– Господа, вы заметили, что столбы исчезли?
Наблюдать было нетрудно. Ветер стих до легкого шуршания. Ночное небо еще не прояснилось, но в разрывах облаков мелькали звезды. Все равно столбы не просматривались.
– Куда же делся ориентир? – бормотал герр Вранке. – Майн Готт!
Все четверо беглецов из котла были оглушены невиданным полетом, завершившимся минуту назад. Иначе их острый солдатский слух разобрал бы звуки, которые еще недавно, в окопах, заставили бы их мгновенно схватить оружие.
А так все случилось разом. Грянуло взрывное конское ржание, в почти полной тьме появился десяток верховых фигур, и они были уже рядом.
Майор Вранке встрепенулся едва ли не раньше всех. Он сорвал с плеч шмайссер, прицелился, но палец в толстой варежке не сразу нашел предохранитель. Когда же нашел, то ближайший кавалерист уже сделал выводы – без драки не обойдется.
Вранке не понял, что такое противник метнул в его сторону. Только шею, прикрытую шарфом, будто сжали пальцы великана. И пистолет-пулемет шмякнулся в снег, за ним повалился сам Вранке.
Задыхаясь, он все же разглядел происходящее с товарищами. Келлер снял с плеча винтовку, ближайший кавалерист пришпорил коня и наскоком сбил майора в сугроб. Шмидт, заметивший опасность, сунул руку в ранец, верно искал гранату. Другой всадник – Вранке разглядел его черную бороду – одним скоком добрался до него. Выставил длинную пику, желая сколоть. Но переменил решение и ударил древком – унтер свалился.
Юлиус Вернер просто поднял руки.
* * *
– Чего с ними вожжаться? Расспросить, зарезать да обобрать барахлишко.
– Тоже скажешь, расспросить. Они и по-своему сейчас мемекать не могут. Не то чтобы по-людски.
– Немчура это. Вот те крест, немчура.
– Тогда зарезать. Немцы – всегда православному народу первые согрубители.
– Погоди. Пусть сперва расскажут, как они из своих пистолей стреляют.
– Не, для пистоля коротковато будет. Ружжо.
– Ружжо – то, c чего этот журавль в нас пулять хотел. И то, замок у него непонятный, и киса странная прицеплена. То ли для равновеса, то ли пули в ней хранить.
– Эй, молодцы, сажай их в сани. Только пистоли отдельно клади. В Берде разберемся, резать али к звездам подтянуть.
* * *
– Это конные саперы с противотанковыми ружьями? – тихо спросил унтер Шмидт. Все три офицера были в сознании, поэтому вопрос относился к каждому из них.
– Нет, – так же шепотом ответил Келлер. Он лежал рядом с унтером и видел то, что и он: огромное ружье на боку всадника, едущего справа от саней. – Противотанковые ружья не выпускают с кремневым затвором. Думаю, от таких мушкетов отказались уже во времена Наполеоновских войн.
– Мне не стоило шутить, – прошептал Вранке, трогая горло. – Я не раз говорил, что такой вихрь может занести хоть на край света. Похоже, он занес нас на страницы романа Карла Мая или Майн Рида: нас взяли в плен конные варвары с копьями и арканами.
– Это другой роман, – отозвался Вернер. – Скорее – роман Джованьоли о Спартаке.
– Почему вы так думаете? – спросил Келлер.
– Потому что, когда нас сажали в сани, я успел перекинуться парой слов с этими ребятами. И чтобы им не пришло в голову зарезать нас без расспросов, признал законной власть царя Петра Федоровича.
* * *
– …После этого война превратилась в длительный кавалерийский рейд. Пугачев (это слово Вернер произнес тише других) захватывал маленькие города, пополнял запасы пороха и свинца, вешал местную администрацию, а крестьяне в радиусе ста верст поступали точно так же со всеми пойманными феодалами. После этого приходили правительственные войска – и крестьянский царь скакал дальше. Осенью 1774 года он проиграл гонку, был окончательно разбит и выдан беспринципным окружением. Как и положено, эшафот в Москве был сооружен не только для него, но и для менее сообразительных или более совестливых приверженцев.
– И каков был результат этой жакерии? – спросил герр Келлер.
– Крестьянам стало жить хуже. Екатерина правила чуть осмотрительней. В лексике российских интеллектуалов появился термин «пугачевщина».
– Но, как я понял, этот буран занес нас в более раннюю фазу восстания, когда Пугачев еще имел подобие регулярной армии.
– Герр Вранке, мы все обязаны забыть слово «Пугачев». Произносить его сейчас вслух не лучше, чем в компании офицеров СС назвать фюрера «импотентом». Он царь, по имени Петр Федорович. В остальном вы правы. Судя по подслушанным репликам, повстанцы одержали первые победы, они осаждают города и рассылают отряды фуражиров. Недаром наши соседи – мерзлые свиные и бараньи туши.
– У нас все шансы добраться в пункт назначения в том же виде, – проворчал Вранке.
Чуть погодя – вспоминал книжные фразы – Вернер обратился к ближайшему казаку:
– Скажи-ка, дядя, как вашего атамана звать по имени, по отчеству?
– Степан Иваныч. А што?
– Пусть он сюда подъехать. Я должен говорить.
Казак ругнулся, но устремился вперед. Через пару минут подъехал атаман – верзила, в высокой шапке, поверх которой была треуголка.
– Скажи, Степан Иваныч, ты решил нас к царю-батушке везти?
– Ага.
– Тогда ты сам думай, нужны царю льдышки – или мы живые нужны? Тогда пусть нас согреют.
Атаман выругался, как и казак, но отдал приказание. Немного погодя в сани бросили какие-то овчины, верно конфискованные там же, где и припасы, а также мерзлый каравай. Подумав, атаман протянул большую баклажку. Водка оказалась резкой, но слабее привычной.
– Русские без комиссаров мне нравятся больше, – проговорил Вранке, передавая бутыль Келлеру.
* * *
Водка и оттаявший во рту хлеб клонили в сон. Два майора и унтер задремали. Сквозь сон они слышали, как Вернер пытается петь с казаками песни и даже учит их какой-то еще не написанной в те времена.
Проснулись от криков и факельного света. Отряд явно прибыл к месту назначения: всюду были избы, шатры, телеги. Среди прочего немцы обратили особое внимание на виселицу. Петля не пустовала.
Впрочем, подъехали не к ней, а к самой крупной избе.
– Господа, настала минута морального выбора, – сказал Келлер. – Мы, безусловно, будем признаны солдатами, а значит, единственная альтернатива петле – военная присяга царю мужиков с обязательством служить.
– Мы присягали фюреру, – ответил Вранке.
– Но можно ли изменить тому, кто еще не родился? – спросил Вернер.
– Если мы будем служить этим казакам, – сказал Шмидт, кажется впервые взявший слово в компании офицеров, – они научатся использовать автоматическое нарезное оружие и разгромят Германию.
