Крюк отделяется от стены, мститель спрыгивает вниз. Собак на территории детинца нет — все погибли в бою. Гостемила слегка смешит эта мысль, несмотря на то, что собак ему жалко. Мститель перемещается к стене терема. На крыльце у входа дремлют два ратника. Два взмаха ножом — и теперь ратники спят вечным сном. Гридница. Мраморная гостиная. Лестница, освещенная одиноким контрольным факелом на стене. Мститель беззвучно взбегает на второй уровень. Спальни — княжны-подростка, куда мститель наверняка вернется ближе к концу предприятия, княжны-женщины, наследника, княгини, князя. Мститель наваливается плечом на дверь и концом лезвия сдвигает засов. Засов глупый, декоративный, ибо никто не позволяет себе входить к князю против его воли. Мститель сбрасывает на пол сленгкаппу, нащупывает за спиной рукоять сверда, вытаскивает сверд из петли. И проскальзывает в спальню, освещенную рассветными лучами. Гостемилу интересно, что будет дальше.
Бесшумно приблизившись к ложу, держа сверд наизготовку, мститель прислушивается — не было ли погони? Не следит ли за ним кто-нибудь? И вспрыгивает на ложе.
В ложе никого нет.
Мститель смотрит в сторону и обнаруживает еще одну дверь, узкую — в умывальную. Спрыгнув с ложа, он направляется к ней.
— Там тоже никого нет, — раздается знакомый Гостемилу голос. — Князя вообще нет в городе. Тебе от этом не сказали?
— Где он?
— Я не уполномочен сообщать об этом первому встречному. Вот если бы у тебя была грамота от какого-нибудь высокопоставленного человека, тогда, может быть, и сказал бы, — говорит Хелье.
— Мне не до шуток, Хелье. Говори, где князь.
— Ты меня знаешь? Я польщен, Насиб. Как видишь, и я тебя знаю.
— Где князь?
— Это праздное любопытство, Насиб. Твоя миссия окончена.
Насиб делает шаг вперед. Хелье поводит свердом из стороны в сторону. Гостемилу хочется предупредить друга о двух ножах за голенищами Насиба, но он не может сказать ни слова, и Хелье его не видит.
Похоже, что противники понимают — переговоры бессмысленны. Магометанин знаком с репутацией сигтунца и знает, что Хелье не отступится и ничего не скажет, пока может держать в руке сверд. Насиб думает — нужно сделать так, чтобы он не мог. Хелье, зная о миссии Насиба и тоже знакомый, возможно, с репутацией противника, понимает, что Насибу нечего терять.
Клинки скрещиваются. Хелье принимает во внимание сильные стороны Насиба — очень крепкая, гибкая рука, мощная кисть. Кошачьи движения — южная школа. Единственный недостаток этой школы, как Хелье когда-то объяснял Гостемилу — отсутствие степеней. Навыки Насиба имеют только одну цель — уничтожение врага. Никаких промежуточных мер.
Насиб тоже, очевидно, видит достоинства противника. Сигтунец не идет в атаку и охотнее уходит от ударов и выпадов, чем парирует их — бережет силы и ждет, когда появится в защите супостата брешь.
Но времени — у Хелье много, а у Насиба мало. И Насиб начинает теснить Хелье, делая выпад за выпадом, рубя молниеносно — Хелье едва успевает отскакивать, то в сторону, то назад. Насиб преграждает ему дорогу, загоняя в угол.
Почему никто не бежит на шум? Где оставшиеся ратники? Почему Хелье оказался в спальне князя, и где сам князь? Ответов нет. Гостемил, невидимый, неслышимый, вынужден просто следить за ходом боя.
Скрипит половица, Хелье оступается и вынужден парировать рубящий удар. Насиб, давя клинком в клинок, левой рукой вынимает из сапога нож, и Хелье не успевает отодвинуться полностью — сталь впивается ему в бок, скользя по ребрам, распарывая плоть, алое пятно — кровь и лимфа — расползается по рубахе. Сразу после этого Хелье приходится упасть на колено и перекатиться, и он вскакивает на ноги с криком боли — как раз вовремя, иначе следующий удар ножа угодил бы ему в шею, и Насиб приступил бы к переговорам.
— Я знаю не только тебя, — говорит Насиб. — Я знаю твоих друзей, и твоего сына. Его зовут Нестор. Он учится в Болоньи.
Сверд Хелье мелькает — слева направо и сверху вниз — и Насиб парирует удар с той же силой, с какой он был нанесен. Раздается треск, клинок ломается, и теперь в руке у Хелье остается едва ли локоть стали, без острия. Но мгновенная потеря равновесия обоими противниками дает Хелье возможность качнуться по инерции в нужную сторону и вновь восстановить равновесие уже за спиной Насиба. И когда Насиб поворачивается к нему и сразу наносит рубящий удар, справа налево, Хелье, пригнувшись и вкладывая все силы в удар, обломком сверда пригвождает Насиба к стене спальни. Насиб роняет сверд и нож на пол.
— Меня ожидает награда, — говорит он. Поскольку говорит он это по-славянски, понятно, что обращается он лично к Хелье.
— Надеюсь, — отвечает Хелье, стаскивая рубаху через голову, — что тебе преподнесут ее в дукатах. Это самое надежное нынче.
Хелье садится на пол, приваливается к стене, комкает рубаху и прижимает ее к ране.
— Неверные будут уничтожены, — настаивает Насиб.
— Да? — говорит Хелье, морщась и шипя от боли. — А какая завтра будет погода, ты не знаешь заодно?
— Я умираю как мученик, — продолжает Насиб.
— Могу дать тебе отпущение грехов, — говорит Хелье. — Я недавно целый месяц… а, хорла, как болит!.. месяц притворялся священником, и некоторые навыки у меня есть.
«Велик Аллах» Насиб произносит по-арабски. И не умирает.
— Представь себе, — говорит Хелье, — когда князь сказал мне давеча, что заночует у знакомого болярина… Сметка, кажется… я еще не знал о твоем грядущем визите. — Он показывает пальцем вправо, имея в виду соседнюю спальню. — Ингегерд. — Затем влево. — Владимир. А дальше Анька и Элисабет. Как ты думаешь, это просто совпадение, или же Всевышний действительно оберегает не только Ярослава, но и все его семейство? Не понимаю. Впрочем, так, наверное, надо. Ярослав, чтобы ему делать… то, что он делает… а, хорла!.. Ярослав должен пребывать в хорошем настроении. А то, что он иногда чудит и ведет себя, как последний подлый смерд — это так… это так и должно быть, наверное… Ведь даже святые получаются по большей части из людей не особенно приятных. А из приятных людей хорошо получаются лицемеры и торговцы краденным.
Гостемил засмеялся. И еще раз засмеялся, понимая, что все это — сон. И подумал — может теперь явится Нимрод и скажет или сделает что-нибудь загадочное?
Голос Нимрода сказал откуда-то сбоку:
— Может тебе еще и сплясать?
И Гостемил снова засмеялся.
Но вообще-то, подумал он во сне, такое может быть только во сне. Нет, правда. Сверды грохочут, а в соседних спальнях спят. Да и не стал бы Ярослав проводить ночь у Голубкиных — он их недолюбливает, особенно отпрыска. Как бишь его? Даждь-бог? Мокошь? Нет, Мокошь — женское имя. Какой-то примитивный эпос. Кажется, даже при Олеге не очень верили. А греческую михвологию никому не превзойти, сколько бы не пытались. Так получилось.
Сквозь сон он почувствовал, что, вроде бы, хочет есть. И услышал стук двери.
— Болярин? — позвала Астрар.
— Иди сюда, — велел Гостемил, не открывая глаз.
Она приблизилась. Он понял, что это все еще сон, а во сне все проще и свободнее.
— Раздевайся и ложись рядом, — не приказал, а просто попросил, он — ему показалось, что во сне Астрар умнее, чем в жизни. Астрар послушалась, разделась очень быстро, забралась в ложе, прижалась к нему и стала его гладить по волосам и по груди, уже без всяких просьб. Гостемил почувствовал, что к нему возвращаются силы, что скоро он будет здоров. Уютная теплая волна прошла по телу, проснулось и дало себя знать желание, и Астрар, уловив и увидев, сделала то, чего Гостемилу хотелось — оперлась на локти и колени, осторожно переместила к нему на грудь и живот мягкое, теплое тело, и стала двигаться осторожно, боясь причинить ему боль, и от этой осторожности возбуждаясь все больше, и возбуждая его. От нее хорошо пахло, и осознав это, Гостемил понял, что не спит. Большая грудь Астрар приятно касалась его груди, мягкое бедро ласкало левый бок, а другое бедро оставалось неподвижным — Астрар хорошо знала расположение ран на теле Гостемила. Он положил руку на ее крупный, очень круглый арсель, повел ладонью вверх, погладил ей спину, взял Астрар за шею и притянул ее голову к своей. Астрар поцеловала его первая — рот у нее было очень влажный и горячий.
— Осторожно, — сказал он на всякий случай.
И она хмыкнула утвердительно.
По завершении акта они лежали рядом, и Астрар молчала и улыбалась — редкое для нее состояние.
— Уж не полдень ли сейчас? — спросил Гостемил, косясь на окно.
— Да, — подтвердила Астрар.
— Ужасно есть хочется, — признался Гостемил.
— Сейчас. Приготовлю что-нибудь. Прости, я была занята все это время, даже к тебе не зашла.
— Чем же ты была занята, Астрар? — изображая трепетный интерес спросил Гостемил, и она засмеялась — видимо, не так глупа была, как изначально он думал. А может, сразу после соития женщины на некоторое время умнеют?
