ли, может сладилось у него? Или еще чем помочь сумеет?
Старикан не замедлил явиться на мой зов — вырос передо мной, бородатый черт, словно из-под земли. Я, хоть и готовился к его появлению, но всё-таки слегка вздрогнул от неожиданности — настолько резко и неожиданно он появился.
— Тьфу, напугал… — ругнулся я, слегка отшатнувшись. — Это… Исполать тебе, дедко Большак! — поспешно поправился я, всё-таки лесной хозяин передо мной, а не шушера какая лесная. Тут вежливо надо, обидится еще. — Извини, что оторвал…
— Да знаю я уже… Знаю… — Отмахнулся старичок, досадливо поджав губы. — Видел, как твоего братишку одноглазого иноземные жрецы Единого, словно младенца неразумного спеленали. Не вышло у вас втихаря-то обстановку разведать…
— Поможешь Горбатого освободить, старче? — Чтобы не ходить вокруг, да около, попёр я напролом.
— Рад бы, да не в моей это власти, товарищ мой Чума, — покачал седой головой лешак. — За границами моего леса Горбатый твой, не дотянуться мне… — с горечью произнес владыка чащи.
— А если «вьюнок» закинешь? Как в тот раз, когда ты злыдня скручивал? — продолжал я перебирать даже самые немыслимые варианты.
— А ты думаешь, что жрецы супостата, этого не заметят? — Невесело усмехнулся в бороду старик. — Они такие штуки на раз выкупят. Чувствую, не простые то служители, — сведя густые брови на переносице, продолжил Большак. — Опытные, матёрые, что старые волки. Я подобных им насмотрелся еще во времена оные, когда они волхвов, что испокон на Руси по покону[2] изначальному жили, да в согласии с природой-матушкой, жарким огнем жгли! Словно скверну какую… — Леший даже кулаки сжал с такой силой, что они заскрипели, подобно гнущимся деревьям.
— А с силой… — заикнулся было я.
Но леший меня остановил, уловил с полуслова, о чем я хочу спросить:
— Я же говорил, что не быстрое это дело. И неизвестно еще, получится, аль нет. Прости, товарищ мой Чума, но помочь твоему одноглазому «братишке» я не смогу.
— Послушай, а сможешь что-нибудь сделать, чтобы они его увезти отсюда не смогли? Задержать как-нибудь? Хотя бы на денёк?
— Хм… — старичок задумался, почесывая длинную бороду. — Могу дождь проливной устроить, — предложил он. — И не только над лесом, но и над всей ближайшей округой. Ветры призову — растащат хляби на большие вёрсты окрест. Да что там ветры — настоящий ураган сотворить сумею. Дождь так дороги развезёт — никому не проехать, не пройти… Даже эти железяки в грязи потонут…
— Сколько держать такое светопреставление сможешь? День? Два? — Я быстро прикидывал, сколько времени мне понадобится, если я сумею претворить в жизнь только что забрезживший в моей голове план.
— Два дня, пожалуй, что и смогу, — кивнул Большак. — На третий точно выдохнусь — не такой уж и большой у меня лес. Вот до того, как вы, людишки, вырубать его начали, я такое мог…
— Дедко Большак, когда начать сможешь? — нетерпеливо перебил я его.
— Да вот прямо сейчас и начну, — степенно кивнул леший. — Дело то весьма небыстрое…
— Тогда начинай! А за помощь мы с тобой позже сочтемся, — пообещал я. Хотя сейчас я мог пообещать даже луну с небес, лишь бы только вытащить зубастого братишку. Главное, чтобы эти утырки в черных рясах его из Тарасовки не вывезли. А то, ищи его потом…
— Если лес мой от супостата иноземного спасёшь — в расчете будем с тобою, товарищ мой Чума, — ответно пообещал леший. — А теперь иди, делай свои дела. Два дня у тебя — а там, прости…
— Благодарствую, дедко Большак! — Я поклонился в пояс старичку и стремглав понесся в Ведьмовскую балку.
Я бросил под ноги «слово», что выцыганил у лешего, и мне открылась чудесная тропа, ведущая до самого дома. Буквально пара шагов (на самом деле, конечно больше, это я утрирую), и вот я уже стою во дворе поместья, выстроенного Афанасием Никитиным еще три сотни лет назад.
Акулинка, едва меня заметив, бросилась навстречу, громко крича:
— Мама! Мама! Рома вернулся! Живой!!!
Добежав, она кинулась мне на шею, едва не свалив с ног. Я обнял её крепкое молодое тело, и прижал к себе ставшего родным человечка. В такой момент никаких «других» чувств я к девушке не испытывал.
Глафира Митрофановна тоже не заставила себя ждать, появившись практически сразу. Дождавшись, когда её дочурка меня отпустит, тоже обняла. Однако делала она это весьма осторожно, чтобы, ненароком, в очередной раз не поддаться тем горячим чувствам, которые её до сих пор не отпускали. И я прекрасно это почувствовал — ведьмак же.
— Что случилось? — с тревогой произнесла она, проницательно взглянув в мои глаза. — Ты словно сам не свой… И это не о «потерянном» возрасте, Рома…
Точно, я и забыл, что в один момент постарел на добрый десяток лет, а то и больше. Но меня это сейчас мало волновало. Да и вообще, честно сказать, не волновало совсем. Теперь я куда ближе к своему «родному» возрасту, чем вначале этой эпопеи.
— Лихорук… — с тяжестью на душе, признался я. — Его фрицы схватили…
— Ой! — вскрикнула Акулина, а её глаза заблестели от наворачивающихся слёз. — Да как же это?
— Действительно, — поддержала её Глафира Митрофановна, — как они вообще его сумели рассмотреть? Он ведь легко может становиться настоящим невидимкой. И в любой момент может перейти в нематериальную форму. Этого просто не может быть!
— Вот и я так думал… Что мы их одной левой Лихорука… Только вот здесь, в душе, что-то всё время щемило… Словно беда вот-вот приключится… — Я тоже дал волю чувствам. Конечно, это невместно мужикам. Но, если не здесь, в кругу родным мне людей — тогда где еще мне быть самим собой?
— Неужели, предчувствие открылось? — С интересом посмотрела на меня «тещенька». — Не слышала я о таком, чтобы на третьем-то чине подобное происходило. Но, если это действительно так, то и до ясновидения рукой подать!
— Да, очень похоже на предчувствие какое-то… — согласился я. — У меня раньше… еще до принятия дара, такое случалось… — задумчиво выдал я, совершенно забыв о четко придерживаемой «линии» амнезии.
Вот так и прокалываются на мелочах, разведка! Учиться мне еще контролю над мыслями и языком, и учиться. Хотя
