Грозно вскинулся царь Иоанн Васильевич, грозно метнул он взгляд на сотника и крикнул во всю свою грудь богатырскую:
- Ах ты, слуга лукавый! Ах ты, переметчик ляшский! Иль ты не знаешь, что за своего государя надлежит тебе открытою грудью стоять?! Вызывай тотчас же своих стрельцов, станови их в порядок боевой, прикажи мушкеты зарядить и жди твердо, бестрепетно мятежников! Если же у тебя доблести не хватит, говори о том прямо царю своему!
До земли поклонился молодой сотник стрелецкий и боязливо ответил государю юному:
- Как повелишь, государь, так и исполнено будет! Все мы на то и родились, чтобы грудью лечь за царей наших природных! Сей же час скличу стрельцов моих и крепко накажу им стоять за государя нашего!
Приветливо поглядел юный царь на сотника молодого и спросил его:
- Как звать тебя, добрый молодец?
Спешно снял шапку молодой сотник и государю своему ответил:
- Звать меня, царь-государь, Данилою, а по прозвищу - Адашевым.
Изумленно обернулся молодой царь к своему приближенному новому - Алексею Адашеву.
- Родич твой будет?
- Брат мой, царь-государь, - ответил Алексей Адашев, радостно поглядывая на младшего брата своего, сотника царского.
- Добрые вы оба слуги, - молвил молодой царь, улыбаясь приветливо.
- До самой смерти готовы служить тебе, царь-государь, - ответил Алексей Адашев, кланяясь в пояс царю и великому князю.
Тем временем молодой сотник уже бросился сломя голову в подклети дворца государева и завопил зычным голосом:
- Сюда, молодцы-стрельцы, на службу государеву!
Тут же высыпали из подклетей дворца государева стрельцы его, молодец к молодцу: все в кафтанах ярко-красных, все с длинными мушкетами-пищалями в руках, все с тяжелыми саблями булатными за поясом, все с иноземными пистолетами на боку…
Выбежав зараз, построились они в ряды тесные, вверх оружие свое подняли и крикнули голосами богатырскими:
- Жизнью стоим за нашего царя-батюшку, за великого князя Иоанна Васильевича!
Слыша тот клик богатырский, весело улыбнулся царь Иоанн Васильевич; бодро показал он рукою белою на своих слуг верных и молвил радостно старцу Сильвестру:
- Видишь, отец святой, есть у царя московского слуги верные, есть у него защитники непоколебимые!
Улыбнулся и старец Сильвестр, улыбнулся радостно и готовно.
- Вижу, царь-государь; вижу и радуюсь душевно… А таких слуг верных должен ты, царь-государь, ценить, любить и награждать! У самого царя Соломона были телохранители верные, и тех телохранителей царь Соломон любил и привечал всячески… Старшему из тех телохранителей отдал даже царь Соломон в супруги дочь свою любезную.
- Что ж, - ответил молодой царь, - покамест меня еще Господь Бог дочерью не благословил. А то я для своих слуг верных все сделать готов.
Чудный и проникновенный взор старца Сильвестра победил и увлек царя молодого, и готов был юный повелитель все сделать, что ему старец говорил.
В то мгновение послышался близ двора государева крик неистовой толпы многолюдной; в то мгновение со всех ног прибежали к царю молодому его конюхи сторожевые и завопили они истошными голосами:
- Царь-государь, великая толпа близится к твоему дворцу царскому! Видели мы в руках у черни московской бердыши да копья… Видели мы на тех копьях кровавых голову боярскую… Берегись, царь-государь!
Многие порицали царя Иоанна Васильевича IV за робость, многие выставляли его тираном малодушным, - а все же был царь Иоанн Васильевич правителем отважным, все же не трепетал он, видя возмущение народное.
Не торопясь, ушел молодой царь на крыльцо своего дворца летнего и стал там, подбоченясь, гордо глядя на ворота дворовые, откуда готова была хлынуть толпа мятежников.
Перед крыльцом выстроилась в боевом строю дружина стрелецкая, царская; впереди нее стоял сотник удалой, Данила Адашев; держал он в руке могучей обнаженную саблю булатную и отважно глядел вперед на врагов государевых…
Пришла пора… Ворвалась на двор государев толпа черни московской, лютой, разъяренной.
Ворвалась она с криками дикими, с бесчинством великим, с руками окровавленными, с воплями грозными:
- Отдайте нам бабку цареву Анну - княгиню Глинскую!
- Давайте нам князя Михайлу Глинского!
- То наши лиходеи!
- То они подожгли Москву!
- Не будет пощады князьям Глинским!
- Один есть уже у нас!
- Давайте и других!
Впереди толпы мятежной стояли посадские московские - самые что ни на есть буяны и ослушники; были те передовые вооружены бердышами да копьями и всех более грозили они молодому царю… За ними стояли люди торговые, погорельцы московские, у которых ни кола, ни двора не осталось… Они тоже яростно вопили, да не смели лишнего шагу сделать с тех пор, как вступили на двор государев… Ведомо им было, что молодой государь во гневе горяч бывает, и потому не очень-то охотно шли они за своими товарищами буйными… Зато передовые вопили грозно и несдержанно:
- Отдавай нам, царь-государь, обидчиков наших!
- Разочлись уже мы с одним!
- А то разнесем и твой двор государев!
Подал тут голос и молодой царь; молнией зажглись очи его, оглядел он своих стрельцов верных, обернулся к своему советнику новому, старцу Сильвестру, и звонко кликнул:
- А ну-ка, попотчуйте гостей незваных свинцом да огнем, стрельцы мои верные!
Мерно и согласно поднялись пищали стрелецкие - и раздались выстрелы их трескучие.
Грохнулись на землю мятежники передовые, огласили двор царский стоны и вопли; окрасила кровь яркая багряная песок двора царского…
Не успел молодой царь порадоваться, не успел он еще крикнуть голосом своим могучим для устрашения мятежников московских, как рассеялась толпа мятежная, и никого, кроме убитых да пораненных, не осталось на дворе царском.
Оглянулся молодой царь на своих советников новых и спросил:
- Надо ли, отец святой, вдогонку гнаться за мятежниками? Надо ли их до конца покарать?
Перекрестился большим крестом Сильвестр, глянул он очами плачущими на убитых и раненых и ответил государю юному:
- Миловать надо врагов побежденных, царь-государь! Так Господь заповедал…
Много месяцев прошло, пока поправилась Москва от пожара великого; неисчислимое множество дворов простых, хором боярских и храмов Божиих восстановить надо было.
Десятки тысяч рабочих людей стеклись отовсюду в стольный град; закипела повсюду работа живая - росли дома и хоромы, словно трава вешняя из земли влажной…
Порядком поопустели карманы боярские да княжеские; зато разукрасилась Москва-матушка на славу: таких построек красивых еще и не видывали в ней до пожара.
Радовались сердцем обыватели московские; радовались не только тому одному, что возродился город их, а также вселяли им в душу надежду благую те слухи новые, что по всей Москве пронеслись, словно ветер вольный… Гласили те слухи, будто мягок стал нравом и обычаем молодой царь Иоанн Васильевич, будто слушает он во всем своего наставника нового, старца Сильвестра… После мятежа людей московских уединился молодой царь на много дней и предавался в одиночестве посту строгому и молитве горячей… А потом, говорили, созвал царь святителей земли русской и каялся им во всех грехах своих прежних… Были у царя все святители, все священнослужители: и митрополит, и архимандрит Троицкий, и другие старцы, святой жизнью прославленные.
И отпустили старцы, священнослужители и иерархи земли русской молодому царю все его прегрешения, и тогда, успокоенный их прощением, царь молодой причастился Святых Таин, и тогда совсем затихло сердце его мятежное, вполне исполнился он благодати Духа Святаго…
Но не могло одно покаяние церковное утолить пылкое сердце и мятежный дух царя Иоанна Васильевича.
Долго по всей Москве говорили, что готовил себе молодой царь еще иное покаяние - покаяние всенародное… Молва шла, будто послал царь Иоанн Васильевич во все города земли русской, чтобы направили они в Москву людей выборных - от всякого города людей знатных, и служивых, и торговых, и мелкопоместных, и посадских…
Видно, великую тайну, великое поползновение хотел молодой царь открыть тем выборным людям…
Шли об этом частые и горячие толки по всему стольному городу. Толковали, что мыслит царь молодой всех бояр сместить; толковали, что хочет он идти бранью великою на исконного врага земли русской - хана крымского… Кое-кто перешептывался, что хочет молодой царь новый устав-закон для земли русской написать и потому, для совета доброго, зовет к себе на Москву людей выборных.
Наконец после долгих месяцев настал день долгожданный. Ярко солнце светило над Кремлем многоглавым, пестрели повсюду кровли новых хором и домов; отовсюду стекались на Красную площадь толпы народа московского. Все были наряжены по-праздничному, у всех в очах надежда светлая горела.
