— Вы говорите от себя? — спросил Женя с неподдельным любопытством.
— Я имею полномочия говорить от братства.
— Значит, братство по-прежнему заинтересовано во мне?
— Более, чем ты можешь себе представить.
— Польщен. «Для юношей — открылись все дороги, Для старцев — все запретные труды, Для девушек — янтарные плоды И белые как снег единороги…»
— Думаю, что сейчас он уже задумался над тем, что мы этого не любим.
— Полагаю, он и раньше подозревал, что это — небезопасно. Кстати, по-моему, с этим конгрессом Коминтерна вы сами себя высекли. Вы же работаете под материалистов. Логичнее с жизнерадостным смехом уверять, что вас не бывает. А вы вытащили на весь честной народ вопрос о членстве братьев в РКП (б)… Тем самым вы расписываетесь в своем существовании. — Небрежно светский Женин тон разительно не вязался с напряженным выражением его лица.
— Об этом забудут. Мы вынуждены были пойти на поднятие этого вопроса в Коминтерне из-за некоторых моментов несогласия с заграничными членами братства.
— Ну да, старый прием: само собой, они не смогут потребовать разделения власти ао тех пор, покуда вы не перестанете официально утверждать, что у нее не находитесь.
— Разумеется. Вся работа здесь проделана нами, и, как говорится, каждому свое.
— И каждый — при своем. Давайте расстанемся на этом: Вы — с ответственностью и будущим ответом за свои большие дела, я — трусливо избегая ответственности, с легким выходом в расстрел.
— Ты хочешь смерти? — Женин собеседник неожиданно подобрался, напоминая хищного зверя перед прыжком. Вопрос прозвучал вкрадчиво.
— Нет. Я просто принимаю ее как самый приемлемый выход из создавшейся ситуации.
— Ложь. Ты хочешь смерти. Игрой в красивые позы ты стремишься скрыть то, что ты хочешь смерти. И знаешь почему? Ты ведь устал. Ты очень устал — ведь даже со мной, своим врагом, ты говоришь гораздо откровеннее, чем с самыми дорогими тебе из тех, с кем ты хочешь обрести человеческую судьбу… На кого из своих друзей ты можешь возложить бремя своей откровенности, кого из близких тебе ты можешь не пощадить до такой степени, чтобы подвергнуть своей откровенности? Ты очень устал.
— А что, ведь мою усталость тоже можно было предугадать с тем, чтобы сейчас пытаться вот так сыграть на ней? — с видимым трудом вначале, но с каждым словом делаясь увереннее, проговорил Женя. — Ведь кто-то тоже проходил это и до меня, значит — подобный бьющий в цель вопрос, на который очень трудно ответить из-за содержащейся в нем правды, — тоже входит в общую систему обработки? Кажется, я угадал?
— Дрянь! — с неожиданным раздражением бросил Женин собеседник. — Маленькая дрянь, ловко же ты фехтуешь… игрушечной шпагой.
Женя молча допил оставшуюся в стакане воду: его била легкая дрожь, но вид его казался спокоен.
— Что же ты молчишь?
— А что еще не сказано? Не самому же мне отдавать приказ о моем расстреле?
— Мальчишка… Ты не можешь себе даже представить, что ты хочешь убить. Ты не знаешь, кого ты убиваешь…
— А я и не хочу этого знать. Отказ совершен. Я не желаю знать о грехах, которые сейчас искупаю. С меня довольно того, что я намерен-таки их искупить. Здесь и сейчас, чего бы мне это ни стоило. Счастливо оставаться! — Женя поднялся и подошел к установленному на столе звонку для вызова конвоя.
— Не совершай чудовищной нелепости, мальчик! — поспешно проговорил собеседник, останавливая потянувшуюся к кнопке Женину руку. — Подумай: мы стоим у власти, и от нашей руки гибнет последний из Глебовых-Стрешневых!.. Это бессмысленно!
— А я в этом вижу некоторый смысл. Пожалуй — даже довольно глубокий.
Женя снова протянул руку к звонку, но собеседник опять перехватил ее.
— Пусть будет по-твоему — не могу тебя не уважать, Евгений… — В голосе собеседника проступила мягкая усталость, когда он снова, после некоторой паузы, заговорил. — Я не стану предлагать тебе побег — это бессмысленно, и ты этого не примешь… Но я могу сделать для тебя другое — то, что ты сможешь принять… Если хочешь, я могу спасти жизнь кому-нибудь из твоих друзей — но только одному человеку.
Женя взглянул на собеседника в легком недоумении.
— На большее у меня сейчас, пожалуй, нет возможности… — отвечая на Женино недоумение, пояснил собеседник. — А одного еще туда-сюда — повременить с приговором… затянуть… выпустить, когда все стихнет… Разумеется, я ничего не потребую от тебя за это.
«Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело.
Может ли быть, что ты…»
— Кого же?
— А никого! — Женя презрительно-торжествующе рассмеялся в лицо собеседнику. — В конце концов это просто дешево — разыгрывать передо мной такие мелодрамы. Неужели я мог не понять, во что Вы втягиваете меня предложением сделать такой безнравственный выбор? Вы спутали бы меня — эдак невзначай по рукам и ногам — принятием ваших правил игры, а потом ненароком оставили бы в живых… Спасибо! Впрочем — так ли это дешево? Я был уверен в полной победе — подходящий момент для реванша… Но я увидел Вашу игру на несколько ходов вперед — не угодно ли удостовериться? Скорее всего, вопрос: «кого же?» — должен был вызвать у меня колебание… Следующим ходом было бы предложение подождать, подумать, которое я, скорее всего, принял бы, не так ли? Само собой, думать я отправился бы уже в одиночку. А потом, когда я ответил бы, кого, тут же выяснилось бы, что я, именно относительно данного человека, долго думал… Я продолжаю угадывать, не так ли?
— Это было бы вернее всего. Но тебе удалось бы все же кого-нибудь спасти, если бы ты ответил сразу, правда — довольно дорогой ценой… Кстати, ты ведь не выходишь пока из нашей логики. Предположим, ты увидел ловушку. Но что из этого? Ради того чтобы остаться чистеньким самому, ты готов пожертвовать нам жизнь, которую все же имеешь возможность спасти. Ведь грех падет на тебя, а не на того, кого ты спасешь… Я открыто говорю тебе — сделай выбор, которого не должен делать, вступи в игру, в которую не должен вступать, но спаси того, кто об этом даже не узнает. А иначе, милый мальчик, выйдет, что твоя чистота для тебя дороже чужой жизни, вдобавок — жизни дорогого человека.
— Выйдет, что мне дорога не только своя чистота, но и чужая. Неужели я не смогу сообразить, что в таких ситуациях невозможно взять на себя весь грех? Кое-что перепадет и тому, ради кого он совершен, — сомнительная услуга. Я не оказываю своим друзьям сомнительных услуг за их спиной. Может быть — довольно? Я не устал обходить ваши капканы, но мне это, честно говоря, уже надоело. Меня не удастся взять — я все-таки Глебов-Стрешнев.
