разведки, а не госбезопасности.
* * *
Все вокруг в каюте ходило ходуном, режиссер Михаил Кардамонов помог своей супруге кое-как добраться до туалета, где она и засела, а характерные звуки свидетельствовали о том, что ее желудок многократно выворачивался наизнанку. Так что свою порцию острых ощущений от океанского шторма Вера все-таки получила. Вот только не совсем те, на которые она рассчитывала. Сам же Кардамонов переносил качку вполне неплохо. Наверное, это свойство являлось наследственным, ведь он был сыном моряка. Цепляясь за мебель, Михаил протиснулся к окну, из которого открывался поверх волн удивительный вид на северное сияние, раскинувшееся вокруг яхты. Вот только откуда оно могло здесь взяться, Кардамонов не понимал. Да еще, к тому же, оно спустилось с неба до самой воды, а о таком никто даже не слышал. Обычно же, северное сияние бывает в вышине, а не прямо над водой.
Режиссер смотрел на необычное явление природы во все глаза. Как человек искусства и эстет, обладающий кое-каким талантом, он умел ценить и понимать красоту природы. Величественное зрелище плавных световых переливов так зачаровало режиссера, что он даже не сразу заметил корабль, который внезапно появился в пределах видимости. И очертания подобного корабля были ему хорошо знакомы, потому что на подобном эсминце служил когда-то его собственный отец. Кардамонов до сих пор помнил, как он четырехлетним малышом стоял на пирсе, держась за руку мамы, и они вместе смотрели вдаль, туда, где от горизонта рос, приближаясь, силуэт отцовского корабля…
* * *
Пока готовили людей к предстоящей спасательной операции, шторм начал стихать, и к моменту, когда собрались уже спускать катер, волнение не превышало пяти баллов. Но, даже на таких волнах спуск катера все-таки представлялся многим из командиров делом весьма рискованным. Например, старпом Гонгадзе предлагал подвести эсминец непосредственно к яхте, чтобы попробовать перебросить буксирный конец на носовые кнехты. Но, Колесников возражал, опасаясь при таком маневрировании случайно навалиться корпусом эсминца на неуправляемый иностранный корабль, который все еще нещадно болтала бортовая качка. А вот в главном корабельном боцмане Андрее Васильевиче Семичастном и его палубной команде он был абсолютно уверен.
Ведь они вместе воевали еще на Северном флоте. А на войне случалось разное. Бывало, что шлюпки с кораблей приходилось спускать в шторма не меньшей силы. И Семичастный справлялся каждый раз с этой непростой задачей великолепно. Не случалось у этого боцмана ни одного происшествия, при котором шлюпка разбилась бы при спуске на воду. Специалистом морского дела Андрей Васильевич был великолепным. Старший боцман, как и сам командир эсминца, был немолодым, но очень опытным. Потому, едва вступив в командование «Вызывающим», Колесников добился, чтобы Семичастного, которого начальство уже собиралось списывать с флота по возрасту, перевели к нему в экипаж.
За время службы на «Вызывающем» Семичастный обучил молодняк, создав отменную палубную команду. И этим крепким парням можно было смело доверить жизни тех людей, список которых утвердили для аварийной партии. В нее вошли, помимо доктора Дмитрия Ефремова, матросов Павла Лагутенко и Льва Глебова, еще семь человек: мотористы Рубен Айвазян и Тарас Приходько, электрики Фарид Мамедов и Вадим Михалевич, матросы Петр Миронов и Никита Прохоров, а командовать аварийной партией назначили второго механика, комсорга эсминца лейтенанта Виктора Смирнова. У всех проверили, правильно ли одеты спасательные жилеты, и посадили их в катер, который вывесили над водой с подветренного борта на шлюпбалках.
Старший боцман Семичастный использовал специальные концы с усами, хват-тали, изготовленные из троса диаметром в полтора сантиметра, которые были пущены под килем и предварительно закреплены на борту катера таким образом, чтобы натяжением с противоположного борта эсминца прижимать катер вплотную к корпусу при спуске, предотвращая раскачку. Так и спускали, действуя очень аккуратно. Предварительно в воду в этом месте у борта матросы вылили несколько бочек масла, чтобы сбить гребни волн, и, поймав удобный момент, Семичастный дал команду быстро окончательно спустить катер. В этот момент матросы обрубили хват-тали, и катер закачался на подошве волны в масляном разливе между водяных валов. Запустив оба своих дизельных двигателя по 150 л. с. каждый, четырнадцатиметровый катерок проекта 378, больше похожий на маленький буксир, отвалил от борта эсминца и отправился в сторону яхты, до которой было к тому моменту всего лишь пара кабельтовых.
* * *
Геннадий Давыдов и Сергей Самойлов быстро поняли, что военный корабль, который они видят, — свой. Большой флаг с синей полосой снизу, с красной звездой, с серпом и молотом на белом фоне трудно было спутать с чем-то другим. Тем более, что он висел высоко на мачте. И даже штормовой сумрак и световые переливы северного сияния не могли помешать хорошо рассмотреть его. Тем более, что после обмена световыми сигналами корабль заметно приблизился. Наконец, Самойлов сказал:
— Это эсминец, кажется, проекта 56. Не ракетный еще, а торпедно-артиллерийский. Насколько я помню, подобные в конце пятидесятых строить уже перестали.
— Что же, ему больше шестидесяти лет, что ли? — удивился Давыдов.
— Ну да, так получается, — кивнул Самойлов. И добавил:
— Очень старый корабль. Не понимаю, почему его не списали до сих пор? Да и флаг на нем не Андреевский, а старый советский.
— Так какие этому могут быть объяснения? — спросил Давыдов.
— Не знаю. Может, праздник какой-нибудь на борту в память погибших в войне с немцами, или в войне с японцами. Вот они флаг этот и подняли, как символ, — предположил капитан яхты.
— В любом случае, корабль точно не американский, а наш, значит, нам повезло. Эти моряки нам точно помогут дойти до Владивостока, — констатировал безопасник.
Дима Ефремов был поздним ребенком. Родился он в тот год, когда в Германии пришел к власти Гитлер, подготовив уже тогда, фактом своего появления на вершине власти одного из сильнейших государств мира, грядущие бедствия для всего человечества. Но, даже когда началась Вторая мировая война, маленького Диму это не пугало, по той причине, что, будучи несмышленым дошкольником, он еще ничего толком не осознавал. В сорок первом, когда немцы вторглись в СССР, он только перешел во второй класс. И ему повезло не увидеть ужасы блокады родного города, потому что эвакуировали их семью еще до того, как блокадное кольцо замкнулось вокруг Ленинграда.
Отец, как ценный специалист, инженер номерного оружейного предприятия, на фронт не ушел, а всю войну занимался налаживанием эвакуированных производств на Урале. Мать же работала терапевтом в поликлинике и, по причине слабого зрения и уже не слишком молодого возраста, никто ее не мобилизовал и не заставлял переводиться в госпитали переднего края. Так они и пересидели всю войну в маленьком уральском городке, где Дима окончил несколько классов средней школы. А доучивался он уже дома,
