Федоровне только хорошего.
Он покачал головой и поправил меня:
— Людмиле Федоровне. И сейчас вы мешаете мне провести осмотр.
За спиной Лаврентия Лавовича возникла фигура человека с распахнутыми крыльями. И я даже слегка отшатнулся, оценив то, какой мощью потянуло от миньона лекаря.
— Останьтесь, — попросил я Нечаеву. — Вдруг Лаврентию Лавовичу понадобится ваша помощь.
— Не понадобится, — отстраненно сообщил парень и небрежно махнул нам рукой. — Не отвлекайте. Как закончу, то выйду, и мы все обсудим.
— Мне надо в душ, — тихо сказала мне Арина, когда мы вышли из комнаты. — Чтобы освежиться перед визитом жандармов.
В ее руках я увидел вещи, в которых девушка приехала накануне.
— Если вас устроит ванная в моей комнате… — я смутился и добавил, — в гостевой давно перекрыты вентили на трубах и, боюсь, там долго будет сходить вода со ржавчиной.
— Выдайте мне полотенца, Павел Филиппович, — девушка спрятала улыбку в уголках губ. — Обещаю, что не стану грызть вашу зубную щетку.
— У меня ужасная зубная паста с запахом сосны, — зачем-то признался я.
— Не понимаете вы всей ее пользы, — возразила Нечаева. — Это я предложила пасту Фоме, а он купил и для вас.
— Так вот кому я обязан этой гадостью, — хмыкнул я.
— Я сама ею пользуюсь. Она чудесно действует на десны и на зубы. И у нее вкус леса.
Для себя я решил обязательно купить другой тюбик, а эту жуткую хвойную пасту оставить для котов и кошек.
В моей комнате не было бардака, и я мысленно поблагодарил Виноградову, которая следила за порядком. Свежие полотенца нашлись в комоде.
— Спасибо, Павел Филиппович, — сказала девушка и сложила свою одежду на кровать поверх покрывала.
Я кивнул и направился в гостиную, размышляя, останется ли в моей комнате аромат духов Арины Родионовны. И как долго я буду помнить, как она стояла рядом с моей постелью в домашнем платье и в носочках.
— Соберись, — пробормотал я себе под нос.
— Вашество, я заглянул в Евсееву и велел помалкивать про ночных гостей.
Я обернулся. В дверях комнаты стоял Фома.
— Он не проболтается? — уточнил я, и Питерский кивнул:
— Нам повезло, что наш дворник из тех мест, где сотрудничество с жандармами не поощряется, — пояснил он. — Вы же помните, что он даже однажды покусал одного из них.
— Главное, чтобы он не проделал это снова, — усмехнулся я.
Мы прошли на кухню, где я поставил на плиту чайник.
— Давайте я заварю чай, — предложил Питерский.
— Сам сделаю, — отмахнулся я. — Мне надо чем-то занять руки.
— Я тоже переживаю, — вздохнул вдруг слуга. И мне бросилось в глаза, что он выглядит побледневшим.
Я подошел к нему, положил руку на его широкое плечо. И успокаивающе произнес:
— Все будет хорошо. Наша Виноградова сильная.
— Яблокова, — тихо поправил меня парень и пояснил. — Я возил ее деньги и ценности в банк. И уж имя с фамилией хорошо запомнил.
— Может быть, она надеялась, что однажды очнется, — предположил я.
— Не думаю, — не согласился со мной слуга. — Мне все время казалось, что она просто не могла смириться с тем, что теперь нет необходимости копить. Уж больно наша женщина любит деньги.
Я хотел ответить, но не успел. Шаркая ногами, в комнату вошел Лаврентий Лавович. Он тяжело опустился на стул и утер испарину со лба.
— Что скажете, мастер? Как наша болезная?
— Скорее жива, чем мертва, — сообщил он со слабой улыбкой. — Души я в ней не нашел.
— Плохо искали! — отчаянно воскликнул Фома.
— Но это не значит, что ее там нет, — рассеянно продолжил лекарь, словно не заметил сказанного Питерским. — Душа может быть глубоко и спать. Такое иногда случается от потрясения или при очень глубокой травме. Что произошло перед тем, как Виног… призрак Яблоковой пропал?
— Она сказала, что дом не важен, — с готовностью подсказал Фома. — Что важны люди, ради которых хочется жить и не хочется умирать.
— Она хотела жить. Отчаянно жаждала продлить свое существование в этом мире. И также была почти одержима этим домом. А перед тем как пропасть, она отказалась от самого дорогого, что было в ее посмертии, — резюмировал Лаврентий Лавович. — Есть вероятность, что она получила от осознания тленности своих прежних желаний моральную травму.
— Она намеренно решила уйти из этой жизни, — заключил я. — И решила пожертвовать всем, что ей дорого, ради того, чтобы мы не пострадали.
— Удивительная женщина, — покачал головой лекарь. — Как вы полагаете, она захочет общаться со мной, когда придет в себя?
Фома вскочил на ноги и сгреб гостя в охапку.
— Еще как захочет! — засмеялся он. — Она ведь вас считает умным.
