Ознакомительная версия.
– Ты знаешь, о чем они думали? – на всякий случай уточнил Степан. Об этой своей способности друг ему никогда не рассказывал, а самому Степану это не приходило в голову. Теперь вдруг пришло. Что ж, если дело обстоит именно так, впредь следует в присутствии Лаврентия думать поосторожнее. Хоть они с ним и близкие друзья, но все же не каждая мысль предназначена для того, чтобы ее знали другие.
– Я не вслушивался в их мысли, – пожал плечами колдун. – Мне это было неважно. Главное мне удалось – они не увидели камня.
Он улыбнулся и добавил:
– Вот если бы Хаген сам обыскивал меня, с ним бы у меня ничего не получилось. Но камень заставил его отвернуться.
– А почему камень помогает тебе и не помогает ему? – задал Степан вопрос, который уже давно задавал себе. – Ведь вы оба владеете Алатырем.
– Бел-Горюч камень Алатырь любит помогать добрым людям в добрых делах, – загадочно ответил Лаврентий. – Камню не все равно. Дедушка мне так и объяснял. Он потому и называл себя белым колдуном.
Об этом Степан знал, как всякий помор: колдуны бывают белые и черные. Каждый колдун сам выбирает для себя, откуда черпать свою магическую силу. Белый колдун – это тот, кто творит свои чародейства именем Бога, а именем Бога Всемогущего можно творить только хорошие дела.
А черный колдун вершит свои дела именем Дьявола – Врага рода человеческого, Отца всякого зла.
– Дедушка колдовал, и мне силу свою передал, – объяснил Лаврентий. – Мы творим чудеса и знамения силой Отца Небесного, силой Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы. И в церковь Божию я хожу, ты сам знаешь. А черного колдуна от церкви воротит, он туда и войти не может – его вывернет наизнанку, в нем бес сидит и им владеет.
– Хаген – черный колдун? – спросил Степан, на что друг презрительно усмехнулся.
– Хаген – вообще не колдун, а разбойник, – ответил он. – Не знаю, каким образом попал к нему камень Алатырь, но это – случайность. Душа у него черная, и он наполнен грязью от пяток до головы. Но он не черный колдун.
На третий день пути волнение на море усилилось, и начался шторм. Пленники узнали об этом по сильной качке и по тому, с каким гулом били волны в борт корабля. Отсюда, из трюма шторм казался сокрушительным – снаружи все выло и грохотало. Пленников в кубрике бросало из стороны в сторону, они валились друг на друга, их цепи при этом гремели…
Думать о том, что случится, если корабль начнет тонуть, вовсе не хотелось – в этом случае финал был предрешен. Никто не бросится расковывать узников, каждый станет спасать себя, и прикованные к стенкам трюма пленники все пойдут на дно вместе с кораблем.
С палубы сквозь рев ветра доносились крики капитана Хагена, отдававшего распоряжения, а из коридорчика – топот моряков, носившихся, как угорелые, туда-сюда.
Стрельцы громко молились, призывая на помощь Николая-угодника – известного покровителя моряков, а эстонские рыбаки и оба помора угрюмо молчали: им слишком хорошо известно было, как трудно небольшому кораблю бороться с бурей в открытом море…
«Хорошо, что они догадались вовремя убрать паруса, – думал Степан, – иначе нас бы давно перевернуло ветром. Впрочем, это еще может произойти в любой момент – мачты у корабля высоковаты…»
Ему многие годы приходилось ходить на корабле по бурному морю. Степан видел штормы и бури: Белое море сурово во все времена года. Много лет Степан был кормщиком – поморское название капитана, и теперь, сидя здесь в вонючем трюме, он жалел о том, что не может оказаться наверху и принять участие в спасении корабля. Хотя управлять кочем и этим кораблем – совсем не одно и то же.
– Жаль, что мачты высоковаты, – снова и снова возвращался он мыслью к пугающей его детали. – Высокие мачты даже без парусов сами по себе парусят и могут перевернуть судно.
На поморских кочах мачты невысокие – пригодные к северным студеным ветрам. Когда из Арктики задует ветер, да как пойдет гулять по Белому морю – тут с высокими мачтами живо окажешься на дне.
К счастью, шторм был хоть и долгим, но не слишком сокрушительным – команда справилась. Однако в течение двух дней моряки сбивались с ног и валились от усталости – до пленников никому не было дела.
О них заботилась только Ингрид, которой никто теперь не мешал.
Конечно, похлебку никто не варил, да и вообще капитан приказал загасить всякий огонь, чтоб при такой качке не случилось пожара. Поэтому из еды Ингрид носила узникам только сухой заплесневелый горох, который было невозможно разжевать с первого раза, и приходилось долго держать во рту, чтоб он размягчился.
Запасы продовольствия на корабле вообще были довольно скудными, но Хаген экономил на пленниках, как только мог. В распоряжении Ингрид имелась лишь бочка с сушеным горохом…
Зато теперь пленники могли болтать с девушкой сколько угодно – никто не мешал. Но вести, сообщенные ею, не были радостными.
Бриг «Sten» шел по Балтике на запад, направляясь в сторону Северного моря к проливу Ла-Манш. А дальше путь лежал снова на запад и потом на юг – огибая Испанию, – Иберийский полуостров. И там, вблизи острова Мадейра, в открытом океане назначена встреча с кораблями алжирских пиратов.
Галеры алжирских пиратов отважно пересекали северные для них воды и доходили до Мадейры с одной лишь, но самой важной для них целью – купить белых рабов. Рабы – крайне ценный товар, пользующийся спросом повсюду, и алжирские пираты считали себя главными специалистами в нем.
Сильных и крепких мужчин можно было перепродать гребцами на галеры либо в Северную Африку, где из них сделают сельскохозяйственных рабов. Но главным покупателем была, конечно, Оттоманская империя, испытывавшая постоянную нехватку в рабочей силе. Жизнь раба там была коротка, но приносила султанам большую пользу…
Для Ингрид это был второй рейс. Она с содроганием вспоминала, как несчастных пленников вытащили из трюма и, сняв с них пиратские цепи, тотчас заковали в другие – уже алжирские. А дальше этих людей ждали нескончаемые мучения: девушка случайно услышала, что всех рабов пираты забрали к себе гребцами на галеры.
Жизнь раба на галере, прикованного навечно цепью за ногу к веслу, – этому не позавидует никто. Весло станет всей твоей жизнью. Оно заменит тебе мать, отца, жену, возлюбленную – в твоей жизни отныне будет только оно.
Палит беспощадное солнце, свищет бич надсмотрщика, стучит барабан на корме, регулирующий скорость гребли, – и так всю жизнь, до самой смерти, которая придет к тебе здесь же. И ты умрешь от солнечного удара, от голода, от истощения, от ударов беспощадным бичом и упадешь лицом на весло, к которому прикован. Только смерть освободит тебя от этого проклятого весла.
Ознакомительная версия.
