Ознакомительная версия.
– Ваше высочество, – провозгласил лакей, – к вам государь-император пожаловали. Собственной персоной.
Копошение прекратилось, существо довольно резво поползло к краю кровати и съехало на пол на животе. Потом встало на ноги и Пётр от изумления чуть не сел на пол.
Перед ним стояла девочка, на вид лет шести. Немытая – это еще мягко сказано. Нечесаная, одетая в рваную ночную рубашку. Приплыли… Узрели будущую невестушку, красу неописанную.
– Как тебя зовут? – спросил Пётр.
– Елизавета-Христина, принцесса Мекленбургская. – неожиданно внятно ответила девочка. – Но муттерхен зовет меня Лизкой.
– А почему здесь так темно?
– Так ведь, государь-батюшка, от сглазу принцессу бережем, – зашепелявила невесть откуда взявшаяся старуха в черном. – От злых людей, от порчи, от нечистой силы…
– От свежего воздуха, – продолжил Петр. – Принцесса гулять-то ходит?
– Как можно, государь-батюшка?! А простудится дитя, с кого спрос? Нам же головы и отрубят, госпожа у нас гневливая.
– Дура у вас госпожа, – отрезал Пётр. – Отдернете занавески, да откройте окна, я приказываю.
– Дык ведь…
– Жить надоело? – рявкнул Пётр.
Шторы мигом отдернулись, причем некоторые в ходе этого процесса порвались, окна, плотно законопаченные, кое как расколупали. В комнату хлынул яркий солнечный свет и свежий воздух. Принцесса зажмурилась и звонко чихнула.
– Ну вот, – заголосила одна из бабок, – уже и простыло дите-то. Рази ж можно…
– Я император, тетка, – сказал Пётр. – Мне все можно. Даже тебя в окно выкинуть, ежели бубнить не перестанешь.
Бабка заткнулась.
Пётр внимательно поглядел на принцессу. Худая, замурзанная, но вроде здоровая.
– Принесите сюда лохань, горячей воды для мытья и мыла, – приказал он. – Да чистую одежду для принцессы.
Под непрерывный бубнеж старух, что «до чистого четверга грех мыться, боженька накажет, погубит дитя-то амператор» через какое-то время требуемое было доставлено. Только вот мыть свою будущую жену пришлось бы, как выяснилось, самому Петру: старухи отказались «опоганится» даже под страхом смертной казни.
– Девок из прачечной сюда покличьте, – приказал он.
В отличие от старух, девки были сравнительно чистые, ничем, кроме здорового пота от них не пахло и повелению искупать принцессу они не удивились. Видно, в баню хаживали по субботам, а не только раз в год.
Елизавету-Христину освободили от ее лохмотьев, посадили в лохань и тут одна из девок вскрикнула:
– Государь-батюшка, а что со вшами-то делать?
По темноволосой, изрядно засаленной голове девчонки шустро ползали насекомые, причем в немалом количестве.
– Сначала отмойте принцессу, – сказал Пётр, с трудом скрывая брезгливость. – А потом цирюльника покличьте. – Этот колтун надо убирать, одним мылом тут не обойдешься.
* * *
Через несколько часов Пётр скакал в Москву, прижимая к себе тщательно завернутую в чистую холстину куклу в белом чепчике с кружевами. Так теперь выглядела отмытая до скрипа и остриженная наголо принцесса Мекленбургская, его будущая супруга. Которая – слава Богу! – не оказалась сумасшедшей. Просто запуганным и заброшенным ребенком.
Через некоторое время, освоившись с совершенно новым для нее видом передвижения, кукла ожила, задвигалась и заговорила весьма даже бойко.
– Когда бабушка Прасковья была жива, она меня всякую неделю в баню водила. Волосики расчесывала, травками душистыми мыла. Перед сном сказки сказывала… Мне хорошо было.
– А что ты такая худая? Голодом морили?
– Нет, я просто каши не люблю, а они в меня их пихали, да пихали. Пока я не осерчала и няньку не побила. Та муттерхен пожаловалась, а она ей: «Да пусть жрет, что хочет». С тех пор я только пряники мятные, да орехи с изюмом ела. Вкусно…
Да, рациональное питание, ничего не скажешь.
– А что же ты в баню не потребовала тебя водить?
– Один раз потребовала. Так они меня чуть не утопили, кипятком ошпарили и полголовы волос выдернули, пока причесывали. Так-то спокойнее…
– Спокойнее ей… Ты принцесса, а принцесса вшивыми не бывают.
– А муттерхен говорит, что я – вражье семя.
– Дура твоя муттерхен, – в который раз за этот день сказал Пётр.
Он вёз Елизавету-Христину в Богородице-Рождественский женский монастырь, особо почитаемый на Руси. Но дело было не только в почитании. Игуменьей монастыря была матушка Ксения, еще не старая и еще очень красивая женщина, в миру – княгиня Екатерина Щербатова. Катюшу выдали замуж в шестнадцать лет, два года они с князем прожили в любви и согласии, но в одну неделю первенец княжеской четы родился мертвым, а князя унесла злая лихоманка.
Овдовевшая восемнадцатилетняя красавица отвергла все земные соблазны и постриглась в монахини, а затем стала игуменьей. Теперь ей уже было за тридцать, и она все реже видела во сне когда-то горячо любимого мужа, придворные праздники, пышные наряды. Зато была прекрасно образована и могла стать превосходным примером для маленькой принцессы. И учителей могла сыскать подобающих будущей императрице российской.
Игуменья Ксения к императору в приемную вышла почти сразу. Чай, не каждый день к ней такие персоны высокие заезжают. Да и умна была игуменья, понимала, что только очень важное дело могло привести молодого императора в женский монастырь.
– Благослови, матушка, – приложился Пётр ко все еще прекрасной руке, не иссушенной ни постами, ни ночными бдениями.
– Благословляю, государь, – негромко отозвалась игуменья. – И слушаю, какое дело привело тебя в сию обитель.
– Дело, матушка Ксения наиважнейшее – семейное.
– Никак жениться надумало ваше величество?
– Надумало, надумало. Вот и невесту тебе привез.
Бесстрастное лицо Ксении на миг выразило неподдельное изумление. Но когда Пётр экстрактно рассказал ей историю русской Мекленбургской принцессы и свои планы взять ее в супруги по совету бабушки, царицы Елены, лицо игуменьи просветлело.
– Веры-то она какой?
– А никакой. Крестили лютеране, на сем все и закончилось. Годовалым младенцем в Россию увезли.
– Значит, первым делом окрестить надо.
– Крестной станешь ли, матушка Ксения?
– Стану, государь. А в крестные отцы посоветую твоему величеству взять старого Лопухина. Родня все-таки, двоюродный дед герцогинюшки. Умен он, богат, свои дети давно подросли. А внуков пока Бог не послал.
– Так я тебе Лизавету оставлю – пусть сорок дней до крещения в монастыре побудет, попоститься, чему дельному научиться. А я пока о ее воспитании подумаю.
– Все исполню, государь.
Елизавета-Христина все время просидела в углу тише мышки. Только на матушку Ксению все глаза проглядела.
– Пойдем, дочь моя, – подошла к ней игуменья и взяла за руку. – Государь-император своей милостью желает тебя в православии видеть и надлежащее принцессе воспитание дать. Поживешь пока тут, келейку тебе выделим, послушниц приставим. А после Успенского поста окрестим с Богом. Попрощайся с государем. Теперь не скоро увидитесь.
Елизавета неожиданно с плачем бросилась к Петру и обхватила его колени:
– Не бросай меня! Хочу с тобой жить.
– На все воля Божья, дочь моя, – ласково освободила игуменья Петра. – На крещении обязательно повидаетесь и потом видеться будете. Государь сам твоим воспитанием соизволил обещать заняться. Только и ты будь послушна и прилежна.
– Буду, – всхлипнула девочка. – И своего крещения буду ждать.
На улице Петра ожидали два его адъютанта.
– Из дворца вести прислали. Граф Толстой с сыном из ссылки возвращены ждут встречи с вашим величеством, дабы припасть к ногам с благодарностью. И Шафиров из Астрахани прибыл.
Вот она, царская жизнь! Вздохнуть спокойно некогда.
К Шафирову Пётр отправил гонца с приказом быть у него завтра поутру – обсуждать дела наиважнейшие. И то за один день вряд ли управятся. Надо еще Остермана позвать – Андрей Иванович человек умный, где нужно – подскажет, где Пётр ошибется – поправит.
«А ведь мне по тутошнему исчислению всего двенадцать годков, – усмехнулся про себя Пётр. – И ведь никто не удивляется, что сопляк эдакий важными делами занят – и не без успеха. Впрочем, они не удивлялись и когда этот мальчишка вино хлестал и девкам под юбки лазил. Император же… Хотя настоящим-то императором тогда Меньшиков был».
Граф Пётр Андреевич Толстой вовсе не был сторонником воцарения Петра Второго. После смерти Петра Первого Толстой вместе с Меншиковым энергично содействовал воцарению Екатерины; он опасался, что воцарение малолетнего великого князя Петра Алексеевича, положит бы конец его карьере (поскольку он участвовал в аресте и пытках его отца царевича Алексея).
Однако ни высокое положение, занятое Толстым при дворе (он был одним из 6 членов вновь учрежденного Верховного тайного совета), ни доверие императрицы, ни изворотливость и опытность в интригах не уберегли Толстого от падения. Долго действуя рука об руку с Меншиковым, Толстой разошёлся с ним по вопросу о преемнике Екатерины.
Ознакомительная версия.
