Предметы личной гигиены предсказуемо оказались на втором. Будем пока экономить. Правда, зубную возьмем "Жемчуг", не утянет, мыло любое из дешевых с пластмассовой мыьницей, а одеколон можно тоже бюджетный — "Русский лес" или "Наташа"… "Шипр" не будем, "Шипр" и "Тройной" в застой это как для парикмахерских. Нет, стоп. Не будет состоявшийся, степенный человек даже в конце восьмидесятых, брать "Наташу", и на кризис тире переходный период не спишешь, какой тут кризис. Возьмем "Консул", в благородной бордовой коробочке, и пусть он на тумбочке на виду стоит. Кстати, если у нас сейчас кто-то будет душиться одеколоном под названием "Наташа", его не сочтут пассивным геем?"
Виктор перевел глаза на стекло прилавка, где расположился ассортимент бритв, и изучил ценники.
"М-да. "Микма" с сеточкой, она же бывший "Филиппс" — это хорошо, но пока дороговато, как и "Харьков" с плавающими ножами. Всякие бюджетные электро — не стоит, механическим "Спутником" пусть броется тот, кто это чудо придумал. Возьмем безопаску. Мокрое бритье — это не экономия, а стиль, чище бреет. Станок взять с регулировкой — накладно… а, вот, он еще и здоровый, неудобно в дороге. Вот простой алюминиевый в коробочке самое то. К тому же у человека моего возраста это может быть просто привычка. Черт, как много тонкостей в простых вещах."
Из лезвий Виктор выбрал нержавеющие "Ладас" в бело-голубой коробочке с силуэтом бегущего спортсмена и надписью "После бритья сушить, но не вытирать", что свидетельствовало об остроте лезвия, а кисточку, стаканчик и крем взял первые попавшиеся, на них мало кто обращает внимания. Кстати, для бритья, помимо кремов, уже были аэрозоли и гели.
"А лезвий возьму-ка я на всякий случай пару упаковок. Или больше. И вообще, как с ними тут?"
— Скажите, а нержавеющие лезвия у вас часто бывают?
— Всегда!
— В смысле?
— Но вы ведь всегда бреетесь?
— Всегда. Ну, если войны не будет.
— И они теперь всегда. Ну, если войны не будет.
Продавщица, судя по возрасту, хорошо помнила другие времена, но старалась перестроиться.
— Из кремов после бритья, лосьонов что-нибудь возьмете? Зеркальца? Шампунь выберете? Туалетную бумагу, бумажные полотенца, в дорогу ж, наверное, собираетесь?
— Нет, спасибо. Вот эту расческу еще пробейте.
…Вернувшись в дежурку, Виктор принялся готовить подобие ужина и размышлять.
Попал он, конечно, удачно. Устроиться, хоть и временно, без прописки и документов… Хотя кто еще знает. Может, просто кинут, поработает, и скажут — а мы вас, гражданин, никогда не видели. Нет, нет, не скажут. Забугорный журналист видел, а тут уж бомж, не бомж, а торг уместен. Странный и подозрительный гражданин? Ну так что же вы странного и подозрительного такому гостю порекомендовали? А вдруг я ему на ноут троян с кейлоггером запиндюрю, а? Нет, тут если разойтись, то по хорошему. С другой стороны, рабочих рук здесь дефицит, ситуация понятна, почему не нанять квалифицированного шабашника? Ша-баш-ник. Вот как это тут называется. Ша-баш-ник. Мало кому в Союзе было интересно, кто такие шабашники: поработали, рассчитались — а порой и налом рассчитались — и всего доброго. Статус понятен.
Перед тем, как положить сосиски в микроволновку, он порезал и на мелкие кружочки и положил на хлеб. "Не так стремно, а на будущее чего сообразим."
Теперь о международном положении, подумал Виктор. Когда и как произошла развилка — это, пожалуй, сейчас не главное. То, что декларируемый сталинизм неожиданно сочетается с элементами перестройки и развитием кооперации — тоже возможно. Чего только у нас не провозглашали, это не значит, что это и будут делать. Неясно другое.
Во-первых, странный рывок в компьютерной технике. Причем развиваются другим путем — не стали догонять в персоналках (пережиток капитализма эти персоналки), а ухватились сразу за сети и сетевые сервисы, хотя основной проблемой должна быть пропускная способность этих самых сетей. Правда, в этом есть своя логика. Сети хорошо развивать централизованно — раз. Юзеров в сетях проще контролировать — два. Для киберсталинизма и то и другое очень важно. Что там еще? А, высокая стоимость жестких дисков в девяностых. Сами, помнится, делали сети на "пустышках" с загрузкой от новелловского сервера. Коряво было, но зато быстро разворачивали, с минимумом средств. Даже Гейтс пытался в это время делать сетевой компьютер, но заглохло у него. А, может, он просто посчитал, что тогда он меньше заработает, чем при предустановленных виндах? Или больше риска, что другие конкуренты отъедят часть рынка ОС? И прощай, мировая гегемония? Интересно, интересно… Но сейчас об это некогда.
Некогда, потому что возникает это самое "во-вторых". В принципе, если в Союзе сосредоточить средства на какой-то отрасли, то можно быстро догнать и перегнать. Вон в шестидесятых с паровозов на тепловозы и электровозы перешли, на автосцепку — а в Европе она до сих пор не везде. Но деньги откуда взялись? За счет чего они это дело провернули? Заглохших отраслей что-то не видать (пока), сумки с продуктами не удивляют, нефть еще не дорогая, откуда богатство-то взялось? Или может, у них половина народа за пайку в лагерях вкалывает, чтобы вторая жила нормально? А, кстати, надо радио послушать, может, чего прояснят.
JVC, несмотря на возраст, был классной машинкой — в свое время за такие в комке просили две тысячи, не то что "Шарп" какой-нибудь. Правда, УКВ был только на второй FM-диапазон, и конвертера Виктор не обнаружил ("Ладно, сами потом спаяем"), а на КВ ловить он не решился — мало ли тут что за прослушивание вражьего голоса. Раз видеокамеры в зале есть, могут быть и микрофоны, даже в сортире, и местные не предупредят — оно, может, вроде как в порядке вещей быть.
Он воткнул вилку в сеть и включил былую гордость японской промышленности. Из динамиков мелодично и распевно потянулось:
— …И под конвоем, своей работой тяжкою,
Быть может, смерть свою найду.
"Это что же, у них блатняк свободно?" Виктор поспешно убавил громкость и проверил, какой диапазон. Все-таки УКВ. Он слегка добавил громкости, так, чтобы не было слышно соседям сверху, и продолжал слушать. Певец исполнял шлягер очень красиво, распевно, и главное, душевно, безо всяких этих сипов, хрипов и всхлипов, непременных спутников наших звезд этого жанра. По стилю исполнения это скорее было похоже на народную песню.
— Мы продолжаем передачу "Русский шансон", — мелодичным голосом проворковала ведущая, — а теперь послушайте в исполнении…
После третьего хита Виктор понял принципиальную разницу русского шансона нашего и здешнего. В нашем шансоне главное — зрелище, шоу человека за гранью общества. Показать типаж человека, который, в отличии от Остапа Бендера, не чтит уголовный кодекс или, на худой конец, попал под волну репрессий, выставить его героем или романтиком, вызвать жалость или что-то вроде восхищения — вот основной смысл. В здешнем же было главное донести до слушателя обычные человеческие чувства: любовь, ненависть, зависть, мщение. В общем, раскрывали перед слушателем внутреннее естество тех, о ком поется, со всеми их сложностями. Наш шансон воспевает тех, кто живет не по законам, а по понятиям; в здешнем герои песен — это такие же люди, как мы, только попавшие в особые обстоятельства.
— Василий Ефимович, — пропела ведущая после того, как смолкла очередная песня, — радиослушатели часто спрашивают нас, как и когда возникла идея этой передачи. Ведь еще лет двадцать назад никто бы не подумал, что песни такого содержания можно исполнять по радио, и, самое главное, они будут так звучать.
— Еще в семидесятых стало ясно, что надо что-то противопоставить так называемым "эмигрантам", песенной субкультуре, которая у нас распространялась магнитофонной перезаписью. Вы, наверное, помните?
— Да, конечно. "Цыпленок жареный, цыпленок пареный…" Многие тогда переписывали, просто потому что на советской эстраде, в советской музыкальной культуре ничего другого в этом стиле не было, был вакуум.
— Это вы правильно сказали — был вакуум, и заполнялся он низкопрофессиональным, как теперь говорят, андерграундом, который обращался к протестным настроениям, романтизировал человека антиобщественного. А ведь этим терялся слой народной культуры, который профессиональные деятели искусств должны были переосмыслить. Вот, например, "Камаринская" — протестная, хулиганская песня, но в ней увидели самобытный мелос, основу для классического произведения. Да и вообще, если вспомните биографию Сталина — он ведь участвовал в действиях, нарушавших законы Российской империи, его арестовывали, он был в местах заключения, так что, замазывая эту часть народной культуры одной краской, мы бросаем тень и на революционное прошлое, не так ли?
