— Как раз в этом-то ничего удивительного нет. Какова болезнь — таково и лекарство. И в моем мире так же поступали. И не раз.
— Ну… может быть. А вот то, что он тебе свое питье дал, — весьма интересно! Что он тебе при этом сказал?
— Да ничего особенного. Поблагодарил за помощь внизу.
— Мне, однако, он ничего подобного не сказал, — язвительно замечает Лексли. — А ведь я тоже там был.
— Но флягу-то он дал и тебе!
— Пожалуй…
Рон возвращается и присаживается рядом с нами.
— Ну как там наш пойманный? Добралась до него тень?
Монах кивает:
— Да.
— Ну, что, пойдем, поговорим с ним?
Мы встаем и дружно топаем к пленнику.
Он выглядит постаревшим и осунувшимся, судя по всему, мысли его одолевают достаточно тяжкие.
— Ну, что — решил?
Клиент кивает. Рон делает знак, и у него изо рта вытаскивают деревяшку. Стрелок сплевывает на песок и прокашливается, прочищая горло.
— Что бы ты ни надумал, — предупреждаю я его, — помни: умереть мгновенно ты можешь только от моего клинка. Возможно, ты рискнешь измыслить что-нибудь и вовсе хитроумное, но на выполнение любого твоего замысла все равно уйдет какое-то время. А мне достаточно будет произнести несколько слов. И все — ты мой раб. При жизни и после смерти. Понял меня?
Он кивает.
— Понял, — говорит он хриплым голосом.
— Хочешь воды?
— Хочу.
Лексли делает знак, и кто-то из солдат подносит к его рту кружку с водой. Он выпивает воду несколькими крупными глотками. Солдат убирает кружку и отходит в сторону.
— Я не спрашиваю твоего имени. Но как высоко ты стоишь в иерархии Ордена?
— Я Наблюдающий.
Краем глаза я вижу кивок брата Рона. Значит, ранг пленника достаточно высок.
— Ну, что ж, значит, разговор с тобой будет интересным.
— Пусть отойдут все остальные. Я не буду при них говорить.
Рон поворачивается и отходит в сторону. За ним это делают все монахи и Лексли. Отойдя метров на пятнадцать, они присаживаются, не сводя с нас внимательных глаз.
— Расскажи мне о вас, — спрашиваю у стрелка. — Чего вы хотите достичь в этом мире?
Его глаза слегка оживляются. Судя по всему, не этого вопроса он ждал.
— Мы были первыми в этом мире, кто пришел к пониманию его сущности. Все прочие верования возникли уже позже.
— Иными словами — вы единственные, кто познал истину?
— Да! — с некоторым вызовом отвечает мой оппонент.
— Ну, тебе виднее, — отвечаю я. — В конечном итоге я всего лишь прохожий в этом мире. И не собираюсь вникать в то, кто из вас прав, а кто нет. У меня и своих дел хватает, знаешь ли…
Оппонент снова кивает. Судя по всему, моя репутация на всю голову отмороженного и беспринципного негодяя пока что находит подтверждение в его глазах.
— Мы единственные, кто правильно понимает свое место в этом мире.
— И каково же оно?
— Предназначение человека — служить высшему существу. Ведь и ты являешься его слугой, хотя и понимаешь это по-своему.
— Интересно! С чего это ты взял?
— Ты можешь убить не только тело человека, но и его душу. Никто из нас так не может, а значит, тебе доступен более высокий уровень мастерства, чем нам. Но ты — один. А нас много.
— Ты говоришь — служение… А в чем оно состоит?
— Не будешь же ты спорить, что еще никто из людей, живущих под этим небом, не сумел избежать смерти?
— Не буду.
— Что может быть более высокой целью, чем облегчить путь человека к своему венцу?
— То есть как живет человек, с вашей точки зрения, не так важно. Важно, как он умирает?
— Не только. Важно еще то, во что он верит при этом. Мы все, умерев должным образом, соединяемся с Незримым, тем самым усиливая его мощь. И в последующем своем перерождении становимся еще более сильными и могучими. Наступит день, когда весь мир будет подчинен истинной вере.
— И что тогда?
— Тогда и откроются нам пути к дальнейшему совершенствованию и росту.
— Ты так уверенно об этом говоришь…
— Я знаю, что говорю. Иногда божественное просветление сходит на некоторых из наших братьев. Телесно оставаясь здесь, духом своим проникают они сквозь пространство и время. И, возвращаясь сюда, рассказывают нам о том, что видели и чувствовали.
— Интересно. И как часто такое происходит?
— С начинающими — редко. Может быть, раз или два раза в год. Чем выше поднимаешься в своем познании, чем больше твои заслуги перед братьями, тем чаще снисходят на нас моменты просветления.
— А скажи мне, как это происходит? Видишь ли ты сны? Или все это бывает наяву?
— Сны, после которых на теле остаются настоящие раны? Где ты видел такое?
— Ты будешь удивлен, но видел. Этот мир не единственный, в котором я был.
— Я знаю, — кивает мой оппонент. — Вы всегда приходите из чужого мира. Мысли ваши неясны, а помыслы неизвестны. Язык труден для восприятия, а сердце выковано из железа. Наверное, мы недостаточно тверды в своих помыслах, раз Незримый посылает нам такие испытания.
Я пытаюсь сложить в голове воедино все то, что сообщил мне пленный. Нечто похожее было и в нашей истории. Знаменитый Старец Горы и его банда убийц-наркоманов. Надо же, как тесен мир! Вместо того чтобы встретить здесь что-либо приятное, натыкаюсь на местный аналог хашишинов. Факт, что эти ребятишки балуются наркотой, — и к бабке не ходи. Ничем иным их видения и просветления не объясняются. Теперь понятно, почему они так дружно держатся за свою верхушку. Надо полагать, тема наркотиков в данном мире — одно из самых сильных табу. Не буду удивлен, если выяснится, что верхушка Ордена прикладывает к этому все возможные усилия.
— Скажи, — обращаюсь я к пленному, — зачем тогда было искать встречи со мной?
Он сразу мрачнеет.
— Таково было указание Высших.
— Ну, хорошо. Замок этот мне особо не нужен. В крайнем случае, я могу убить владельца еще какого-нибудь замка. Деньги, по большому счету, мне тоже не слишком нужны. Все, что мне надо, я и без них достану. Но вам-то все это зачем? Как-то странно получается: возвышенные цели — и деньги? Что я получу, если отдам вам эти стены и башни, и те жалкие крохи, что лежат у вас, в ордене святого Вайта? Кстати, а почему вы положили эти деньги от имени графа? Что, помимо него не было сговорчивых купцов?
— Не всякий купец может распоряжаться большими деньгами. А кто будет спрашивать у графа, да еще у наместника короля?
Он косится на стоящих в сторонке Лексли и Рона.
