– Николай, ты на Ноготка глянь — он без бороды. Ну и кто с ним несерьёзно говорить будет? Шутки глупые шутить? Делай, что я велю. А ты, Ноготок, чего не раздеваешься?
– Гы-гы. Так «ноготок» же. Вот и жмётся. Гы-гы. Ой.
– Ивашко, у него хоть и «ноготок», а живой. А тебе сейчас твой — мёртвым сделаю. Радоваться будешь, что хоть висит красиво. А, кстати, Ноготок, или мне кажется, или у тебя и вправду вырос? С полвершка, пожалуй, добавилось.
Народ дружно переключился на животрепещущий вопрос обсуждения размера. Новичков быстро ввели в курс дела, описали проблему и предполагаемый способ решения. Каждый высказался по известным ему сходным медицинским случаям. Я только самые пессимистические и слишком критические высказывания пресекал. Тенденция наглядная, положительная, а где её конец…. Ну, наверное, где-то на его конце.
– Теперь ещё. Вот Ноготок на голову гол. А в других местах волос у него растёт. Так вот: сбрить везде. И тут, и тут, и тут. Всем. Понятно?
Эх, жаль — нет медсестричек, которые выбривали Симоновскому Синцову все оволосённые поверхности в госпитале под Сталинградом. Там речь шла о карантине по брюшному тифу. Вот только этого мне здесь не хватало. И не война, а вошки бегают. Придётся мужикам методом самообслуживания. Хорошо, что у меня тут только славяне — спины брить не надо.
– А этих? Которые в сарае?
– А вошки там есть? Ну, вот ты сам и ответил. И всё барахло их. И бабу не забудьте.
– Как «бабу»?! И её, что ли, брить?!
– Да. И везде.
Эта мысль снова погрузила аудиторию в глубоко-интеллектуальный процесс. Отдельные мысли присутствующих выскакивали на поверхность характерными междометиями и выражениями.
– Эта… Ну… она-то сама-то… Не… А кто?
– За старшего остаётся Ивашко. Кому чего — ему решать. У кого хоть одну гниду угляжу…. Взыщу по полной и со всех. Копать будете от забора и до вместо обеда. Чтоб всё было чисто, выметено, выстирано, обрито и промыто. А мы с Суханом — на покос.
По прежнему своему житию привык я относиться к волосам человеческим спокойно. Полагая их навроде одежды. И остричь их можно, и уложить по иному, как ноне красивым кажется, покрасить в цвета разные или чужие одеть. Жители же местные видят во власах своих смысл едва ли не божественный, тайный, волшебный. От сей шерсти и честь, и место человеку на Святой Руси производят. За клок волосни своей и умереть, и убить готовы.
По первости казалось мне сиё лишь игрой глупой. Однако же, увидав, что сия глупость на Святой Руси большое значение имеет, стал я странность эту к пользе своей применять. Установил я, что ко мне приходящих надлежит обривать наголо. И над мольбами их, над плачами о бесчестии и опозоривании смеялся. Коли думают они, что суть их во власах, так и надлежит срезать сии власы начисто. Ибо люди мне нужны новые, от прежней жизни, привязанностей, знакомств и правил — отрезанные. Так я и от вшей тела людей своих избавлял, и души их от былых обычаев очищал. И назад им уже ходу нету.
Уйти быстро не получилось. Пришлось доставать свой Перемогов ножик. Потом точить, потом объяснить Сухану, что надо сделать. У зомби абсолютная координация движений. Порезаться он не может, достаёт до каждой точки своего тела. Устроили показательный урок самообривания. Была даже мысль оставить «живого мертвеца» в качестве цирюльника, но жаба задавила. Как кота Матроскина: вдвоём мы много больше сена накосим. Взяли каждый по паре тряпок почище, внимательно осмотрели на предмет «незваных гостей» и обмотали. Одну — на голову, другую — на чресла. Косы — в зубы. Пошли.
Голышом, босиком по предрассветному лесу. Вышли на край луга, а там уже роса пала. На каждой былиночке — серебро живое. Капельками. А как солнце встало…. Весь луг бриллиантами переливается.
«Не счесть алмазов в каменных пещерах
Не счесть жемчужин в море полудённом,
Далёкой Индии чудес»,
В Индии — хорошо, а на Руси — красивее. Никаких «пещер каменных» не надо — весь покос сияет, переливается. Только встать надо вовремя, да посмотреть правильно. Увидеть красоту и ощутить праздник. Радость. От простой росы.
По росе, по «алмазам с жемчугами»… Покатался как конёк-горбунёк. И умылся, и проснулся. Теперь бы согреться. Ну, поехали.
Солнце поднималось всё выше, становилось жарко. Светило ну просто пекло. Но в низине, куда мы спустились от опушки леса, почва была ещё влажной, травы не «звенели» под косой, и я продолжал покос. Надо бы остановиться, но хотелось ещё чуть-чуть, ещё пару проходов. Потом трава станет сухой, и лучше будет отложить косы. Тем более, что и вчера скошенное сгрести надо. Там тоже работы хватит.
Последние полчаса я чувствовал себя как-то неуютно. Такое ощущение, что кто-то смотрит из леса. Там, на опушке мы сложили свои немногочисленные вещички, когда вышли на луг. Сложили, и больше не возвращались. У меня на голове — бандана, в узелке на верёвочке вокруг пояса — камушек, который я для отбивки косы использую. Дрючок и всё остальное — в общей куче. Не таскать же узлом на себе. С утра мы прошлись вдоль леса, теперь там делать нечего — сухо. Вот мы к своим вещам и не возвращаемся.
Дойдя до здоровенного поваленного дерева, снесённого сюда, в низину, половодьем, и наполовину вросшего в мягкую болотистую почву, я остановился и подождал Сухана.
– Не крути головой. Смотри на меня. Ты в лесу никого не слышишь? Из людей или зверей?
– Слышу. Двое. Две девки. Сперва хихикали и шушукались. Теперь пыхтят.
Не люблю, когда за мной подглядывают. Нервничаю. Ну точно — не Бельмондо я. Не гожусь в киноартисты. Только — в театральные. Там-то зрители думают, что это они смотрят. А это только половина правды — смотрят и на них. Со сцены.
Я развернулся лицом к лесу и, сложив руки рупором, крикнул:
– Эй, вы там! Выходите. Нечего прятаться, видать вас.
Несколько секунд не было никакого движения. Потом ветки куста, за которым прятались нежданные гостьи, отодвинулись и на открытое место вышли посетительницы. Передняя довольно резко отмахнулась от своей товарки, явно пытавшейся не пустить, затянуть её назад в лес. Первая уже успела сделать несколько шагов, когда и вторая, испугавшись остаться в одиночестве, кинулась вслед и пристроилась к своей подружке.
А вторую я где-то видел. Довольно крупная девица, идет, опустив голову. Платочек чуть не на нос натянут, в лукошко обеими руками вцепилась. Ха! А лукошко мне знакомо. И, соответственно, девка знакомая. Причём знакомая не просто так, а… интимно. Глубоко интимно. По самые гланды. А зовут её…. А зовут её Пригода. Дочка покойного Кудри. Моя отмычка к «Паучьей веси».
Как гласит русская народная мудрость: «коготок увяз — всей птичке пропасть». Вот конкретно этот «коготок» однажды просто побежал не в ту сторону. Не туда, куда все. Когда я раколётством занимался. И — «увяз». А дальше «вся птичка» как на верёвочке потащилось. Набег «пауков» на Рябиновку и мой издевательский публично заданный вопрос насчёт регулярной проверки девственности личного состава. Взбешённый принародным оскорблением Кудря, моя провокация с дезинформацией насчёт любовного свидания, встречная засада, моё похищение и убийство самого Кудри с сыновьями, суд вирника и налёт Макухи на «пауков», моя принудительная прогулка к волхвам и разгром Велесова святилища. Смерть Хохряка и его сыновей, «поход болеславов» и ещё десяток покойников в «Паучьей веси».
