На сей раз настала очередь Джулианы отпрянуть словно от удара кнута. Ей стало нехорошо. Сколько же яда было в его голосе! Хотя в какой-то степени она это заслужила.
– Вероятно, вам польстит, что это именно вы добьетесь моего возвращения, – продолжал Патрик. – Или вам доставляет болезненное удовольствие видеть, в каких стесненных обстоятельствах живет человек, возможно, умертвивший родного брата?
Боже милостивый! Неужели он и впрямь полагает, что она на такое способна?
– Я здесь потому, что считаю – вы имеете право знать, – запротестовала Джулиана. – И что вы захотели бы об этом узнать. У меня нет решительно никаких причин придумывать такое!
– Вы, верно, не подозреваете, что я состою с отцом в переписке: письмо, упомянутое кучером, наверняка от него! – Патрик скрестил руки на груди, однако было видно, как напряжено все его тело. – Отец – единственный человек во всем мире, которому я верю, и я не намерен возвращаться вплоть до его личного распоряжения.
– Вы уверены, что это письмо от вашего отца?
– Только ему известно мое местонахождение.
– Увы, не только ему. Ведь я же узнала, где вы скрываетесь! Возможно, вам написал кто-нибудь еще. Вот хоть ваш друг Дэвид Кэмерон. Полагаю, он сполна насладился своим медовым месяцем, проведенным в Брайтоне.
– Кэмерон и его молодая супруга вернулись в Морег неделю назад.
– Что ж, тогда допустим, что письмо подзадержалось в пути…
Перед внутренним взором Джулианы вдруг проплыли картины погребения. Церемония была торжественной и красивой, а деревья, уже тронутые яркими красками увядания, только подчеркивали драматичность момента. Но тогда мисс Бакстер было не до того, чтобы любоваться красой йоркширской осени. Окаменевшее изможденное лицо графини, горькие слезы двух девочек – вот что владело тогда вниманием Джулианы.
– Я видела, как его хоронили, Патрик. Ошибки быть не может.
С минуту он глядел на нее, все еще отказываясь верить.
– Ошибка возможна всегда.
Это завуалированное обвинение Джулиана приняла близко к сердцу, прекрасно понимая, о чем говорит Патрик. Однако она уже начинала злиться на то, что мистер Чаннинг не верит ей. Не так, совсем не так представляла она себе их разговор!
– Отныне вы новый граф Хавершем, Патрик, – повторила она. – И поэтому вам надлежит возвратиться домой как можно скорей.
Патрик открыл рот. Потом закрыл. Потом открыл снова.
– Не смейте так меня называть! – почти прорычал он.
– Как именно? Патриком? Или Хавершемом? «Чаннинг» более не годится. Можете отрицать это, можете ненавидеть меня, но это не изменит положения вещей!
Где-то в глубине дома вновь тоненько заблеял ягненок. Отвернувшись от мисс Бакстер и приглушенно выругавшись, Патрик взял с ближайшей полки бутылочку, до половины наполненную молоком.
– Однако есть и еще кое-что, – сказала Джулиана ему в спину.
Патрик тем временем привязывал лоскут ткани к горлышку бутылочки, но, услышав эти ее слова, обернулся и устремил на мисс Бакстер тяжелый взгляд.
– Вы сообщили мне, что мой отец скончался. – Голос его звучал хрипло – верный знак того, что ей удалось наконец пробить брешь в его несокрушимой броне. – Что еще столь же важное вы можете мне сказать? Или вы пока не придумали?
Джулиана отчаянно жалела, что ей нечем убедить мистера Чаннинга, кроме слов. Он решительно отказывался ей верить, а тем более доверять.
– Началось судебное следствие по делу о смерти Эрика. И мне сообщили, что я должна буду выступить на процессе в качестве свидетельницы.
Лицо Патрика оставалось бесстрастным:
– О расследовании говорили давно, однако разговоры ни к чему не привели. Отец уверял меня, что…
– Ваш отец ничем более не может вам помочь. – Джулиана глубоко вздохнула, моля Бога, чтобы этот безумец опомнился. – Вам во что бы то ни стало надо вернуться, Патрик, и использовать все ваши связи, чтобы опровергнуть обвинения. Именно поэтому я сейчас стою здесь, перед вами.
Ягненок заблеял вновь, но уже куда тише. Видимо, смирившись с тем, что ужина ему нынче не видать, он решил убаюкать себя сам. Патрик схватил лампу со стола и направился к двери. Джулиана безмолвно глядела в его широкую спину. На пороге он помешкал и оглянулся. Под его тяжелым взглядом она чувствовала себя словно бабочка, пригвожденная к доске булавкой энтомолога.
– Вы сообщили властям, что это я убил брата. Явившись, по сути, единственным свидетелем преступления, которого я не совершал. – Глаза его в свете лампы горели словно свечки. – Это был всего лишь несчастный случай, мисс Бакстер, как я уже не раз официально заявлял. Это была ужасная ошибка, чудовищная случайность. Неужели вы считаете меня способным на такое?
Джулиана уже давно и тщетно ломала над этим голову. Нет, тут что-то не сходилось… части головоломки наотрез отказывались складываться.
– Когда вы давали показания в суде, вашим словам недоставало… уверенности. Если ваш брат был застрелен по ошибке, почему вы так вяло защищались?
– Боже, я едва стоял на ногах! Мой брат только что умер у меня на руках. Полагаю, кто угодно извинил бы мне некоторую… сумятицу в мыслях.
Услышав это признание, Джулиана замерла. Стало быть, мистер Чаннинг был возле брата, когда тот испустил последний вздох! Она ощутила жгучий приступ сожаления – ее словно обожгло, будто в лицо плеснули кипятком. Ведь если Патрик невиновен – а ее уверенность в этом крепла с каждой минутой, – то это означает, что она совершила нечто поистине чудовищное и достойна страшного проклятия!
Впрочем, во всей этой жуткой истории невиновность мистера Чаннинга играла не самую главную роль…
Джулиана вздернула подбородок:
– Мое мнение вряд ли что-то значит. Потому что виновны вы или невиновны, но если вас повесят, то ваш титул будет возвращен английской короне. А это, в свою очередь, означает, что ваша семья потеряет все.
Если верить мисс Бакстер – а мистер Чаннинг вовсе не был уверен, что ее утверждения хоть сколько-нибудь правдивы, – то его отец мертв, а будущее сестер, вся их дальнейшая жизнь под серьезнейшей угрозой… И Патрику предстоит битва не на жизнь, а на смерть.
В повисшей тишине вновь раздалось чуть слышное жалобное блеянье. Пальцы Патрика судорожно сжали бутылочку. Чертов ягненок. Чертова жизнь…
Чертова Джулиана Бакстер!
Он вышел в коридор и с грохотом захлопнул дверь кухни прямо перед лицом мисс Бакстер. В отличие от входной двери эта захлопывалась накрепко. Мысль о том, что Джулиана осталась в полутемной кухне, наедине со своей больной совестью и прооперированной собакой, принесла Патрику какое-то болезненное удовлетворение.
