Теперь же предстояло продержаться на Чаталджине до новой директивы Ставки. Туда вот-вот должны были явиться вражеские части с Салоникского фронта. К тому же еще и "Гебен" стоило отбуксировать и тем открыть проход для крупных кораблей Черноморского флота в Мраморное море. Однако от Кирилла пришел приказ, поставивший все с ног на голову. Из Стамбула надо было перекинуть две дивизии в Варну. Прятаться или скрывать свои намерения не требовалось. Александр Васильевич никак не мог до конца осознать, что же на самом деле происходит…
Наступление в Галиции и Буковине наконец-то принесло свои плоды. Переброшенные с Румынского фронта подкрепления позволили развить успех Юзфронта, а вот австрийцам надеяться было особо не на что. Спешно отводимые с Итальянского фронта силы уже не могли спасти положение, а германцы сами увязли в Польше и Литве. Северный и Западный фронты приковали к себе огромные силы, хотя каждый день и несли огромные потери, но все-таки продвигались понемногу. Успех на первых порах обеспечивала бомбардировка напалмом, но немцы смогли найти противодействие. Теперь любой наш самолет встречал шквал огня и целая эскадрилья перехватчиков.
Однако удалось добиться успеха в неожиданном месте: Балтийский смог перебросить до подхода германских судов полторы дивизии пехоты в тыл обороняющимся германским частям. Опасаясь окружения — наша Двенадцатая армия давила и давила, правда, уже выдыхаясь — немцы отошли. Значительный плацдарм южнее Митавы оказался в руках армий Северного фронта.
Немцы решили контратаковать, собрали здесь ударный кулак, создав угрозу прорыва в районе Двинска, но намеревались отыграться и ворваться в случае успеха на плечах отступающей русской армии в только-только оставленную Митаву.
Это было третье мая семнадцатого года. Этот день вошел в историю как первое сражение, в котором приняли участие заметное участие штрафные батальоны.
Плохо обустроенные оборонительные позиции нашей Двенадцатой армии подверглись обстрелу тяжелой артиллерией. Много часов подряд снаряды падали на головы русским солдатам. Их останавливали от бегства только энтузиазм от побед, одержанных до того — и угроза расстрела за дезертирство. К тому же на передовой располагалось несколько пулеметных рот финских и латышских. Им был отдан приказ открыть огонь по всем, кто побежит. Несколько раз за тот день воздух уже рассекали пулеметные очереди.
Но вот обстрел из тяжелых орудий прекратился, и сразу с трех сторон на Двенадцатую армию пошли германские части. Их встречали пулеметным огнем, но противник все шел и шел вперед. Заработала легкая артиллерия и минометы. Кажется, применили несколько газовых снарядов, но на передовой солдат сумели снабдить достаточным количеством противогазов. Точнее, из всей армии собрали средства защиты и обмундировали полдивизии. Так что если на других участках германцы также применили фугасы "с сюрпризом", то… то нашим солдатам там пришлось бы очень несладко.
Немцы все шли и шли, редкими цепочками, умело избегая пулеметных очередей, прячась в воронках от взрывов, за деревьями, за руинами каких-то строений. Похоже, здесь некогда была ферма. Еще бы немного, и они вышли на расстояние в двадцать-тридцать метров к нашим неглубоким окопам…
— Штрафникам — в атаку! — пришел приказ.
И огромное количество людей нехотя поднялось из окопов. В спины им смотрели стволы пулеметов, расстрел за дезертирство или повешение за иные преступления. Позади была верная смерть. А вот впереди… Немцы вряд ли бы пощадили сдающихся в плен. Точнее, пощадили бы, направили в лагеря, где их ждала медленная смерть от голода. Ведь не то что пленные — жители Берлина умирали от недоедания, не говоря уж о рабочих Вены и Будапешта…
Если идти вперед, в бой — еще можно выжить.
— В атаку!!! — и люди пошли на бой, на смерть, потому что… потому что многие не хотели умирать. А в сердцах некоторых все-таки теплилось желание победы для родной страны. Или хотя бы прекращения этой бойни…
Штрафники шли вперед, медленно-медленно, залегая, стреляя. А потом сошлись вплотную с германцами. Началась рукопашная. И немцы дрогнули за считанные минуты до того, как финны и латыши уже хотели открыть огонь из пулеметов: штрафники вот-вот могли побежать. Ценой огромных потерь удалось отразить ту атаку. Еще четыре дня за этот плацдарм шла борьба между двумя практически равными по силе армиями. Равновесие склонялось то на одну, то на другую сторону. Если наши шли в атаку — откатывались от вражеских позиций, не в силах преодолеть пулеметный и артиллерийский огонь. Если шли немцы — их встречали штрафники. Несколько тысяч человек, из матросов мятежного Кронштадта и мятежных запасных батальонов Петрограда, заплатили кровью за свои преступления. Эта война унесла уже так много жизней, что на эту каплю в море уже почти никто не обращал внимания. Сперва люди еще как-то жаловались, взывали к регенту, требуя отменить эту жестокую меру. Но Кирилл был непреклонен. Чаше всего он отвечал то, что многие из штрафников были не просто изменниками: они предали своих братьев по оружию, умиравших в окопах Галиции и в боях под Ригой, решив, что пора заканчивать эту войну. Без аннексий. Без контрибуций. За три года войны и миллионы погибших, шаге от победы — забыть все эти потери и усилия, решить, что можно просто махнуть на это и заключить мир…
Неудавшееся контрнаступление стоило немцам слишком дорого: они стянули сюда большинство резервов, и одновременный удар Северного фронта по трем сходящимся направлениям, а еще Западного — под двум на Вильну, обескровил противника и заставил его отступить.
Россия чувствовала возвращение былого энтузиазма. Сотни и тысячи радостных и полных благодарностей телеграмм приходили в штаб Горбатовского. Новый Луцкий прорыв вселил уверенность в русских людей, надежду на скорую победу. Но мало было одних побед в Галиции и на Буковине — подъем начался благодаря успехам Босфорской операции. В день, когда пришла весть о взятии Стамбула, в сотнях храмов по всей стране отслужили благодарственный молебен. Позиции противников строя пошатнулись, оппозиция раскололась. Монархия смогла овладеть Царьградом, столь желанным многие века! Это был символ скорейшей победы. Именно на психологический эффект от успехов Босфорской операции и надеялся Кирилл: просто становилось все труднее и труднее удерживать страну от сползания к новому кризису. Силы России уже и так были на исходе.
Юзфронт смог перемолоть последние австрийские резервы. Вена спешно набирала даже шестнадцатилетних подростков в армию. Наружу выплыли проблемы с продовольственным обеспечением. Надежды на украинский хлеб не оправдались. В городе поднялся голодный бунт, кроваво подавленный правительством. Волна забастовок прокатилась по Будапешту, Праге и славянским провинциям, остановленная лишь благодаря вооруженной силе. А сведения об этих жестокостях, о бедственном положении Австро-Венгрии по приказу Кириллу печатали все крупные газеты империи. И, кстати, не только Российской империи. Служба Имперской Безопасности сумела изготовить большой тираж одной из австрийских газет. Во всяком случае, со стороны отличить экземпляр настоящего печатного издания и сибовского смог бы разве что специалист.
