так же как решил скрыть свое дворянство. Смысла в этом нет никакого, да и выглядел я крайне нелепо. Скрыть дворянство мне удастся легко, я немало времени провел среди простых людей, так что отлично знал и особенности языка и привычки. Я — простой моряк с «Принцессы Яны», а всё остальное будет в точности таким, что со мной и произошло, и плен и побег. А уж дальше станет видно.
Я уже раскрыл рот, чтобы все это произнести, когда растворилась дверь, и вошедший в неё человек, посмотрев на меня с немалой долей удивления, произнес с тем выражением лица, которое я надолго запомнил:
— Ваша светлость!?!
Ну вот, раскололи на первом же допросе.
Я определенно видел этого человека раньше. Так, если убрать бороду, усы и в крайней степени изумленное выражение лица, то получается…
Всё, вспомнил.
Это был один из тех двух матросов, что дезертировали в Нойстофе с борта «Мелиссы», еще бывшей коутнером. Но как он умудрился здесь очутиться?
А зовут… зовут его Чизом. Да, именно Чизом. Вернее, это его кличка, но он как раз из той категории людей, что окликни его по имени, как мама с папой нарекли, и Чиз не сразу поймёт, что обращаются именно к нему.
Сейчас, когда прошло его изумление, он выглядел весьма смущенным. Как же, бросить нас в такой момент.
Бородач, видимо бывший здесь за главного, на обращение Чиза ко мне даже глазом не повел. Или самообладание у него отменное, или успел он в жизни такого навидаться, что теперь его трудно чем-либо удивить.
Он лишь сказал — «присаживайтесь» — указав рукой на свободный стул.
Но хотя бы с тем удачно получилось, зайти Чиз несколькими минутами позже, я бы успел такого наплести. И было бы неудобно за свое вранье, бородач этот, судя по всему, мужик неплохой. Кроме того, мог бы Бог весть что подумать, потому что обычно скрывают свое настоящее имя в том случае, если за ним стоит что-то не очень красящее в глазах других людей.
«И не заявишь, что путешествую инкогнито, в таком то виде» — я улыбнулся своим мыслям.
Тем временем Медор Грюст, так он представился, отдал несколько распоряжений. Соседний стол начали накрывать к позднему ужину, затем вошла женщина и протянула мне сверток. В свертке оказались штаны и рубаха, пошитые из простой ткани, но новые и вполне приличные на вид. Затем я стал обладателем сапог, тоже новехоньких, и широкого пояса, знавшего когда-то лучшие времена. Когда я облачился в новый наряд, то почувствовал себя значительно увереннее. Единственное, что мне нравилось в прежнем облике, так это возможность беспрепятственно что-либо почесать, особенно в тех местах, что труднодоступны в одежде.
— Извините, господин де Койн, шпаги у нас нет, — Грюст произнес эти слова без малейшей насмешки.
В ответ я только махнул рукой, не те проблемы и печали.
К этому времени стол оказался накрыт, и свой дальнейший разговор мы вели уже за ним. Теперь в моих словах было значительно больше правды, вернее, в них не было ни слова лжи, но я рассказал ему о себе далеко не всё.
— Это дойнты — уверенно заявил Грюст после моего рассказа. — На редкость воинственное племя. Вот и эти — он махнул головой в сторону бухты, на берегу которой расположились напавшие на форт люди — дойнты.
— Удивительно воинственный народ, — повторился он. — Как воины ничего собой не представляют, — на это раз его жест был полон пренебрежения, — но уже который год пытаются всех нас сжечь.
— Я в кирасирах служил — в ответ на ещё не высказанный вопрос пояснил он. — Четырнадцать лет как один день. И если бы не это…
Грюст указал большим пальцем правой руки на видимую часть груди в распахнутом вороте рубахи, где виднелся синеватый неровный шрам.
За ужином он мне поведал, что поселение существует уже четвертый год.
Хотя теоретически земли принадлежат Абдальяру, но поселений на побережье мало, земли только осваиваются, и следующее попадется только через пару недель пути.
Дойнты пришли, вернее, приплыли на своих пирогах уже на второй год, и тогда погибло много народу, потому что к нападению никто не был готов. На этот раз убили всего двух человек, и погибли они по собственной глупости, пытаясь спасти свое имущество. Видимо их тела я и видел на берегу.
