— Поздравляю с рождением дочери, — сказал Хелье. — На.
Он протянул орущий кусок мяса Александру. Тот поглядел на мясо с опаской.
— Дочери? — глупо спросил он.
— Ну и муженька ты себе нашла, — заметил Хелье, передавая чадо Матильде. — Ничего не понимает, что ему не скажи. Я пойду, пожалуй.
— Подожди, — сказал Александр. — Дочери, надо же…
Матильда посмотрела на него в тревожном смятении.
— Хочешь — запихаем обратно, — предложил Хелье.
— Дочери.
Александр, длинный, широкоплечий, протянул длинные руки и с опаской снял орущее мясо с груди Матильды. Делая нелепые движения ногами и локтями, боясь уронить, Александр рассматривал получившееся мясо. Вдруг мясо перестало орать и чавкнуло. На лице Александра появилась совершенно дурацкая улыбка, глупее не придумаешь. Хелье понял, что сейчас Александр обратится к куску мяса и скажет какую-нибудь отчаянную глупость.
— Привет, — сказал Александр. — Как дела?
— Я пошел, — сообщил ему Хелье.
— Подожди.
Александр передал чадо матери и пообещал, что сей же момент вернется. Вдвоем они спустились в гостиную.
— К Ярославу не ходил еще? — спросил Александр.
— Нет, и не намерен. А что?
— Да так… Живешь все там же, у монастыря, да?
— Да. Но хочу в скором времени перебраться.
— Куда?
— В Корсунь.
— Да? Н-ну… Знаешь что? Никуда не уезжай, не предупредив меня.
Хелье промолчал.
— Вот тебе на житье пока что, — сказал Александр, протягивая кошель.
— Это за что же? — спросил Хелье, хмурясь.
— Это за прошлое и за будущее.
— Я у тебя на службе не состою.
— Поэтому я и плачу тебе, и даже не я, но…
— Понял.
— До поры до времени. Друг мой Хелье, ты очень меня сегодня выручил, очень. Я твой должник на всю жизнь.
Теперь еще и этот, подумал Хелье. Толку от этих должников.
— Я дам тебе знать, — сказал он, пряча кошель, — как в Корсунь соберусь. Не сейчас, конечно. Зиму я, пожалуй, здесь проведу. Не здесь вот, в Киеве, а там.
— Да, понимаю. Выпьешь?
— Меня Артем ждет. А впрочем, давай.
— Я тебе кое-что дам на хранение. Грамоту одну. Будет возможность — передашь по назначению.
* * *
Выйдя от Александра, Хелье потопал по пустой улице. Действительно, народу в Киеве поубавилось заметно. Ждут, пока все успокоится. Навстречу ему шла миловидного вида женщина, и, проходя мимо, иронически улыбнулась. Ага, подумал Хелье. Это потому, что она думает, что я монах, а при виде монахов женщины улыбаются иронически. Он оглянулся, чтобы оценить ее сзади, и внимание его привлек вид ее арселя. Порты и понева сидели на женщине плотно, были, возможно, ей малы, и облегали очень округлый, очень аппетитный арсель. Искушение сделалось огромное. Приподняв подол робы, Хелье разбежался и влепил женщине пендель. Напуганная и возмущенная, она обернулась, схватясь за арсель. Хохоча, Хелье просился бежать, подпрыгивая и вопя истошным голосом какие-то несуразности.
— Гад такой, черняк противный, мерзавец! — раздавалось вслед.
Он бросил взгляд на Горку и настроение сразу испортилось. Что-то надо делать, подумал он. Дура с округлым арселем здесь не при чем, но если так дальше пойдет, я ведь и с ума могу сойти.
Много месяцев без женщины, недавняя платоническая слишком-близость, безответная любовь — так нельзя. Нельзя!
Словно в ответ на его мысли на улице, на которую он свернул, обнаружились сразу два хорловых терема. Помимо этого, в связи с частичным запустением города, а также, возможно, отбытием многих мужчин в войско, и, возможно, отсутствием служителей порядка, вдоль улицы тут и там стояли у стен сами служительницы хорлового промысла, заговаривающие с прохожими, улыбающиеся им, подмигивающие, а были и стесняющиеся, и краснеющие.
У Хелье не было никакого опыта общения с продажными женщинами. Он выбрал понравившуюся ему девицу лет двадцати пяти и подошел к ней.
Она оказалась профессионалкой, то есть, занималась делом своим не от раза к разу, а постоянно. Она цинично улыбнулась и пригласила его зайти в дверь, возле которой стояла.
Она оказалась хорошо, гибко сложена, очень вульгарна, отдаленно миловидна, и попросила деньги вперед. Три гривны. Хелье ничего не знал о ценах на такого рода услуги и заплатил, не торгуясь.
Она быстро сбросила поневу, не стыдясь и не заигрывая стянула рубаху через голову и, сев на ложе, непривлекательно сняла с себя сапожки и порты. В комнате было отчетливо холодно.
— Ну? — сказала она, лежа на грязной холщовой подстилке, грязными пятками к нему. — Иди сюда, — добавила она равнодушно.
Он подошел. Профессионалка равнодушно раздвинула ноги и одной рукой механически подвигала левую грудь, завлекая. Приоткрыла рот. Хелье почувствовал сильное возбуждение и в тоже время ощутил себя последним дураком. Круто повернувшись, он вышел снова на улицу.
Напротив по диагонали жалась к стене и застенчиво улыбалась девушка лет двадцати двух с низкой талией и не очень красивым лицом, чем то напоминавшим — да, пожалуй, именно Марию. Хелье быстро пересек улицу.
— Сколько? — сразу спросил он.
— Одна гривна, — сказала она, улыбаясь и пряча глаза.
— Где?
— Там дальше, за углом.
— Идем.
Она пошла впереди, а он следовал за ней, провожаемый насмешливыми взглядами служительниц. А ведь я, кажется, порчу монахам репутацию, подумал он. Что ж. Тут уж ничего не поделаешь.
За углом оказался небольшой дом, явно семейный, не предназначенный для случайных любовных утех, и пустой. Девушка вошла внутрь, впустила Хелье, и заперла дверь на засов. Помещение состояло из трех комнат и одной кладовой, в которой наличествовал широкий ховлебенк. Здесь недавно топили, было тепло. Почему-то девушка провела его именно в кладовую.
— Садись, — застенчиво сказала девушка.
— Как тебя зовут? — спросил Хелье, стаскивая с себя робу.
— Лучинка, — ответила она.
Врет, подумал Хелье.
— А ты монах? — спросила она, уставившись на сверд.
— Нет, это так, вроде игры, — объяснил Хелье, отвязывая сверд. — Не обращай внимания.
Он положил сверд на пол. Лучинка заперла дверь кладовой на засов. Может быть, в доме был кто-то еще? Вроде нет. Слабый свет проникал через щели в двери. Места было мало, любую из стен можно было достать рукой, стоя посередине, но почему-то именно от этого возникло ощущение небывалого, звериного уюта.
— Плата, — вспомнила Лучинка.
Она нечасто этим занимается, подумал он, доставая кошель.
— Вот гривна, — сказал он.
Лучинка стала раздеваться неспеша, сняла с себя сперва сапоги, поневу, порты, и только после этого шерстяную накидку и рубаху, и осталась совсем голой перед Хелье, не очень его стесняясь. Видимо, здесь она чувствовала себя на своей территории. Тело у нее было тяжеловатое, округлое, но талия наличествовала. Груди слегка отвислые. Плечи пухлые. Роста среднего. Пепельно-соломенные волосы заплетены в тугую косу.
Хелье развязал гашник, стащил рубаху через голову, уронил порты к икрам, и сел, как она просила. Лучинка подошла к нему вплотную, по-деловому поставила одно колено на ховлебенк, взялась за плечи Хелье, водрузила второе колено с другой стороны его бедер, и коснулась его животом и грудями. Он взял правый ее сосок в губы и коснулся языком. Тело и кожа Лучинки источали уютное, очень мягкое тепло. Поводив бедрами, Лучинка медленно, с некоторыми усилиями, наделась ему на хвой и плавно задвигалась вверх и вниз. Упираясь спиной в стену, Хелье обхватил руками мягкие крупные ягодицы. Он посмотрел ей в лицо. Лучинка улыбалась, глаза ее не были закрыты, в них не было страсти, но происходящее ей, не то, чтобы нравилось, но было, вроде бы, приятно. Слегка. Наверное, это потому, что я не какой-нибудь старый потный похабный боров, подумал Хелье, придерживая Лучинку, не давая ей двигаться слишком быстро. Она не хмурилась и не возражала. Она была недостаточно возбуждена, иногда ему было больно, но почему-то очень приятно. И было жалко, когда, слишком скоро, наступил оргазм — не очень сильный, вопреки ожиданиям. Хелье даже не замычал, а только задышал чаще и прижался лицом к правой груди Лучинки.
Подождав, пока он перестанет дергаться, она слезла с него — приподнялась и ступила на пол. И потянулась за рубахой.
— Подожди, куда же ты спешишь, — сказал он.
— Время дорого, — объяснила она.
— Ты ведь будешь там стоять и ждать кого-нибудь. А я уже здесь.
— Здесь? А. Ты хочешь еще?
— Ну да.
Она улыбнулась лучезарно.
— Понравилось? — спросила она.
— Очень, — признался он.
Он сунул руку в кошель и вытащил сразу три гривны. Она искренне, без излияний, его поблагодарила, спрятала куда-то деньги, и затем повторила все те же движения, что и в первый раз — встала сначала одним круглым нежным коленом, а потом другим, на ховлебенк, потерлась о Хелье мягкой теплой грудью и животом, будто ритуал какой-то рутинный выполняла, но он тем не менее был ужасно всем этим возбужден. На этот раз дело пошло лучше, без спешки и преждевременности, и вскоре Лучинка начала слегка стонать. Притворяется, подумал Хелье. А может и нет. А какая разница?
